Популярность и влияние «отца Отечества» к этому времени достигли больших высот, но именно тогда многие прониклись к нему неприязнью и даже ненавистью. И виной тому не конкретные деяния, а тот факт, что слава ударила Цицерону в голову. По поводу или без повода он не уставал напоминать о своих заслугах. Плутарх полагал, что тому виной чрезмерное честолюбие. «Ни сенату, ни народу, ни судьям не удавалось собраться и разойтись, не выслушав еще раз старой песни про Катилину и Лентула. Затем он наводнил похвальбами свои книги и сочинения, а его речи, всегда такие благозвучные и чарующие, сделались мукою для слушателей — несносная привычка въелась в него точно злая язва». Но, скорее всего, у великого оратора случился нервный срыв — не просто быть консулом в дни, когда заговорщики в любой миг готовы были сжечь Рим, а мятежные войска грозили разжечь в Италии такой пожар, который спалил бы всю Республику дотла.

Вскоре Цезарь пытается уязвить другого недруга, Катула. Повод есть, причем один из тех, которым и до сих пор можно прижать любого чиновника, ведающего строительными работами. В то время, когда Лутация Катула избрали консулом, прошло пять лет после пожара, уничтожившего в 83 году до P. X. храм Юпитера на Капитолийском холме. Катулу было предписано контролировать работы по восстановлению. Время шло, но к тому времени, как Цезарь стал претором, работы все еще продолжались.

Цезарь обвинил Катула в растрате выделенных Сенатом средств и предложил отобрать у него полномочия по реставрации храма. Но многочисленные сторонники Катула, собравшиеся на форуме, вынудили его отказаться от обвинения. Можно предположить, что Цезарю на самом деле было все равно, как решится судьба «строительного подряда», его планы, видимые окружающим, скрывали другие, известные лишь ему. Скорее всего, ему нужно было напомнить римлянам, что и на должности претора он будет служить на благо Рима не хуже, чем тот же «отец Отечества». Или же интуитивно он чувствовал, что вскоре на кону окажется нечто большее, чем следующая карьерная ступень, и что популярность — это все, а мелкая неудача или даже победа над соперником — ничто.

В это же время жизнь Цезаря складывается так, что он вляпывается в одну неприятную ситуацию за другой.

Среди тех, кто начал сводить счеты с Цицероном, был новый трибун Квинт Метелл Непот. Но бывший консул был надежно защищен ореолом славы, и Метелл сосредоточился на продвижении законопроекта, в котором он призывал Помпея как можно быстрее вернуться в Италию с войсками и навести порядок. Дело в том, что на этот момент армия Катилины еще не была разгромлена в Этрурии и опасения, что к мятежникам примкнет множество разоренных землевладельцев и ветеранов, имели под собой основу.

Цезарь поддержал Непота, причем открыто. Но Катон, явно догадавшийся, что дело пахнет вручением Помпею высшей власти над Римом, встал насмерть.

И вот два трибуна, Лутаций Катон и Минуций Терм, собрав сторонников, дают бой Цезарю и Непоту, которые тоже обеспечили себе силовую поддержку.

«Служитель взял в руки текст законопроекта, но Катон запретил ему читать, тогда Метелл стал читать сам, но Катон вырвал у него свиток, а когда Метелл, знавший текст наизусть, продолжал читать по памяти, Терм зажал ему рот рукой и вообще не давал вымолвить ни звука, и так продолжалось до тех пор, пока Метелл, убедившись, что борьба эта безнадежна, а главное, замечая, что народ начинает колебаться и склоняется на сторону победителей, не передал вооруженным бойцам приказание броситься с угрожающим криком вперед. Все разбежались кто куда, на месте остался только Катон, засыпаемый сверху камнями и палками, и единственный, кто о нем позаботился, был Мурена — тот самый, которого он прежде привлек к суду: он прикрыл его своей тогой, громко взывал к людям Метелла, чтобы они перестали бросать камни, и в конце концов, обнимая Катона, с настоятельными увещаниями увел его в храм Диоскуров. Когда Метелл увидел, что противники его бегут с форума и подле ораторского возвышения никого нет, он счел свою победу полной и окончательной, дал приказ бойцам снова удалиться, а сам, с важным видом выступив вперед, приготовился открыть голосование. Между тем беглецы быстро оправились от испуга, повернули и ворвались на форум с таким грозным криком, что приверженцев Метелла охватили смятение и страх: решив, что враги раздобылись где-то оружием и вот-вот на них набросятся, они дружно, все как один, покинули ораторское возвышение. Когда они рассеялись, Катон вышел к народу со словами похвалы и ободрения, народ же теперь был готов любыми средствами низвергнуть Метелла, а сенат объявил, что поддерживает Катона и решительно против законопроекта, который несет Риму мятеж и междоусобную войну».[61]

