Сейчас Полина занимается в самой популярной местной школе танца «Студия-64». Ее создал с нуля Кирилл Правкин – человек, который является ходячим доказательством того, что танцующие люди обладают особым пространственно-двигательным мышлением. Его коллективы выступают в лучших клубах, ездят на чемпионаты, выпускники с успехом пристраиваются в других городах. Кирилл долго перечисляет, у каких российских звезд на подтанцовке работают саратовские, балаковские, энгельсские. Он утверждает, что в столичном танцевальном бизнесе у местной диаспоры самые сильные позиции, и это правда, я потом проверял.

– Кирилл, зачем ты такой сложный танец придумал?! – раздается гундеж с танцплощадки. – Нельзя ли что-нибудь полегче?

– Нельзя! – в меру восклицательно отвечает Правкин. Тишина. Никто не перечит.

Сложный танец условно называется «Выжившие после ядерной войны». Танцующие расположены клином, право быть впереди надо заслужить в жесткой конкурентной борьбе, чуть сдал позиции – откатываешься назад. Сегодня утром Полина мне говорила, что групповой танец – хороший психотренинг, готовая модель действующей команды, формула эффективного общества. На секунду представляю себе на месте «выживших» местных боевых чиновников и предпринимателей, с которыми мне пришлось общаться на минувшей неделе. Смешно.

Как только Правкин узнает заголовок и подзаголовок моего репортажа, его прорывает:

– Я в последнее время очень много думаю обо всем этом, потому что, правда, достало. У меня такое ощущение, что в Саратове люди просто не хотят полноценно жить. Как будто кто-то сделал в этом жизненном пространстве маленькую незаметную дырочку и теперь оно сдувается. Но это лечится. Я вот уже много лет выхожу на субботник. Привычка у меня такая. Это очень тонизирует: полдня помахал граблями – и целый год чувствуешь себя гражданином. Прошло два года, постепенно люди начали ко мне присоединяться. Раз вышли, два вышли, стали общаться, ругать управляющую компанию, которая слишком много ворует, и вот уже сложилась команда, которая пытается взять дом в собственное управление. Но таких примеров я вижу вокруг очень мало. В основном всем по барабану. Терпение здесь у людей феноменальное. Не знаю, откуда это. Может, еще со времен голодающего Поволжья?

На попытки исторически осмыслить местную непруху я натыкался в Саратове постоянно. Версии – от самых экзотических («Место проклятое!») до вполне пристойных («Менталитет купеческого города: каждый за себя»). Самая популярная у местной элиты претензия к истории звучит так: «Саратову не повезло, потому что… он совсем не пострадал от войны».

– В Отечественную город остался по эту линию фронта, – жалуется его бывший главный архитектор Владимир Вирич. – Саратов уцелел, поэтому после войны сюда почти ничего не инвестировали. В результате сегодня мы имеем коммуникации чуть ли не позапрошлого века. В этом смысле тому же Волгограду-Сталинграду повезло больше.

Любой город, всерьез пострадавший на войне, имеет совсем другую психологию, – говорит Леонид Писной и тоже кивает в сторону Волгограда. – Люди, которые испытали тяготы, – у них на генном уровне из поколения в поколение передается знание о том, что действовать сообща выгоднее, чем поодиночке. В Саратове этого не было, поэтому здесь законсервировалась купеческая психология с ее индивидуализмом, мстительностью и завистью. В сущности, большинству людей тут нужен не общий рост уровня жизни, а персональное возвышение. Любой ценой. А такая психология – плохая почва для роста. Развивать что бы то ни было можно только с теми, кто умеет прощать.

Порвать жопу

– Comeback-city – это город, вернувшийся из небытия. Объективно погибавший, но потом нашедший какой-то тренд и на нем возродившийся. Саратов сейчас объективно погибает. Это еще областной город, но уже с сознанием райцентра, до положения которого он рано или поздно и деградирует. Если не зацепится за какой-то воздушный поток и не выпрыгнет в последний момент из этой воронки…

Эти слова слышит только диктофон. Мое внимание перехватил худой черный человек с белым лицом и узким белым галстуком. Он прошел мимо нашего кафе. Я видел его отчетливо, но откуда здесь взяться такому человеку? Может, все-таки померещилось?

