Люба глубоко вздохнула, зажмурилась, точно собиралась прыгнуть в холодную воду, быстро расстегнула и сбросила халат, потом, после секундного колебания, лифчик.

— Пожалуйста, сними и трусики. И пройдись.

Быстрым движением ног Люба переступила через трусики и осталась стоять на месте. Она смотрела на Кирилла прозрачными глазами и прикрывалась ладонями жестом Венеры Милосской, если предположить, что у той вообще были когда-то руки.

— Подойди ко мне, — тихо попросил Кирилл.

Люба послушно, как ребенок, исполнила его просьбу. Кирилл схватил Любу за руку, потянул к кровати. Ойкнула, в считанные секунды оделась и выскочила из палаты.

Прошло еще минут двадцать, и дверь снова скрипнула. Кирилл снова отложил книгу. Он, собственно, и не рассчитывал узнать этой ночью, чем закончится незатейливая история известной детективной писательницы. У него на эту ночь были другие планы.

Марина смотрела на него от двери горячими, чуть раскосыми цыганскими глазами.

— Нарушение санаторного режима, Кирилл Иванович. Ночью надо спать.

В Марине уже не было почти ничего девического, незавершенного, как в Любе. Весь ее облик дышал силой, состоявшейся, но невостребованной женской красотой.

Кирилл любовался ею, сидя по-турецки в кровати:

— Только вместе с тобой.

Марина расстегнула верхнюю пуговичку на халате.

— В оплату санаторной путевки эти услуги не включены.

— Оплатим дополнительно.

Кирилл потянулся к Марине, но она сделала предостерегающий жест рукой и улыбнулась своим красиво очерченным ртом.

— Ваше предложение будет рассмотрено позже.

Кирилл рассмеялся и обхватил себя обеими руками за плечи, точно добровольно влез в смирительную рубашку.

— О’кей! Пока я согласен на показ.

— Показ так показ.

Марина повернулась спиной к Кириллу и сбросила халатик, под которым уже не было ни лифчика, ни трусиков. Легким движением рук она распустила волосы, медленно повернулась и прошлась по палате, как ходят манекенщицы по подиуму — то ли по телевизору насмотрелась, то ли от природы была в ней эта грация.

Марина исполняла что-то вроде танца. Кирилл, не двигаясь с места, наблюдал за ней.

— Ты прекрасна. Иди ко мне.

Но Марина кончиком ноги подцепила с пола халат, мгновенно оделась, сверкнула насмешливыми глазами.

— Утром деньги, вечером стулья.

Кирилл достал из нагрудного кармана рубашки пятьдесят долларов. Марина двумя пальчиками выхватила деньги, послала Кириллу воздушный поцелуй и выскочила из палаты.

Кирилл тихо рассмеялся и несколько раз ткнул кулаком подушку. Довольно оглядел палату, которая все еще была, казалось, наполнена присутствием молодых прекрасных женщин, сладко потянулся и погасил ночник — было уже почти светло.

В липах напротив его окна проснулась и защебетала птица. Потом другая. Потом еще одна. А через несколько минут взошло солнце. Но этого Кирилл уже не видел. Он крепко спал и во сне продолжал улыбаться чему-то.

* * *

…Ему снова снилась молодая рыжая женщина. Они шли, обнявшись, через какую-то темную подворотню, и он, воспользовавшись тем, что никто не видит, хотел поцеловать ее. Но она смеялась и отворачивала лицо. Потом они входили в темный подъезд, поднимались по лестнице, оказывались в неубранной грязной квартире, где были еще какие-то мужчины и женщины. Потом была комната с обшарпанными обоями, и светящееся тело рыжеволосой молодой женщины, и родинка под ее левой грудью. Женщина склонялась над ним, и сияние от ее тела становилось совершенно нестерпимым, горячим.

…Кирилл проснулся от того, что солнце било ему прямо в глаза. Он натянул на голову простыню и лежал не шевелясь, переживая заново то, что минуту назад пережил во сне. Потом резко сел на кровати, огляделся, поднял с пола так и не дочитанный детектив. Рядом с книгой валялась заколка. Кирилл поднял и ее. Подумал: «Марусина. Выронила, когда волосы распускала во время показа», улыбнулся и заложил этой заколкой страницу. Потом быстро оделся и через несколько минут уже ловил на дороге попутку.

