В чем же причина быстрого роста скромного, не блиставшего талантами, не имевшего особого политического веса заведующего общим отделом ЦК КПСС? Брежнев при всем распаде мышления понимал, что в аппарате ЦК

68

КПСС, его секретариате должен быть до конца преданный ему человек, который будет не только следить за всем, что происходит в ЦК, в среде партийных руководителей, и информировать его, но и создаст видимость его активного участия в деятельности партии и государства, скроет немощь и неспособность к самостоятельному принятию решений. Черненко прекрасно справлялся с этой задачей и в определенной степени стал вторым «я» Брежнева. По крайней мере после 1976 года я не раз был свидетелем того, как Л. Брежнев подписывал документы, присланные и завизированные К. Черненко, не вчитываясь и не вдумываясь в них.

Состоявшийся в конце февраля 1981 года XXVI съезд КПСС прошел строго по намеченному Политбюро плану, «без сучка без задоринки», в атмосфере «дружеской встречи» руководства и представителей партийных масс. Не было даже намека на острую дискуссию. А ведь в его работе принимали участие будущие борцы за «демократию» М. Горбачев, Э. Шеварднадзе, Б. Ельцин, будущие борцы за национальную независимость. Почему они мирились с начавшимся застоем, что их удерживало? Конечно, в первую очередь сильная власть, которую еще не «раскачали» решения М. Горбачева. Но не меньшее значение имело и то, что всех устраивала обстановка в стране и все боялись только одного — лишь бы что-то не нарушило плавного течения жизни. Таковы были политическая обстановка и расклад сил на вершине Олимпа, когда съезд окончательно утвердил положение М. Горбачева как члена Политбюро. «Белой вороной» выделялся он, молодой, среди престарелого состава руководства страны.

Мы встретились с ним через два месяца после окончания съезда, когда улеглась волна славословий в честь съезда и его решений, открывающих, как писалось, «новую страницу в развитии коммунистического общества». Началась обыденная жизнь, полная проблем и нерешенных вопросов. Мы оба понимали, что страна в предстоящем пятиле-

69

тии стоит перед большими событиями. Лучше всего это ощущение передавало выражение, ходившее среди врачей 4-го Главного управления, прекрасно ориентировавшихся в состоянии здоровья членов Политбюро: «Мы вступили, — говорили они, — в период трех "П" — пятилетку пышных похорон». Конечно, это звучало цинично, но отражало истину. По-человечески мне был понятен интерес Горбачева к состоянию здоровья Брежнева. Никто в Политбюро, видя его угасание, не сомневался, что будущее печально. Но когда наступит трагический исход, никто не мог знать, тем более что нам, хотя и с трудом, но удавалось поддерживать Л.И. Брежнева.

Был прекрасный майский день, мы ходили по дорожкам дачи на высоком берегу Москвы-реки, смотрели плантации, посаженные еще Ф.Д. Кулаковым, но я понимал, что у Горбачева, как и у меня, из головы не выходит один вопрос: что будет, если Брежнев уйдет из жизни? Горбачев сделал ставку на Андропова и понимал, что при других вариантах ему будет трудно сохранить свое положение. Как бы читая его мысли, я заметил: «Думаю, что Брежнев потянет еще год, максимум — два, не больше. Я сказал об этом Андропову, но он, видимо, не до конца оценивает создавшееся положение. Здесь и моя вина, потому что об угрожающем состоянии Брежнева я говорю ему уже с 1975 года и, возможно, он уже привык к моим заявлениям. Ему надо что-то срочно предпринимать, чтобы перейти из КГБ в ЦК». М. Горбачев согласился, что это был бы, конечно, лучший вариант, но, насколько он понимает, сделать это в настоящее время невозможно. «Конечно, сейчас Брежнев нужен Андропову, — сказал он, — поэтому тебе надо постараться его сохранить».

М. Горбачев понимал, что сложившаяся ситуация в руководстве страной уже привела к негативным последствиям и в жизни общества, и в развитии народного хозяйства. Однако, оценивая политическую ситуацию, он стоял за

70

сохранение статус-кво, обеспечивающее его положение и положение Ю.В. Андропова. Он хорошо знал проблемы со здоровьем у Андропова и, как и я, переживал за его будущее. И не только с позиций личной заинтересованности, учитывая его близость к Андропову, но и понимая, что именно этот человек — единственный в Политбюро, кто способен вывести страну из тупика, в который она зашла. Он не раз мне говорил об этом и раньше.

