К числу «идеалистов» уж никак нельзя отнести беспардонного Рнбаса, а уж тем более полностью циничного графа П. А Палена. Именно последний был «душой и мотором» всего заговора, а после изгнания из Петербурга в ноябре 1800 года графа H. Л. Панина и смерти в декабре того же года де Рибаса сделался главным кукловодом. Он был слишком умён, слишком расчётливо-хладнокровен, чтобы затеряться в толпе заговорщиков, занять место всего лишь одного из них. Он должен был стать лидером, и он им стал. Выразительную зарисовку мастерского поведения этого «чёрного гения» оставил в своих «Записках» барон КА. Гейкинг.
Пален «никогда прямо не говорил ничего злого о ком-либо, но и никогда не защищал оклеветанного честного человека, а хранил умное молчание или же бросал умное слово, которое только казалось забавным, а на деле было намного опаснее, так как при Дворе смехотворность и чудачество было менее извинительно, чем порок, окутанный в обольстительную видимость. Так он завоевал всех, становился очень популярным в придворной толпе, не казался опасным честным людям и незаметно прокладывал себе путь, который приводил его к тому, что его осыпали милостями и испытывали к нему безграничное доверие».
Барон знал о том не понаслышке. Принадлежа к «партии Императрицы», Гейкингу было известно, что среди тех, кто симпатизировал Палену, находился не один Император Павел, но и Императрица Мария Фёдоровна, и высоко им чтимая Е. И. Нелидова. И у той, и у другой все добрые чувства улетучились без следа только в марте 1801 года…
Пален, в отличие от своих подельников, не скрывал главную цель переворота: Императора Павла «должно было не быть». Ему претили все эти разговоры о «регентстве» и «добровольном отречении». Он знал твёрдо одно — Император должен быть убит. В беседе с генералом А. Ф. Ланжероном он высказался о том с солдатской прямотой.
«Я должен признаться, что Великий князь Александр не соглашался ни на что, пока я не предложил дать ему честное слово, что никто не посягнёт на жизнь его отца. Я дал ему это обещание. Я не был так безрассуден, чтобы ручаться за то, что было невозможно: но нужно было успокоить угрызения совести моего будущего Государя; я наружно соглашался с его намерениями, хотя был убеждён, что они невыполнимы. Я знал слишком хорошо, что революций или совсем не надо начинать, или надо доводить их до конца, и что если Павел останется в живых, то для Александра скоро откроются двери темницы…»
Пален выболтал то, что было на уме не только у него одного. Но, если такие люди, как Панин, прикрывали планы Цареубийства разглагольствованиями о «величии России» и об «оскорбленном достоинстве», то Пален рубил с плеча. Сам же он рук кровью пачкать не стал, перепоручив убийство братьям Зубовым и Беннигсену. Его главная задача в ночь Цареубийства сводилась к тому, чтобы «опекать» будущего Императора Александра и не позволить Императрице Марии Фёдоровне каким-то образом вмешаться в события.
Пален был мастером лицедейства высшего класса; он сумел обыграть такого впечатлительного и подозрительного человека, как Павел Петрович. Он втянул в сети свою жену графиню Юлию Ивановну, урождённую Шеппинкг (1753–1814), которая исполняла должность гофмейстерины при Великой княгине Елизавете Алексеевне, т. е. была как бы приставлена ко двору Цесаревича. Ничего не известно о том, были ли вовлечены в заговор его три сына — Павел (1775–1834), Пётр (1778–1864) и Фёдор (1780–1863) — офицеры гвардейских полков. Да в общем-то этого Палену и не требовалось. Негодяи отыскивались и среди прочих офицеров.