В поселке все было точно так же, как вчера. Пыльные пустые улицы. Из дворов пятиэтажек — вопли мальчишек, играющих в футбол. Редкие прохожие, все больше пожилые женщины в линялых юбках и кофтах.

Ворота во двор Мишкиной мастерской были раскрыты настежь, а сам он лежал по пояс под черным «мерседесом». Кирилл стоял посреди двора и молча наблюдал, как работает Мишка. А работал Мишка медленно. Кирилл не выдержал, зашел в мастерскую, снял с крючка какую-то старую ремонтную робу, переоделся и тоже забрался под машину.

Два часа спустя они сидели за грубо сколоченным столом. На газете лежали остатки соленого леща, Кирилл разлил по стаканам последнюю бутылку пива.

Разговор шел о недостатках отечественного автопрома. Потом Мишка вспомнил и о местных проблемах: проехался по адресу районного начальства, мол, дороги в таком состоянии, а никому вроде и дела нет. Говорил он все это с некоторым прицелом: по деревне уже прошел слух, что попавший в аварию москвич — не то какой-то крупный чиновник, не то еще круче — олигарх. Значит, в любом случае, мог он или словечко на верху замолвить, или деньгами помочь. А денег, говорят, у этих олигархов — куры не клюют. Мишка был доволен собой: все же он сумел воспользоваться своим знакомством с пользой для общего дела. И гость к их проблемам отнесся вроде как с пониманием — сидел, потягивал пивко и головой задумчиво кивал.

Когда разговор совсем себя исчерпал, Мишка достал с полки и положил на стол коробку с сотовым телефоном.

— Они потребовали уплатить за будущие переговоры. Квитанция в коробке.

Кирилл достал деньги.

— Спасибо. Отслужу. — Подбросил в руке коробку и спросил, не глядя на Мишку: — Как думаешь, она дома?

Мишка уставился маленькими белесыми глазками на Кирилла. Ответил с усмешкой, даже не поинтересовавшись, о ком идет речь:

— Дома, где ж еще-то. — Мишка откинулся на спинку стула, огляделся, развел руками, приглашая и Кирилла посмотреть кругом себя: — У нас ходить некуда, кроме магазина. А у продавщицы сейчас обеденный перерыв. Значит, все бабы в поселке дома.

Кирилл допил пиво. Переодеваясь в гараже, поинтересовался из-за открытой двери:

— Так, может, к подруге в гости зашла?

Мишка с досадой мотнул головой. Он-то думал, что разбередил душу богатому москвичу местными проблемами, а того, оказывается, вон что интересует. Отрезал грубовато:

— В деревне днем по гостям не ходят. — Помолчал, подумал и добавил не совсем к месту: — Хорошая она баба, а я дурак. — И, не прощаясь, опять полез под машину.

Вера таскала воду из колодца. Это было уже десятое ведро, а железная двухсотлитровая бочка была еще наполовину пуста. Вера вздохнула и вспомнила покойницу мать. Та бы сейчас сказала не «наполовину пуста», а «наполовину полна». Вера посмотрела на Илюшку, который возился между грядками со своим трансформером. Он, точно почувствовав взгляд матери, поднял голову и улыбнулся от уха до уха. И Вера тоже улыбнулась, решив, что, если тебе так улыбаются, — бочка все же наполовину полна. Она потерла поясницу и снова забросила ведро. Вдруг на рукоять ворота рядом с ее рукой легла мужская рука, и Кирилл осторожно оттеснил Веру от колодца.

Через несколько минут бочка была заполнена до краев. Кирилл подмигнул Илье, а Веру спросил, кивнув на разобранный насос:

— Почему уродуемся, а не пользуемся насосом?

— Мишка разобрал, а собрать все не соберется. Днем ко мне заходить побаивается, а ночью он мне сам не нужен. — Вера покосилась на Илью, который вился возле них, точно хвостик. Кирилл тоже посмотрел на Илью, опять подмигнул:

— А мы не боязливые, правда? Давай помогай.

Илюшка счастливо выдохнул и кинулся собирать разбросанные части насоса.

Вера, сунув руки в кармашки пестрого сарафана, разглядывала сидящих на земле Кирилла и Илью. Потом спохватилась: