Подробности житийных рассказов перерастают в росписях в самостоятельные декоративно-жанровые композиции. В живописном повествовании о воскрешении Елисеем сына санамитянки (на южной стене) рождение сына подробно иллюстрировано в сценах купания, ухода за матерью, хозяйственных хлопот одной из служанок. Нарядный голубец одежды матери — центральной фигуры рассказа — зрительно выделяет ее среди второстепенных персонажей, которые представлены в платьях спокойных красно-коричневых и охристых тонов.
Центром соседней композиции, изображающей смерть ребенка, стала знаменитая картина жатвы (илл. 35, 36). Золотистая рожь, мерные взмахи серпов, нарядные, цветастые одежды жнецов — все это придает особую поэзию сравнительно редкому в средневековом искусстве изображению крестьянского труда.
На северной стене подчеркнуто крупным планом представлена сцена пахоты из легенды о выборе Ильей ученика — крестьянского сына Елисея. Волы запряжены художником, никогда не бывавшим на юге, в типичную северную конскую упряжь. В рассказе об исцелении Елисеем прокаженного сирийского военачальника Неемана (на западной стене) ритуальное омовение носит реалистический, бытовой характер. Расположенная несколько левее фигура Неемана на фоне голубого занавеса сидящего в золотой колеснице, запряженной парой белых коней, является одним из лучших примеров великолепных декоративных достоинств росписи храма (илл. 38). Жанровые детали встречаются и в верхних ярусах, композиции которых более традиционны и строги. Курьезен, например, апостол Павел, вынужденный спасаться от врагов, спускаясь со стен города в бельевой корзине, изображенный в третьем ряду на западной стене.
Отдельные фрагменты росписей наполнены глубокой экспрессией, повышающей их эмоциональную настроенность. В четвертом ярусе западной стены с максимальным динамизмом показано «обращение» язычника Савла, упавшего навзничь со вздыбившегося коня, в окружении изумленных и испуганных воинов. Рядом изображена статичная сцена проповеди апостола Павла. Тот же прием резкого контраста настроения использован в росписи третьего ряда западной стены в теме «Кармильское жертвоприношение». В полном смятении молятся Ваалу язычники; их трагизму и безысходности противопоставлена величественная фигура уверенного в своей правоте Ильи Пророка. В соседней композиции, распростертый над толпой побежденных, он в ярости давит и топчет язычников, вызывая у окружающих ужас и преклонение перед своим могуществом.
Роспись западных столпов — одна из лучших. Огромные фигуры князей представлены в парадных одеждах XVII в. (илл. 37); их позы строги и статичны, а лики написаны очень индивидуально, почти портретно. Более условны и декоративны расположенные выше фигуры апостолов.
Отмечая некоторую разницу в характере росписей отдельных ярусов, исследователи приписывают второй снизу ярус с житием Елисея и четвертый снизу — апостольский ряд с несколько измельченным рисунком и перенасыщенными деталями — Силе Савину, а пояс жития Ильи Пророка с его более крупным живописно-декоративным и вместе с тем более изящным рисунком — руке главного знаменщика, руководителя костромских изографов Гурия Никитина. Работая над грандиозными росписями храмов, прославленный средневековый мастер и его помощники надеялись, что их «изографное воображение» будет давать людям «духовное наслаждение во вечные времена». Эти слова, написанные ими на стенах собора костромского Ипатьевского монастыря, оказались пророческими для церкви Ильи Пророка. Немеркнущие краски их замечательной росписи и сейчас, спустя почти триста лет после их создания, вызывают чувство радостного волнения и наслаждения.
Стенопись галереи, крылец и Ризположенского придела была частично создана ярославскими художниками в 1682 г. и дополнена в 1716 г. Она значительно суше по колориту и во многих композициях напоминает народный лубок. Входящего в церковь Ильи Пророка через западное крыльцо встречают сцены из Апокалипсиса. Это изображения огромных зверей лютых, скачущих всадников в развевающихся одеждах, попирающих упавших людей, образ «всекарающей смерти».