Вместе с тем один эпизод, случившийся с его сыном (каким — неизвестно), очень способствовал укреплению доверия Императора к главе заговора, хотя он особого расположения к Палену не имел, а последние дни явно был настроен вскорости сменить этого человека. Так вот, после одного из вахтпарадов Пален-младший за нарушение «фрунта» — не явился на развод — был посажен Императором на гауптвахту. Пришедший с докладом к Императору военный губернатор и шеф столичной полиции по этому поводу не проронил ни звука. Павел Петрович, ощущавший, очевидно, свою горячность, объяснил Палену происшедшее; «Я рассержен, что Ваш сын отсутствовал на параде». В отвёт услышал то, чего совсем не ожидал: «Ваше Величество, — бесстрастно изрёк Пален, — наказав его, Вы совершили акт справедливости, который научит молодого человека быть внимательнее». Подобная точка зрения была понятна и близка Павлу Петровичу, который до конца своих дней оставался «рыцарем справедливости»…
К числу «идеалистов» относят часто видного персонажа из чёрного списка заговорщиков: графа Н. П. Панина. Брикнер особенно возвеличивал его, второго после Палена главного инспиратора заговора, приписывая ему множество добродетелей, которыми тот никогда не обладал. Вся его жизнь — сплошная интрига и политическая махинация. В 1790 году Панин женился на Софье Владимировне, урождённой Орловой — дочери графа Владимира Орлова. Это сразу вознесло его в ближний круг Екатерины II, которая чтила всех Орловых. Несмотря на еще весьма молодой возраст, он сразу же вышел на линию противостояния двух дворов и пытался спровоцировать Павла Петровича на какие-то действия против матери. Тут его ожидало полное фиаско, но Панин не угомонился. Его излюбленным занятием в Петербурге было кочевать из гостиной в гостиную и распространять часто им самим же порождённые слухи и сплетни.
На поприще интриганства Никита Петрович Панин порой добивался немалых успехов; именно он вовлек в сети заговора Великого князя Александра, первым озвучив возможность насильственного деяния, что обеспечило успех всей заговорщицкой операции. Панин же являлся и главным «идеологом» переворота. Он не был родоначальником тезиса о «сумасшествии» Царя, но именно Панин, прекрасно образованный, остроумный, настоящий «грандсеньор», настойчиво популяризировал в высшем свете идею о необходимости сначала только «заменить» Императора.
Очень важный нюанс; Панин порвал все связи с Православием и принадлежал к числу масонов «со стажем». Для подобных деятелей свержение и убийство Помазанника Божия не было страшным актом богоотступничества, а только — «политическим мероприятием». Потому он так много речей произносил, где постоянно фигурировали такие громкие слова, как «свобода», «справедливость», «человечность», потому в соответствии с масонской фразеологией он называл своих сообщников «друзьями добра».
Именно Папин усиленно муссировал слухи о том, что без переворота «грядёт народный бунт», а после выставлял цареубийц «спасителями» России. Этот тезис очень приглянулся лицам, задействованным в преступлении, хотя опасаться «народного бунта» не было ни малейшего основания. Для Панина убийство Павла I стало праздником. Своего сына, родившегося как раз в марте 1801 года, он назвал «Виктором», что символизировало «победу над драконом».
После воцарения Александра I Панин был осыпан благодеяниями. Он был возвращён к руководству Коллегией иностранных дел, сумев на какое-то время даже обмануть Вдовствующую Императрицу Марию Фёдоровну. Она прямо спросила его: «Может ли он дать честное слово, что не принимал участие в катастрофе?». И «честный идеалист» тут же ответил: «Ваше Величество, вероятно, будет достаточно, если я скажу, что меня в это время в Петербурге не было».
Вернув себе общественный статус, Панин, в силу прирожденной склонности к интригам, не мог успокоиться. Теперь он начал подкапываться под Палена, который возомнил, что может играть роль «кардинала Ришелье» при Монархе и вмешивался во все дела, в том числе и внешнеполитические. Недавний сообщник Пален вмиг оказался в оценках Панина «неумным», «самодовольным», «который соображает в наших делах не больше, чем в сапожном ремесле».
Когда Пален был удален, то «идеалист» Панин не успокоился. Теперь объектом его нападок стал… Император Александр I. Интригану открылось, что новый Император — слишком «молод», «малоопытен», «бесхарактерен», что его «интересуют только моды», «танцы» и «успех у женщин», и что Панин от нового правления «не ждёт ничего хорошего». Эти поношения стали известны Александру I, и 3 октября 1801 года Панин неожиданно для всех был выслан «в отпуск за границу» сроком на три года. Когда же граф в 1804 году вернулся в Петербург, то тут же последовало новое распоряжение Самодержца: немедленно покинуть столицу «навсегда» и жить в своём имении в Смоленской губернии.
