– И вот теперь она предстала пред своим Творцом! Ах, бедняжка. Ну что за судьба… А ведь я и глазком не успела взглянуть на нее… – горестно сетовала ошеломленная настоятельница.

Последовала пауза, и мистер Фолкерк, как бы боясь, что на него обрушится шквал вопросов, поспешил предупредить его, повернув разговор к цели своего визита:

– Его светлость герцог Аркрейгский уехал сейчас на север, распорядившись перед тем привезти ему одного из ваших воспитанников.

– Одного из воспитанников? – эхом повторила миссис Бэрроуфилд, еще не осмыслив услышанного. – Воспитанников… Воспитанников… Ах, да, воспитанников! Должно быть, его светлости требуется паренек для работы по дому или на кухне… Дайте-ка я раскину мозгами…

– Нет-нет, – поспешно прервал ее мистер Фолкерк. – Его светлость приказал привезти одну из ваших девушек. Главное, чтобы ей было больше шестнадцати.

– Больше шестнадцати? Да вы шутите?! – воскликнула миссис Бэрроуфилд, и лицо ее пошло пятнами. – Вам не хуже меня известно, что мы выставляем их из приюта, как только им исполнится двенадцать – а если подвернется возможность, то и пораньше.

Она замолчала. Он тоже молчал. Поручение, данное ему герцогом, было для него непростым, и он не хотел случайным неверным словом досадить миссис Бэрроуфилд.

– Может, и не стоило бы об этом, – вдруг тепло заговорила подвыпившая настоятельница, – но наших девочек всегда хвалят за их хорошие манеры. По крайней мере, они привыкли уважительно говорить со старшими и с теми, кто выше их по положению. А этого-то и не хватает, как правило, современной молодежи! – На последней фразе она патетически возвысила голос.

– Тоже верно, – не мог не согласиться с ней мистер Фолкерк. – Однако его светлость отдал мне вполне конкретное распоряжение… – Ему ничего не оставалось, как гнуть свою линию.

– Со слов герцогини Харриет мне всегда было ясно, – не слушая его, продолжила миссис Бэрроуфилд, – что прислуги у вас в Шотландии и так предостаточно. Ее светлость только однажды брала у меня двух девиц – для лондонского дома, когда он еще был открыт. Думается, она была весьма довольна обеими. Такие, знаете ли, обходительные молодые девицы, много чего умели по дому…

При воспоминании об этом по губам ее скользнула улыбка самодовольства.

– Одна из них заходила сюда несколько лет спустя повидать меня. К тому времени она уже была замужем за лакеем. Симпатичная штучка, скажу я вам. Я всегда знала: быть ей замужем, если только найдется мужчина, которому будет плевать на ее происхождение!

– Так вы уверены, что здесь нет никого, кто соответствовал бы моим требованиям? – упрямо вернул ее к своей теме мистер Фолкерк.

– Ясное дело, – уверенно ответила миссис Бэрроуфилд. – У нас тут сейчас в основном малыши. Даже не знаю, как бы я справилась с этой оравой, если бы не Тара…

– Тара? – живо переспросил мистер Фолкерк, словно почуяв дичь. – Должно быть, та девушка, что впустила меня сюда?

– Да, это она. Тара присматривает за самыми маленькими. Да только балует она их, вот что я вам скажу! Я пытаюсь учить ее уму-разуму, но бесполезно. То одного норовит приласкать, то другого… Да мне и не жалко, пускай себе приласкает, но ведь уйдут детки от нас, каково им придется? Привыкнут к мягкому обращению, а им в слуги потом идти… Держать-то их будут в строгости и в черном теле… Да… Я уж и так объясняю Таре, и сяк… Все как об стенку горох…

У миссис Бэрроуфилд вновь вырвался хрипловатый смешок – на этот раз горестный и печальный. Эта женщина не лишена мудрости, невольно подумал о ней мистер Фолкерк с неожиданной секундной симпатией.

– В прежнее время все было иначе. Настоятельница ничто так не ценила, как розги. Порола всех – и правых, и виноватых. Вот и я думаю иной раз, что ее методы были куда лучше моих. Уж слишком добра я – в этом-то вся проблема.

– Я уверен, что ваша доброта по отношению к бедным сироткам говорит только в вашу пользу, – искренне отвечал мистер Фолкерк. – Но мы говорили о Таре. Так зовут эту своевольную вашу помощницу?

