29 марта 1868 года он выдвигает проект о сооружении железной дороги от Феодосии до Акманаи, в надежде вдохнуть новые силы в еще не пришедший в себя после войны Крым. После чего решает отправиться в длительное путешествие, дабы собрать материал для работы и как-то отвлечься от мыслей об утраченной семье.

В «Автобиографии» Иван Константинович пишет, что, выехав из Феодосии осенью 1868 года, он посетил: «Владикавказ, Северный Дагестан, Чечню, Каранайские высоты, Гуниб, Дарьял, Шуру, Сухуми и др. живописные места Кавказа». В ноябре он добрался до Тифлиса, где гостил у Тамамшева[237] — одного из видных армянских общественных деятелей того времени. Здесь он написал одну за другой 15 картин, которые были представлены на выставке Айвазовского: «Вид Гуниба»,[238] «Дарьяльское ущелье»,[239] «Цепь кавказских гор»,[240] «Озеро Севан», «Гора Арарат», «Река Риони», «Берег у Поти», «Вид Тифлиса»,[241] «Берег Сухума», «Снежный обвал у Казбека на военно-грузинской дороге», виды на Шуру с Каранайских высот и Дагестана. Сохранился альбом Ивана Константиновича с эскизами и рисунками, сделанными на Кавказе.

Как обычно, входной сбор пошел на благотворительные нужды. На этот раз в пользу детского приюта. Билеты на выставку шли аж по 200 рублей, в результате он собрал 5000 рублей. На обеде, устроенном в честь знаменитого художника тифлисцами, Ивану Константиновичу был поднесен оправленный в золото заздравный турий рог. Художник тут же велел принести ответный дар — «Вид Петербурга».

Жители Тифлиса отнеслись к художнику с теплотой и вниманием, извозчики перенесли свою стоянку поближе к дому, в котором устроил свою мастерскую Иван Константинович, каждый почитал за счастье подвезти Айвазовского, ссорясь между собой за право подать ему экипаж. Согласно легенде, в один из дней студенты и молодые люди Тифлиса скупили все цветы на рынках города и подарили их Айвазовскому.

В декабре Айвазовский получает письмо от католикоса Геворка IV[242] с благословением от его святейшества и тут же пишет ему в ответ о своем намерении посетить весной Армению:

«Святейший отец и благословенный владыка!

С любовью получив письмо и благословение Вашего святейшества, отвечаю:

Хотя давно я должен был приехать в незабвенную родную землю, дабы вновь возликовать при виде ее, снискать любовь и благословение Вашего святейшества, однако жестокие зимние метели держат меня в Тифлисе. Но по наступлении весны, в апреле, с благословения Вашего святейшества, я непременно исполню обет, данный мною с давних пор.

Остаюсь покорным слугою и сыном Вашего святейшества и Отца всего народа. Оганес Айвазовский».[243]

Айвазовский собирался посетить святую для него землю предков — Армению, но обстоятельства оказались сильнее его — поступил спешный вызов в Петербург. Обещание, данное католикоса Геворку IV о посещении Эчмиадзина осталось не исполненным.

Здесь мы снова коснемся темы имени Айвазовского, так как этих самых имен и фамилий у певца моря уже собралось предостаточно. Поэтому возникает законный вопрос, как следует правильно называть метра, чтобы не обидеть его и сделать все правильно с точки зрения политкорректности, тем более что и сам он в разных случаях подписывается по-разному:

«Эмма Акопян-Гаспарян: Уважаемый господин Айвазовский, ваши некоторые документы и письма подписаны (до 1841 г.) «Иван Гайвазовский». Письма, написанные вами по-армянски различным деятелям Армении, в том числе Католикосам Нерсесу и Геворку IV, подписаны Ованес или Оганес Айвазовский. Почему такое разночтение? Как правильно вас величать?