В общем, обстановка не настраивала на оптимистический лад. Тяжелые мысли прервал зять М.С. Горбачева — Анатолий, объявивший, что шашлыки готовы. За столом в саду мы забыли о политический ситуации, об интригах в высших эшелонах власти, о том, «что день грядущий нам готовит». Разговор шел о новых театральных постановках, об искусстве и литературе. Раиса Максимовна с горечью говорила, что не может найти общий язык с женами членов и кандидатов в члены Политбюро, кругозор большинства которых не шел дальше дачи, нарядов, драгоценностей и карт. «У нас с Михаилом Сергеевичем, — продолжала она, — одна отрада — театр. За это время мы столько раз побывали в театре, сколько не были за всю предыдущую жизнь».

Разговор перешел на будущее дочери и зятя, которые в этом, 1981 году, закончили институт. Дочь хотела идти в какой-то степени по стопам Раисы Максимовны и предполагала работать в области философских социальных проблем медицины. В дальнейшем она и начала работать на кафедре социальной гигиены II Московского мединститута, но во второй половине 80-х годов, сложно сказать, по какой причине, перешла в руководимый мной Кардиологический центр. Зятю, который хотел стать хирургом, я рекомендовал работу в клинике моего близкого товарища академика B.C. Савельева, которую считал одной из лучших клиник страны, и надо сказать, что в этом учреждении он показал себя с лучшей стороны и как хирург, и как человек. Что меня прельщало в младших Горбачевых — это их скромность, от-

71

зывчивость и ответственность. Чувствовалось воспитание Раисы Максимовны. В те годы для детей членов Политбюро были открыты любые возможности. Многие, как бы хвастаясь друг перед другом, заводили автомашины иностранных марок, в основном «Мерседесы». Когда речь о покупке машины зашла у Горбачевых, старшие сказали: купите только «Жигули». Зять Горбачева так и ездил на машине этой марки, даже после 1985 года.

Тогда, весной 1981 года, мы простились с Горбачевым, не предполагая, как быстро и круто начнут разворачиваться события. В сентябре тяжелый инфаркт перенес А.Н. Косыгин. С учетом ранее произошедшего кровоизлияния в мозг он был вынужден покинуть пост Председателя Совета Министров СССР, на который в конце октября назначается близкий Брежневу Н.А. Тихонов.

Однако наиболее драматические события развернулись после смерти в конце января 1982 года М.А. Суслова. Формально он был вторым человеком в Политбюро, и его влияние во многом определяло жизнь КПСС и соответственно жизнь страны. И если в стране царили консерватизм, бюрократизм и догматизм, то в значительной степени это определялось взглядами и характером Суслова. Невероятно, но факт: его мнение часто бывало решающим для Брежнева, его остерегался такой могущественный человек, как Андропов. В партии Суслов олицетворял старое сталинское крыло, которое имело глубокие корни и определенную поддержку в среде партийных руководителей различных рангов. Восьмидесятилетний Суслов страдал тяжелым атеросклерозом сосудов сердца и мозга. Возникший тромбоз сосудов мозга с развитием инсульта привел к смерти в течение двух дней. Кресло «серого кардинала» стало свободным.

У меня не было сомнений в том, что на это место Брежнев выдвинет преданного ему и в то же время самого талантливого в Политбюро Ю.В. Андропова. На сообщение о смерти М. Суслова Брежнев прореагировал (по моему

72

мнению, в связи со своим состоянием) спокойно, сказав: «Замена ему есть. Лучше Юрия (он всех из близкого окружения называл по имени) нет никого». Мне казалось, что вопрос решен, и я по телефону сказал об этом М.С. Горбачеву. Тот не скрывал радости по поводу возможного назначения Ю.В. Андропова. Однако неожиданно в ход событий вмешались политические амбиции группы, поддерживающей К.У. Черненко, быстро набиравшего вес в окружении Брежнева.