– Ах, да, так… Но я как раз хотела сказать… – Миссис Бэрроуфилд внезапно замолкла. На ее лице отразилась работа мысли, приведшая ее к трагическому озарению. – Вы же… вы же… не намерены… Вы ведь не собираетесь…

Она со стуком опустила на стол пустой стакан, все вдруг поняв – и зачем прибыл сюда этот посеребренный с висков красавец, и что у него на уме, и с чем придется остаться ей, горемычной: мало того, что никаких денег ей ждать не приходится, так еще вдобавок к тому обязанностей и забот у нее с этого дня прибавится, и конца этому, ох, не видать…

– Ну, нет, мистер Фолкерк, нет-нет-нет, я этого не допущу! – Она возмущенно повернулась в кресле, и оно под ней угрожающе скрипнуло, словно бы намекая, что и все это приютское заведение вот-вот рухнет и погребет под своими обломками без малого четыре десятка безвинных жизней. – Тару вы у меня не заберете! Это единственный человек, на кого я могу положиться. Не считать же помощницами тех двух старушенций, от которых больше беспокойства, чем пользы. И даже для них я с трудом наскребаю денег! Можете забрать любого из наших воспитанников – да хоть целую кучу! – но только не Тару. – Грудь ее ходуном ходила, дыхание вырывалось из горла с хрипом и каким-то шипением, будто она сейчас возьмет и взорвется.

– Сколько ей лет? Таре… – вкрадчиво поинтересовался мистер Фолкерк, стараясь, чтобы вопрос его не прозвучал алчно.

– Дайте-ка вспомнить… Ей, должно быть, около восемнадцати. Да, так. Почти восемнадцать. Она попала сюда в восемьсот четвертом, через год после того, как наши вступили в войну с этим дьяволом… с Наполеоном. Я потому так хорошо это запомнила, что зима в тот год была до жути холодной, и продукты сразу выросли в цене. Да что там, уголь подскочил вдвое!

– Выходит, Таре почти восемнадцать, – задумчиво констатировал мистер Фолкерк, оставляя без внимания хозяйственные наблюдения настоятельницы, сдобренные историческими подробностями. – Боюсь, если у вас нет больше никого на примете, мне придется выполнить распоряжение его светлости… и все-таки… забрать у вас Тару… Поверьте, это не моя прихоть, я лицо, можно сказать, подневольное… – Ему хотелось продвинуться как можно дальше в том невеселом деле, ради которого он приехал сюда, и он торопился, пока миссис Бэрроуфилд снова не отвлеклась.

– Только через мой труп! – вскинулась миссис Бэрроуфилд, и дыхание ее опять стало шипящим. – Я не допущу этого, мистер Фолкерк, сколько бы вы свою роль ни умаляли тут передо мной… Только этого не хватало!

Она побагровела так, что шотландец даже испугался, не хватит ли ее сейчас удар. Что он будет с ней делать? Пойдут слухи… И так они уже закрутились вокруг семьи герцога! Эта смерть герцогини во Франции…

– Остаться одной со всей этой оравой! Да вы знаете, каково это? Не каждый из них может себя обслужить, вы об этом сами-то не догадываетесь? В общем – так: уйдет Тара, уйду и я. Можете зарубить это себе на носу!

И, как подкошенная, рухнув в кресло – во время своей тирады миссис Бэрроуфилд вскочила на ноги, невероятным усилием легко приподняв свое дородное тело, – она принялась обмахиваться листком бумаги, лежавшим до этого на столе возле подноса с винной бутылкой.

– Я не хотел вас расстраивать, миссис Бэрроуфилд, – сочувственно вздохнул мистер Фолкерк; дело надо решить полюбовно, не обострять отношений, это он понимал и потому делал все возможное, чтобы они пришли к обоюдному соглашению, – но вы не хуже меня знаете, что я должен подчиняться распоряжениям его светлости.

– Это несправедливо! – Подбородок миссис Бэрроуфилд задрожал от протеста. – Просто несправедливо… Я кручусь тут, как могу, и никому нет до меня дела. У его светлости и так достаточно прислуги, чтобы еще забирать у меня единственную девушку, от которой есть хоть какой-то толк. А ведь речь идет о приюте, который основала его покойная бабушка!

Голос ее дрогнул от подступивших слез, и мистер Фолкерк поспешил снова налить ей стакан портвейна. Она с благодарностью приняла его и наполовину осушила одним глотком.