«Так вот почему тогда, в пикете, он пытался перевести стрелки на меня! — мелькнуло в моей голове. — Испугался и тут же бросился спихивать следствие на ложные версии… Поступок, блин, не мальчика, но мужа!..»

— Мы тоже обратили на это внимание. Одно время версия об убийце-левше была очень популярна среди моих сотрудников. Мы разрабатывали ее до самого четверга, пока окончательно не были готовы результаты экспертизы.

— И что показала экспертиза?

— Экспертиза показала, что убийца держал топор в одной руке. В одной, понимаете? Если взяться за топорище двумя руками, то левша будет замахиваться справа, а правша — слева. Но если держать топор одной рукой, то картина тут же меняется на обратную. Держа топор одной рукой, удобнее замахиваться с той стороны, которая является для вас доминирующей. Правше — справа, левше — слева. Так что убийца не был левшой. Он был самым обычным человеком.

— И после этого вы перестали меня подозревать? — все еще хмурясь, спросил Брайан.

— Да, — развел руками капитан, — перестал. Радикальные взгляды — это, конечно, интересно, но арестовывать человека лишь из-за того, что он думает не так, как большинство остальных?.. У нас в стране так уже не делается. Мы, знаете ли, строим правовое государство.

Капитан молча прошелся по туннелю. В абсолютной, ватной тишине было слышно, как звякают ключи у него в кармане.

— Тогда что же у нас остается?

Он задумчиво посмотрел на нас с Дебби. На меня, на нее, снова на меня.

— Остаются у нас две возможные кандидатуры. Илья Юрьевич и Деирдре.

Он стоял и молчал. Пауза получилась долгой и томительной. Момент был весьма подходящим — не лучше и не хуже других, и я решился. Честно сказать, смотреть на то, как он строит из себя Эркюля Пуаро, мне уже осточертело.

— Три, — сказал я.

— Что «три»? — не понял капитан.

— У нас остаются три кандидатуры.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что почему-то вы ни разу не упомянули о себе самом.

От долгого молчания голос у меня сел, и последняя фраза получилась хрипло-угрожающей. Капитан с веселым любопытством глянул на меня и улыбнулся.

— Ну-ну, — сказал он. — Интересно было бы послушать.

— Интересно? — усмехнулся я. — Ну что ж, послушайте, если вам интересно…

— Илья, — укоризненно покачала головой Дебби, — прекрати… Игорь Николаевич — офицер спецслужбы…

— Это-то меня очень долго и смущало. Будь он слесарем, секретаршей или пианистом, я бы догадался, в чем здесь дело, еще в понедельник ночью. Но… В общем, я не догадался. Знаешь, как-то раз Агата Кристи сказала, что существует четыре правила, которым должен соответствовать нормальный детективный роман. Так вот, правило номер три гласит, что преступник должен быть джентльменом. Не в смысле, что он должен быть вежливым парнем, который уступает место в автобусе и дарит дамам цветы, а в смысле, что он не должен быть… ну, скажем, дворецким. В обществе есть полноценные граждане, а есть то, что называется «обслуга». Тоже люди, но окружающие относятся к ним как к мебели или бытовому прибору. В них не замечают живых людей. И наш милый капитан — именно из таких.

Дебби с извиняющейся миной глянула на капитана.

— Ничего, ничего! — сказал он. — Я не обидчив.

— Ты, Дебби, готова сутки напролет отвечать на его вопросы и рискуешь опоздать на самолет только потому, что он попросил тебя приехать и полазить с ним по туннелю. Понимаешь? Он ведь просто обслуживающий персонал! Очень долго я тоже не мог избавиться от этого стереотипа. Дворник — это тот, кто метет двор. Шофер автобуса объявляет остановки и продает талоны. Функционер спецслужбы раскрывает преступления, но никогда — слышите, никогда! — их не совершает.

Брайан с Мартином смотрели на меня с интересом, Дебби — скорее испуганно. Капитана же моя речь, похоже, лишь забавляла.