В галерее религиозная живопись перемежается с полусветскими иллюстрациями к апокрифам, популярным в XVII в. повествованиям поучительного характера. Такова, например, фреска на южном простенке внешней стены западной галереи «Инок Феофил перед сатаной». Продавший душу дьяволу Феофил предстал перед сатаной и бесами, изображенными в богатых боярских одеждах. Это скорее занимательная полужанровая картинка, чем устрашающее повествование о каре за грехи. В этом же ряду поучительных иллюстраций интересны две небольшие композиции по сторонам входа на колокольню — «Корабль веры» и «Корабль неверия».
В северной галерее с наивной непосредственностью изображены сюжеты библейского Ветхого завета. Многие детали взяты художниками из окружающей их жизни: форма ковчега напоминает средневековые ярославские суда, южных волов заменила лошадь, Авель и Каин одеты в русские одежды.
Очень нарядна по колориту с преобладанием золотистых тонов роспись миниатюрного Ризположенского придела. Наиболее интересны фрески двух нижних рядов, посвященные истории обретения ризы Христа и передачи ее царю Михаилу Федоровичу.
В нижнем ряду тяблового иконостаса придела, поновленного в 1902 г., примечательна икона XVII в. «Положение Ризы господней в Московском Успенском соборе» Петра Костромитина. В сущности, это парсуна-портрет, где на первом плане в обстановке конкретного исторического события представлены патриарх Филарет и царь Михаил Федорович в парадных одеждах.
В составе более позднего великолепного резного барочного иконостаса центрального храма находятся интереснейшие иконы 1670-1680-х гг., расположенные в первом ряду. Они очень разнохарактерны по манере исполнения. Мастерски написаны «Вознесение» и «Покров». На иконах «Илья Пророк» и «Иоанн Предтеча» центральные фигуры окружены живописным пейзажем, на фоне которого развиваются события жития. Свободная компоновка отдельных сцен и красивый перламутровый зеленовато-оливковый колорит являются отличительной чертой обеих икон. Противоположны им по художественной манере клейма иконы «Знамения» — тончайшего миниатюрного письма рубежа XVII–XVIII вв. Очень интересен «Спас» со склонившимися к его ногам двумя молодыми женщинами. Индивидуальные черты их лиц приводят к мысли о том, что они могут быть портретами членов семьи купцов Скрипиных (илл. 41).
Многие сохранившиеся иконы и предметы убранства церкви Ильи Пророка упоминаются уже в «Книге церковного строения, что строили ярославцы, посадские люди Нифантей да Аникей Ивановы дети Скрипины», — в описи, составленной сразу же после окончания строительства храма. Самыми древними из них являются царские врата придела Гурия, Самона и Авива, по преданию, происходящие из деревянной церкви, стоявшей на месте церкви Ильи. Царские врата в приделе Варлаама Хутынского (боковая апсида центрального храма) первоначально были частью центрального тяблового иконостаса.
В алтаре висит огромная деревянная сень 1657 г., в которой высокий узорчатый шатер как бы воспроизводит форму современных ему каменных сооружений. В ее сочный растительный орнамент с величайшим искусством вплетены стилизованные изображения птиц и двуглавых орлов. На углах основания сени сидят золоченые райские птицы. В отличие от дробной и разнохарактерной композиции резьбы более ранней сени церкви Николы Надеина здесь резьба, сплошь покрывающая все плоскости, воспринимается как нечто цельное, как живая ткань, без которой не было бы самого произведения.
Близки по виртуозному характеру исполнения деревянные резные царское и патриаршее «моленные» места второй половины XVII в. — своеобразные троны, стоявшие раньше в церкви Николы Мокрого. Здесь в кружево травной резьбы вплетены двуглавые орлы, шестикрылые серафимы, птицы-сирины, вазы с цветами, розетки (илл. 43). В свое время интерьер церкви украшали еще более интересные сооружения подобного же рода, если судить по сохранившимся в Ярославском музее подножиям в виде лежащих львов.