– …Пока я не знаю, что это будет за воздушный поток, но я придерживаюсь принципа, что в начале всего бывает слово и это слово надо искать, – продолжает Владимир Соколенко, преподаватель Саратовской государственной академии права, ученик Лотмана, кандидат философских наук, а также известный в городе байкер. – Люди изголодались по нормальным человеческим словам, как обезвоженные. Ведь власть – это прежде всего общение. Я говорю своим студентам: «Чем взяли Чингисхан, Александр Македонский, Ленин, Рузвельт, Обама? Разве деньгами? Ведь нет! Чистым базаром! Ты просто начинаешь говорить правильные слова: "Жизнь имеет смысл… Жизнь имеет смысл… Жизнь имеет смысл…" – и люди несут тебе деньги. Вот формула любого успеха на протяжении всей человеческой истории». Саратов сегодня – это город без единого правильного слова. Что ж вы от него хотите?

Опять в окне черный человек с белым лицом. Теперь уже точно не померещилось. Он худой, как трость, на голове смешная беретка, а тело совершает какие-то странные движения – руками, ногами, лицом.

Это Вуки. А если смыть грим и одеть в гражданское – Василий Уриевский. А если снова вернуть в сценический образ и спросить: «Что ты тут делаешь?» – не скажет ни слова. Василий Уриевский – мим. Мимы говорят без слов.

Рядом тормозит большой, но китайский джип. Из него выходит человек в костюме эпохи Моцарта. Еще один. Еще. Они здороваются с Вуки. Это приехали на корпоратив осколки АТХ, когда-то культовой не только в Саратове, но и за его пределами «Академии театральных художеств». Сегодня они называются «Институтом хорошего настроения». Это один из немногих очагов реальной культурной жизни в регионе, где министр культуры – бывший генерал-майор милиции, пристроенный на этот пост после того, как с предыдущей должности его уволил лично Владимир Путин.

– Филармония сгорела, ТЮЗ и Театр драмы еле живы, – описывает культурный ландшафт Дмитрий Черных, предводитель «Институтахорошего настроения». – Консерватория? Работает, но так, что найти сегодня в городе толкового музыканта – проблема. Такого, чтобы был личностью. Чтобы понимал, зачем он взял в руки инструмент.

На корпоративах «Институт…» зарабатывает деньги, но творческих амбиций не сдает. Черных и его команда устраивают спектакли, шоу, снимают скетчи, участвуют в международных фестивалях, где их уже узнают в лицо. Они зовут меня на открытие «Минкульта» – новой площадки для реальных культурных действий. Прихожу. Застаю своих новых знакомых за важным занятием.

Одна из задумок на будущее – Театр теней. Они сидят, рассуждают о свойствах тени: может ли тень иметь собственную тень или только быть тенью хозяина? Очень важный вопрос.

– Что мы будем здесь делать? – вечером того же дня Василий Уриевский, без грима и костюма, перед немногочисленной пока публикой «Минкульта» задает самый главный вопрос. И тут же на него отвечает: – У нас только два пути. Либо нас отсюда все-таки выдернут с корнем. Либо мы порвем жопу, но выстоим!

Аплодисменты.

– Мы выбираем второй вариант!

Василий вытаскивает из-за пазухи большой лист бумаги с нарисованной на ней аппетитной женской задницей и рвет на части. Бурные аплодисменты. Занавес.

Спустя неделю по моим следам в большой деградирующий город едет фотограф. Вернувшись, он останавливает меня в коридоре редакции и говорит: «И чего ты так запал на этот Саратов? Город как город. Я недавно был в Самаре, там все тоже самое».

Профессиональные соображения

...

Просто написать хороший репортаж – это на каком-то этапе карьеры становится уже неинтересно.

Даже блестящий, крышесносящий, наиэксклюзивнейший репортаж – уже не то.