Иван Константинович Айвазовский: Старший брат мой Габриэл Айвазян, архиепископ, видный ученый и публицист, писал, что отца раньше звали Кайтан Айваз. Переехав из Молдавии в Россию, отец присвоил себе имя Константин-Геворк, а фамилию Айваз, или Гайваз (армянская буква h на русский переводится или «Г», или «А»), счел нужным переделать на Гайвазовский, так писалось до 1840 года, а потом стали писать — Айвазовский. Константин-Геворк Айвазовский и есть наш отец, умерший в 1841 г. Мать — Рипсиме Айвазовская. В письмах на родном языке я всегда писал свое имя Ованес или Оганес (в переводе с армянского на русский — Иван). А фамилию — Айвазовский или Айвазян. В официальных же документах и в среде русских подписываюсь Иваном Константиновичем Айвазовским».[244]

Из Петербурга Айвазовский возвращается ненадолго в Феодосию и затем осенью 1869 года едет на открытие Суэцкого канала в Египет. Надо полагать, что его спешный вызов в столицу был связан как раз с этим событием. Во всяком случае, в страну фараонов и сфинксов был направлен специальный русский пароход, на котором Айвазовский входил в число почетных пассажиров, так как российское правительство направило его в Египет с единственной целью запечатлеть на полотне торжественное открытие канала.

Ну, разумеется, художник не мог ограничить себя присутствием на церемонии, и, сделав несколько эскизов, Айвазовский отправляется в путешествие по этой новой для себя стране, в результате обогатившись впечатлениями и рисунками, некоторые из которых по возвращении на родину перелились в дивные картины.

Путешествие получилось недолгим, так что уже в декабре 1869 года Айвазовский устраивает новую выставку в Петербурге, на которой представляет картины с видами Кавказа и Крыма. Выставка проходила в залах Академии художеств, с платой за вход в выходные дни по рублю, а в будни по 25 копеек. Все собранные деньги пошли на памятник генералу Котляровскому.[245]

Зимой 1870 года Айвазовский «за неутомимые труды его на художественном поприще и во внимание к отличному таланту[246]» представлен к чину действительного статского советника. А уже летом 10 июня 1870 года Иван Константинович подает прошение на развод в Эчмиадзинский Синод: «Руководствуясь человеческим и христианским долгом, я многие годы терпеливо относился к недостаткам жены, что могут засвидетельствовать не только родные и друзья, но и все знакомые во многих городах России… Перенесенное ею в 1857 г., по свидетельству столичных врачей, неизлечимое нервное заболевание еще более несносным сделало ее характер. Исчезло спокойствие в моем доме… Почти двадцать лет она клеветала на меня, запятнала мою честь и честь моих родных перед нашими детьми и чужими людьми. И это она делает с той целью, чтобы убить меня не физически, а морально, чтобы, незаконно отобрав у меня имение, имущество, оставить без хлеба насущного… Моя жена Юлия, относясь ко мне враждебно, живет в столице за мой счет, часто путешествует в Австрию, Францию, Германию, вовлекая меня в колоссальные расходы… Жизнь в Одессе мотивирует болезнью, хотя на самом деле одесские врачи рекомендуют ей уезжать из города… Юлия Гревс, руководствуясь советами сомнительных лиц, в последнее время обращается к губернатору и другим высоким чинам государства с просьбой забрать мое имущество и имение, хотя я постоянно обеспечиваю жизнь ее, посылая в Одессу ежемесячно по 500–600 рублей… Она восстанавливает дочерей против меня, беря у них подписи, что после развода они будут жить с ней».

Синод Эчмиадзина со своей стороны дает предварительное согласие на развод, но это еще не все, необходимо получить аналогичное разрешение церкви его супруги. Юлия Яковлевна Гревс принадлежала к лютеранской церкви.

Весь следующий год Айвазовский занят новым строительством в Феодосии, это не дом и даже не новая мастерская, в которой могли бы разместиться ученики великого мариниста. Если у него нет семьи, значит, не для кого и копить деньги. В феодосийском доме вместе с Айвазовским живет его сестра, которой не нужны дорогие наряды и заграничные поездки, пускай же бежавшая супруга поносит его на каждом углу за расточительность. Он не гнал ее из дома, не отбирал куска хлеба от детей. Живи они с ним — возможно, все было бы по-другому. Но теперь он волен тратить деньги так, как считает это нужным. А детьми его будут благодарные ученики. Те, кто станет так же верно служить морю, как служит теперь он!