Непот в страхе покидает Рим и плывет к Помпею на Родос. Недостойное поведение — трибун не имел права покидать Рим, пока находится на этой должности. Впрочем, его бегство на руку Катону и его сторонникам, Непота даже не лишают должности. А вот Цезаря, побывавшего претором несколько недель, лишают.

Цезарь пытается держать удар. «Несмотря на это, он отважился остаться в должности и править суд; лишь когда он узнал, что ему готовы воспрепятствовать силой оружия, он распустил ликторов, снял преторскую тогу и тайком поспешил домой, решив при таких обстоятельствах не поднимать шуму. Через день к его дому сама собой, никем не подстрекаемая, собралась огромная толпа и буйно предлагала свою помощь, чтобы восстановить его в должности; но он сумел ее унять. Так как этого никто не ожидал, то сенат, спешно созванный по поводу этого сборища, выразил ему благодарность через лучших своих представителей; его пригласили в курию, расхвалили в самых лестных выражениях и, отменив прежний указ, полностью восстановили в должности».[62]

Насчет того, что толпу никто не подстрекал, мы, пожалуй, Светонию не поверим. Такую «стихийную» поддержку без хорошей подготовки не организовать, а Цезарь не для того годами наращивал свою популярность, чтобы просто сдаться на милость Сената. И тот факт, что он ставит на народ и выигрывает, возможно, впервые заставляет его задуматься о реальной возможности единовластия, в стремлении к которому его не раз обвиняли, равно как и других современников.

И когда его снова пытаются дискредитировать, объявив сообщником Катилины, он действует жестко. Как пишет Светоний, «об этом заявил доносчик Луций Веттий, а в сенате — Квинт Курий, которому была назначена государственная награда за то, что он первый раскрыл замыслы заговорщиков. Курий утверждал, что слышал об этом от Катилины, а Веттий даже обещал представить собственноручное письмо Цезаря Каталине. Цезарь, не желая этого терпеть, добился от Цицерона свидетельства, что он сам сообщил ему некоторые сведения о заговоре. Курия этим он лишил награды, а Веттий, наказанный взысканием залога и конфискацией имущества, едва не растерзанный народом прямо перед ростральной трибуной, был брошен им в тюрьму вместе со следователем Новием, принявшим жалобу на старшего по должности».

Неприятности, однако, продолжаются.

Как пишут историки, год, когда Цезарь занимал должность претора после инцидента с Непотом, прошел спокойно, и лишь домашние дела причинили ему изрядные неудобства.

Виной скандала был наглый молодой человек, светский лев, как сейчас сказали бы, и прожигатель жизни, квестор Публий Клодий Пульхр. В манере одеваться и в стремлении быть не таким, как все, он в чем-то был похож на Цезаря, популярность среди аристократии и черни тоже была велика — в силу разных причин. Его происхождение из древнейшего и знатного рода Клавдиев открывала двери в самые высокие дома Рима, а образ жизни делал его притчей во языцех и на самом дне города. А что еще нужно для популярности?

К тому же сам знаменитый полководец Лукулл приходился ему зятем, поскольку был женат на одной из трех сестер Клодий. Это просторечное, плебейское произношение, которым злоупотребляла семейка, от благородного «Клавдия». Переход из одной категории в другую по политическим соображением — дело вполне обычное, и Клодий путем усыновления перейдет в плебейский род.