Тут же он понял, что не стоило говорить, будто он на самом деле понял, что не прав, и продолжил:

— Нет, Толян, мне на электричку рано — мне товар продать надо.

— Ну, ну, продавай… — как-то неопределенно ответил синяк, и больше они не разговаривали.

Володя же, оставшись один, несколько раз сказал сам себе: «Все, успокоиться! Кошмарик знает, что делает! Я ему не мама с папой!»

Но этот словесный аутотренинг не помог. Страх за друга перевесил желание не вмешиваться в дела Кошмарика, и Володя, уже спустя две минуты после его ухода хлопнул калиткой. Он заметил, в какую сторону пошли Ленька с «синяком», а поэтому быстрым шагом двинул туда.

Если выйти из калитки и повернуть направо, то можно было попасть на вершину горы. Налево дорога вела к магазинам и и а вокзал. Через минуту быстрой ходьбы Володя увидел мелькнувший бандан Кошмарика и теперь шел медленнее, стараясь двигаться вдоль заборов, не выпуская между тем из виду подпрыгивающую при ходьбе голову Леньки.

Как предполагал Володя, так и оказалось. Кошмарик и «синяк» пошли по дорожке, ведущей на гребень горы. Именно здесь метрах в пятидесяти повыше был спуск в ложбину к тому мрачному дому с темными стеклами. Еще вчера, когда в полубреду лег в постель, Володя понял, что человек в белой рубашке, оравший в грозу на горе, был хозяином этого дома, и то, что Кошмарика вели именно в этот дом, для него не явилось неожиданностью.

Дома кончились, дорожка была открыта для обзора, и Володе негде было укрыться, чтобы остаться незамеченным. Спускаться вслед за Кошмариком в ложбину он не собирался. Сейчас эму нужно было лишь увериться: Леню ведут к маньяку, но что ему делать дальше, он не знал. Бежать в милицию не имело смысла, кричать вслед Кошмарику и просить его вернуться назад, тоже было бы глупо — Ленька никогда бы не послушался. Ему очень хотелось заработать баксы на какой-то мифической монете.

Когда Толян указал Леньке на тропинку, Кошмарик, словно сомневаясь, идти или нет, потоптался на месте. Он решал для себя вопрос: не слишком ли опасно это предприятие, стоит ли оно свеч? Володя, пригнув голову и подавшись ближе к кустам, с затаенным дыханием смотрел на стоявшего в нерешительности Леньку, о чем-то спрашивавшего Толяна, и вдруг заметил, как Кошмарик резко повернул в его сторону голову, точно ощущал оттуда поддержку. Володе показалось, что он заметил его, находящегося от тропинки всего метрах в пятидесяти, но Ленька тут же отвел взгляд, качнул головой, и через мгновенье Кошмарик и его проводник скрылись за кустом орешника.

«Он убьет его! Убьет! — с бешено бьющимся сердцем думал Володя, возвращаясь домой, — ноги его подкашивались от страха за друга, которого он не сумел (даже не попытался!) остановить. — Что делать? К участковому бежать? Глупо! Забросать гранатами этот дом? Но я не уверен полностью, что там готовится убийство! Что же делать? Что делать??!»

Отчаянье и страх способны сковать волю, сделать человека слабым и желающим, чтобы побыстрее случилось самое страшное, наступил конец, потому что ожидание часто вынести труднее, чем само бедствие.

Но случается и так, что крайняя ситуация заставляет мозг работать так четко, что спасительный выход является будто сам по себе.

По дороге домой Володе нежданно пришла спасительная идея, он быстро побежал к своему дому, желая застать маму, которая собиралась уйти в магазин. На счастье, она еще не ушла, и запыхавшийся Володя сразу бросился к ней:

— Мамочка, милая, мне очень нужны деньги!

Денег у нее было в обрез, поэтому она, вскинув брови, холодно спросила:

— Сколько?

— Ну, рублей пятьдесят.

— Да на что? — огорчилась она. — Ты ведь знаешь, что у нас с деньгами неважно.

— Мама, это очень, очень важно! Я хочу купить одну вещь, очень красивую футболку.

— Но ведь у тебя много футболок!

— А такой нет! Ну я молю тебя, умоляю! — но, видя, что она не спешит дать деньги, тихо сказал: — Если не дашь, с Ленькой может что-то страшное случиться, очень страшное…

Мама, уже давно сожалевшая о том, что приютила на даче Кошмарика, который был ее сыну не пара по всем статьям, недовольно фыркнула:

— Я не думала, приглашая Леню пожить у нас, что это будет стоить мне так дорого во всех смыслах!

Володя едва сдержался, чтобы не нагрубить матери. Впрочем, он увидел, что она все же пошла за деньгами, значит, он своего добился.

Схватив деньги и поцеловав недовольную мать, он выскочил за ворота и бросился налево в сторону магазина.

…Кошмарик и Толян стояли напротив двери в высоком заборе, из-за которого был виден лишь конек крыши дома.

— Фазенда ништяк! — сказал Кошмарик, кивая головой в сторону дома, но Толян не ответил и нажал кнопочку под козырьком. Через несколько секунд из хорошо замаскированного в заборе динамика донеслось:

— Кто это?

— Это я, Толян, — наклонился к забору «синяк», и голос из дома спросил:

— Ты с ним?

— Да.

— Пусть он прямо в дом идет, а ты — куда хочешь. Понятно?

— Понятно, хозяин, — покорно ответил Толян и тут же электронный замок двери щелкнул, Толян толкнул дверь и сказал Кошмарику: — Ну, иди!

Кошмарик прошел во двор. Дорожка из аккуратных, хорошо пригнанных друг к другу плит вилась среди декоративных камней, мха, и Ленька, внутренне произнеся молитву, обращенную к кому-то, направился ко входу. Три ступеньки невысокого крыльца вели прямо к двери, украшенной филенками и выступами.

«Из красного дерева, — зачем-то подумал Кошмарик, — круто живет…»

Он надавил на дверь — она оказалась открытой. Вошел в прихожую, и уже здесь был поражен: зеркала в резных рамах, чучело оленьей головы с рогами-вешалкой, бронзовая статуэтка на высокой подставке — в таких прихожих Кошмарику бывать не приходилось. Дверь в зал была открыта, и Ленька робко прошел в него. Ему сразу бросился в глаза большой камин в обрамлении белого резного камня. Камин пылал, будто на дворе была зима. Здесь царил полумрак, и деревянная лестница с точеными балясинами убегала к потолку, на второй этаж, теряясь при этом в сумраке зала. Огромный овальный стол в центре, шкура белого медведя на полу, картины в дорогих тяжелых рамах создавали ощущение богатства и покоя. И действительно — эта обстановка сразу как-то успокоила Леньку, догадавшегося, что хозяин этого дома не может не быть довольным жизнью, а поэтому не способен навредить ему. А еще Кошмарик порадовался тому, что из владельца всей этой роскоши уж непременно можно будет хоть что-то выжать.

— Ну, здравствуй! — услышал вдруг Ленька и увидел голову мужчины, выглянувшего из-за высокой спинки кресла, стоявшего так, что со стороны входа сидящего никак нельзя было увидеть. — Это ты и есть… Леонид? — спросил улыбавшийся мужчина, продолжая сидеть.

Кошмарик, чтобы лучше его видеть, пошел к креслу и встал напротив. Это был мужчина лет сорока, седоватый и широкоротый, с приятным лицом, мужественным и открытым, что совсем успокоило Леньку. Хозяин держал в руках толстую книгу и не выпустил ее из рук, даже когда перед ним встал гость.

— Да, я — Леонид, Ленька, — кивнул Кошмарик, — это я повесил объявление. Вам нужна монета?

Мужчина медленно поднялся. Он был сухопарый, высокий и сильный, судя по широким плечам. И вдруг Кошмарик ощутил сильный запах «Чемпиона», идущий от хозяина, и тут его радость сменилась страхом. Кошмарик только сейчас ясно осознал, что вымогать у этого человека деньги он может лишь в случае признания маньяком своих преступлений, да еще требовалось как-то убедить его в том, что эти признания свидетельствуют против него. Но в кармане Кошмарика лежал плейер, способный работать как диктофон, он и был единственной надеждой Леньки.

— Нужна ли мне монета? — спросил мужчина. — Пока об этом не будем говорить. Вначале я должен тебе представиться… Ленька. Называй меня так — Любитель!

— Любитель чего? — не понял Кошмарик, а мужчина, растягивая в улыбке рот, сказал:

— А ты, я вижу, понимаешь тонкий юмор. Я — просто Любитель! Конечно, это не имя, но мне удобно представляться так. Идет?