— Я же говорю, что вы — византийцы! — почему-то обрадовался экспансивный профессор. — Хороший пример… Чумная пандемия, хоть и не подчинялась календарю, но настолько тесно переплелась с милленаризмом, что их почти перестали различать. Что лучше, что хуже, трудно судить из дали веков. Те, кого пощадила зараза, вполне могли рехнуться от проповедей какого-нибудь Иоахима Флорентийского. Хроники свидетельствуют, что чуть ли не половина Германии повредилась в уме. Уже в семнадцатом веке, на заре, можно сказать, Просвещения, некто Игл выскочил, в чем мать родила, на улицу и понесся по лондонскому Стренду с воплем: «Конец света! Конец света!» Это был самый разгар очередного умопомрачения. «У человека не было и следов болезни, — заметил по этому поводу Даниель Дефо. — Нигде, кроме как в голове». Диагноз не утратил силы и в отношении нынешних кликуш. Но уверяю вас: они далеко не безумцы!

— Ия так полагаю, хотя Асахара и производит впечатление не совсем нормального человека. «АУМ сенрикё» не просто секта. Это международная террористическая организация с мощным потенциалом и развитой инфраструктурой. Захват Токио и провозглашение «государства АУМ» — лишь первый этап. С помощью нескольких ядерных бомб они вполне могли спровоцировать апокалипсис. Пусть не в девяносто седьмом, а в роковом девяносто девятом — какая разница?

— Вот уже почти тридцать лет все, кому не лень, усердно муссируют эту дату. Скандально знаменитый проповедник Шри Райниш, например, вообще наметил «конец всех вещей». Хорошо сказано! «Токио, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Бомбей и прочие — все эти города погибнут. Это будет холокост без границ, такой глобальный, что не представится ни малейшей возможности избежать его». Вложив миллионы, нажитые на доверчивости простаков, этот «святой» устроил в скалах Орегона гигантское укрытие, предназначенное исключительно для сектантов. Наивные люди, они надеялись выжить!

— Не стоит тратить на Райниша слов, хоть он и поставил Токио на первое место.

— Да, его прогноз почти что сбылся.

— Если бы не полиция… Я прочитал отчеты по Райнишу. Сами события привнесли в отходную оттенок фарса. После того как иммиграционные власти выслали гуру из США за противозаконные махинации, он скитался из страны в страну, ночуя в палатке. Бункер с узким, как бутылочное горлышко, лазом был конфискован вместе с личным аэродромом и прочей недвижимостью, а наличные капиталы прихватила любовница. Предвидеть подобный поворот событий оказалось труднее, нежели глобальный холокост. Равно как и тривиальную развязку у Софийского собора в Киеве… Вам знакомо Белое братство, профессор?

— Дэви Мария Христос? Тот же набор приманок и психологических ловушек. Чем, собственно, закончилось? — проявил любопытство Латур.

— Суд покажет. Не думаю, что будут сделаны далеко идущие выводы. Ситуация в Украине примерно такая же, как и в России. Пронесло, и ладно. Только пронесло ли? Нельзя все сводить к одним лидерам. Эта Дэви — Марина, кажется? — сама была игрушкой в руках любовника… Меня куда больше волнуют судьбы рядовых участников. Насколько известно, в семьи вернулись немногие. Где бродят заблудшие души, куда приткнулись? — никто не интересуется. Нельзя исключить, что пополнили ряды Асахары. Вам известны какие-либо подробности о секте «Атман». Лига последнего просветления?

— Впервые слышу. Буду весьма признателен, если введете в курс дела. Господин Лагранж предупредил меня, что вы выполняете специальное задание и просил оказать содействие. К вашим услугам.

— Признаться, очень на это рассчитываю. Благодарю, мэтр. Я бы не стал пока говорить о задании, тем более специальном… Пока для этого нет достаточных оснований. Вернее, фактов, однозначно свидетельствующих о причастности секты к ряду серьезных преступлений. Кое-какой материал все же удалось собрать и, если вы не откажетесь с ним ознакомиться, мы бы могли побеседовать уже более конкретно.