— Вы, все втроем, очень необычные ребята. Черная магия, радикальные взгляды, секс-социология… Чересчур, я бы сказал, необычные. Стоило присмотреться к этой истории, и тут же выяснилось, что зарубить Шона можно и из культовых соображений, и из-за того, что он стоял на пути ирландских террористов. Или из-за ревности свихнувшейся нимфоманки… Извини, Дебби, но — чем не версия? И весь отдел нашего обаяшки капитана тут же бросился выяснять, кто из нас мог в темноте подойти к щиту с топором и незамеченным вернуться обратно… А ведь вопрос должен ставиться совершенно иначе. Не догадываетесь? Нужно спрашивать не о том, кто мог дотянуться до топора, а о том, почему мы вообще оказались перед этим щитом. Причем именно в тот момент, когда погас свет. Понимаете? Этот туннель тянется на три километра в одну сторону и на два — в другую. И в нем скорее всего есть только один такой щит. Но мы выбрали место для остановки не где-нибудь, а именно напротив него. Сами мы это сделали или как? Что скажете, капитан?

Капитан продолжал улыбаться, но теперь это выходило у него чуть-чуть неестественно. Чуть-чуть невесело.

— Когда преступник знает, что ему в затылок дышат сыщики и ощущает себя затравленным зверем, он пытается замести следы, делает при этом кучу ошибок и, как правило, попадается. Но представьте, что дичь и охотник — это одно и то же лицо. Каково? Правда, здорово ловить себя самого, а, Игорь Николаевич? Это как играть с самим собой в шахматы: кто бы ни проиграл, вы всегда в выигрыше.

— Может, на этом закончим? — сказал наконец капитан. — Уже почти три часа, а нам нужно еще многое обсудить.

— По сути моего выступления вы ничего не хотите сказать?

— А чего говорить? Остроумная, конечно, гипотеза, но, извините, абсолютно надуманная.

— Это почему же?

— Да по всему! Где в вашей версии хоть один факт? Где мотив? Где улики? Зачем это мне, интересно, было убивать беднягу Шона?

— Хороший вопрос! Я никогда бы не додумался до того, что убийца — вы, если бы не мотив. Дело в том, что это не совсем обычное преступление. Из-за чего обычно убивают людей? Из-за денег. Из-за женщин. Из-за желания убрать со своего пути конкурента… Денег у Шона не было — по крайней мере таких, чтобы из-за них идти на преступление. Женщин он вряд ли интересовал. Встать на чьем-либо пути не успел бы, даже если б очень захотел. Вроде бы нет мотива? Но на самом деле мотив есть. И знаете какой? Ни за что не догадаетесь. Шон был убит, чтобы скрыть другое, гораздо более серьезное преступление.

— Очень интересно, — сказал, уже не улыбаясь, капитан. — И какое же?

— Помните, как все это происходило? Шон шагал сзади меня. И все время после того, как мы спустились в туннель, о чем-то думал. Что-то беспокоило его. В конце концов он решился и подошел ко мне. «Как зовут этого офицера?» — спросил он. Я ответил, и он начал было о чем-то спрашивать, но потом передумал и подошел к вам. Я очень хорошо все это помню — очень! И через минуту после того, как он к вам подошел, вы остановились возле этого щита. Вы уже знали, что живым он из туннеля не выйдет.

Я перевел дыхание и потер, собираясь с мыслями, колючий подбородок. Курить хотелось почти до обморока.

— Уж в чем, в чем, а в выдержке вам, Игорь Николаевич, не откажешь. Я шел всего в метре от вас, и вы не знали точно, что именно из вашего разговора с Шоном мне удалось расслышать. На самом деле я не слышал почти ничего — но вы-то этого не знали! И поэтому вы рассказали мне почти всю правду — кроме самого главного. Вы сказали, что Шон спросил вас о том, где вы работаете, — и это действительно так. Вы сказали, что он хочет спросить вас о чем-то важном — и это тоже правда. Вы не сказали только, что именно он хотел у вас спросить. На всякий случай вы посадили на топор отпечаток моего пальца и, когда я приходил к вам в Большой Дом, намекнули, что если дело будет вести другой следователь, то меня без долгих разговоров просто арестуют, и все. То есть вроде как мы с вами в одной лодке. Уж не знаю, что вы собирались делать с ними (я кивнул в сторону ирландцев) и зачем вы привели нас в этот туннель, но меня, похоже, вы после этого разговора решили не опасаться. Решили, что даже если я и догадаюсь, в чем дело, то промолчу. Хотя бы для того, чтобы этот злосчастный отпечаток не всплыл в качестве основной улики. Но знаете — мне сейчас почему-то совсем не страшно. А вам?