— Откажусь? Напротив! Давайте сюда, — улыбнулся Латур, кивнув на папку, которую русский интерполовец предусмотрительно положил на край стола. — Я вас, наверное, совсем заговорил? Прошу извинить — профессиональная привычка. Даже на экзаменах начинаю разглагольствовать первым. Непринужденная беседа о том, о сем, уверяю вас, позволяет выявить знания куда лучше, чем формальный ответ.

— И какой оценки заслуживаю я?

— Пока не решил. В отличие от моих студентов, вы ничуть не торопились блеснуть эрудицией, скорее наоборот. Профессиональная сдержанность?

— Слабая подготовленность. Сознаюсь, что с сектами сталкиваюсь впервые. Не сочтите меня совершенно наивным, но я до сих пор не могу понять, почему люди, казалось бы, вполне разумные, попадают в сети всевозможных гуру и прочих «величайших учителей»? Какая сила гонит в секты нашу молодежь? Страх смерти? Неудовлетворенность личной жизнью? Врожденный фанатизм? Не понимаю… Невольно переношу на себя, и разум отказывает.

— Простите, господин Невменов, вы не религиозны?

— Атеист.

— Я так и думал.

— Это плохо?

— Почему? Вовсе нет. В том случае, если атеизм не превращается в своего рода веру. Лично я скорее скептик. Ничего не принимаю за абсолютную истину, но терпимо отношусь к любым философским воззрениям. Все-таки наш мозг слишком ограничен и живем мы в сущности какие-то мгновения. Где уж нам объять разумом бесконечное многообразие Вселенной. Верующим легче. Вера дарует и смысл, и цель, и, вы, верно, заметили, надежду. Страх смерти присущ всем, но надежда на иное существование, каким бы оно не виделось, хоть как-то умиротворяет. Не согласны?

— Согласен.

— Тогда постарайтесь понять, что сектантство, а иначе как псевдорелигией его не назовешь, обладает огромной притягательностью. Доведенный до крайней степени фанатизм устраняет любые сомнения, которые, вольно или невольно, все же испытывают даже убежденные приверженцы официальных религий.

— Корректировка сознания? Психическая обработка? Кодирование?

— Все вместе взятое. Плюс еще нечто. И оно не поддается словесному описанию, это трансцендентальное состояние. Нужен личный, выстраданный опыт, чтобы хотя бы приблизиться к пониманию человека с измененной психикой.

— В чем проявляются изменения? — Невменов окончательно убедился, что не ошибся в выборе. То, к чему он интуитивно склонялся, обрело у Латура четкие очертания. — Это психическая болезнь?

— Я бы не решился высказаться столь определенно. И да, и нет. Так будет корректней. Другая форма сознания. Вы знакомы с теорией Юнга об архетипах?

— К сожалению…

— Это прообразы мира, впечатанные в наш мозг, обладающие в равной мере и субъективной, и объективной природой. В своей мыслительной деятельности мы как бы балансируем между двумя состояниями. Когда властью целиком и полностью овладевает субъективное, это болезнь.

— И психическая обработка…

— Совершенно верно! Тотальная обработка. Судите сами: пять-шесть часов ежедневно отданы литургии, так называемые инициации иногда продолжаются в течение суток, и никакой отключки, никакого досуга. Монашеский образ жизни секта довела до последней крайности. Добавьте к ночным бдениям и литургическим службам еще и бесконечное, до полного отупения, повторение мантр, гипноз и самогипноз. Жесткие отработанные приемы, направленные на полное порабощение. Сначала вносится раздор в семью, порываются родственные и дружеские узы. Человека отдаляют от привычной среды. Друзья могут быть только в секте, во внутреннем круге посвященных. Брак тоже возможен лишь между единоверцами. Контроль ведется строгий, безжалостный. Постоянные звонки по телефону, проверки. Нельзя уехать из города. В крайнем случае с кем-нибудь из сектантов. Взаимное доносительство вменяется в непременную обязанность. Изоляция от общества, манипулирование сознанием довольно скоро приносят свои плоды. Человек чувствует, что его уже ничто не удерживает в лоне семьи. Исчезает чувство привязанности, любви, элементарной заботы о близких.

— И тогда ему не остается ничего иного, как уйти? Отдать деньги, квартиру?