Павел не только устраивал смотры на плацу со своими гвардейцами. Он внимательно и постоянно контролировал весь уклад жизни воинства: от кухни и бани до набивки спальных матрасов. Кормили в «Павловской армии» куда лучше, чем в русской армии; здесь впервые был создан санитарный контроль и регулярная медицинская помощь. Подобная внимательная придирчивость у Павла не ограничивалась только военным контингентом; он входил в нужды и крестьянского населения деревень, оказавшихся в пределах его «Гатчинского царства».

Всегда оставался открытым вопрос: почему Екатерина II, придирчиво следившая за занятиями и увлечениями Павла и неизменно стремившаяся пресечь любые формы проявления его общественной самостоятельности, столь снисходительно относилась к «Павловской армии», насчитывавшей почти две тысячи человек? Убедительного ответа нет до сих пор. Не исключено, что, наблюдая за военными упражнениями Павла, Императрица смотрела на всё это как на «безделицу», не несущую в себе никакой угрозы ей лично. Ну, ведь была когда-то у Петра III подобная «игрушечная армия», его голыптинцы.

Ничего они не решили и самому несчастному их командиру помощи не оказали. Правда, те по преимуществу были чужаками в России — родом все почти немцы. У Павла же — большей частью православные, из русских и малороссов. Рядовые набирались по вербовке, а офицеры рекрутировались из отставных.

Не исключено, что, смотря сквозь пальцы на «Павловскую армию», Екатерина II надеялась, что нелюбимый сын попытается как-то использовать её в своих властолюбивых планах. И когда подобное намерение проявится хоть в зародыше, можно будет одним ударом уничтожить и эти потешные войска, и их предводителя. Не получилось, не дождалась «Екатерина Великая» ожидаемого «заговора»…

В биографии Павла Петровича имеется один давний сюжет, чрезвычайно замутнённый и, можно смело сказать, словесно замусоленный, Речь идёт о его принадлежности к масонству. Согласно популярной версии, в 1784 году Цесаревич вступил в одну из масонских лож, членами которой якобы являлись близкие ему лица: братья Куракины, Н. И. Панин, князь Н. В. Репнин, Ф,В, Ростопчин. Принимал же его «брат высокого посвящения» сенатор и гофмейстер И. П. Елагин (1725–1796).

Здесь невозможно сколько-нибудь подробно говорить о таком сложном явлении, как масонство. Отметим главное: масоны, или «вольные каменщики», объединяли весьма разношёрстную публику и преследовали цель — сплотить людей под знаком «любви и добра». Себя «вольные каменщики» называли «друзьями добра»; их философия — причудливый сплав христианских заповедей, этического романтизма и социального эгалитаризма. Масоны отрицали общественную иерархию, церковную традицию, православные нравственные установления и, невзирая на соблазнительную «сострадательную» идеологию, по сути своей являлись врагами и Церкви, и монархической власти.

Для того чтобы понять, насколько подобная фразеология могла стать соблазнительной для романтической и впечатлительной натуры Павла Петровича, достаточно привести отрывок из масонской клятвы, которую давал каждый неофит при вступлении в ложу.[67]

«Я клянусь пред Всемогущим строителем вселенной и пред сим высокопочтенным собранием, чтобы всеми моими силами стремиться к тому, чтобы сохранить себя в неколебимой верности к Богу, закону, правительству, отечеству и к сему высопочтенному братству; чтобы любить их всем сердцем и помогать ближним моим всеми силами, я обещаю, чтобы по всем силам моим стараться быть во всех моих деяниях предусмотрительным и мудрым; в действиях моих острожным, в словах моих умеренным, в должностях моих праведным, в предприятиях моих честным, в моем суждении честным, в образе моего обхождения человеколюбивым, благородным, добросердечным преисполненным любви ко всем человекам, а наипаче к моим братьям; я обещаюсь быть послушным начальникам моим во всем том, что для блага и преуспеянии Ордена, которому я обязан во всю жизнь сохранять верность…»

Из текста определенно следует, что масонская организация строилась на принципах закрытой средневековой касты, которой каждый член обязан был сохранять преданность до конца дней и хранить всю деятельность в строжайшей тайне; за её разглашение полагалась смерть.

Можно только догадываться о том, что именно привлекало Павла Петровича в масонстве; возможно — декларативное «человеколюбие» являлось побудительным мотивом. Сохранилось стихотворение, датируемое 1784 годом, и посвященное как раз знаменитому событию в истории русского масонства: то ли вступлению в ложу наследника Престола, то ли только надежде на подобное вступление. Автором его значится представитель старинного московского дворянского рода Иван Владимирович Лопухин (1756–1816).[68] Он состоял председателем Московской уголовной палаты и одновременно — «великим мастером» одной из масонских лож. Когда в 1792 году Екатерина II запретила масонские ложи и началось гонение на масонов («мартинистов»), И. В. Лопухин подвергся домашнему аресту, но никаких более серьезных последствий эта кампания для него не имела. Вот несколько строк из указанного стихотворного произведения, принадлежащего перу одного из самых известных русских масонов XVIII века.

Этот довольно поэтически беспомощный «творческий продукт», который с полным правом можно назвать просто виршами, в данном случае интересен как бы косвенным признанием факта причастности Павла Петровича к деятельности масонского братства. Степень же этого участия так никогда и не была установлена. Если даже и допустить, что подобная причастность и существовала в действительности, то она носила весьма скоротечный характер и её можно объяснить естественной любознательностью молодого человека. Ведь тогда о масонах в светском обществе так много говорили; это была чрезвычайно «модная» тема.

Ясно только одно: будучи человеком глубоко православным, Павел Петрович не мог долго солидаризироваться с теми, для кого личные отношения находились выше и значимее государственно-православной природы России. Революция 1789 года во Франции, которую масоны приветствовали — идеи «равенства», «братствами «свободы» были из арсенала их лозунгов, приведшая очень скоро к кровавой оргии, многих отрезвила и просветила. Масоны перестали восприниматься «невинными мечтателями», озабоченными приращением на земле «доброты».

Связь Цесаревича с масонами, если она и существовала ранее, то была полностью прекращена уже к концу 1791 года; отныне он даже слышать более ничего не хотел о масонах. Сохранился диалог, относящийся к этому времени, Павла Петровича с известным архитектором В. И. Баженовым (1737–1799), который завел речь о достоинстве масонства. Цесаревич прервал речь собеседника, заявив ясно и окончательно: «Я тебя люблю и принимаю, как художника, а не как мартиниста: о них я слышать не хочу, и ты рта не разевай о них…»

Вскоре после возвращения Екатерины II из крымского турне, в 1887 году, возникла реальная угроза новой войны с Турцией, второй в её царствование (первая — завершилась в 1774 году). Турция не могла смириться с потерей Крыма, в Стамбуле господствовали реваншистские настроения. Подстрекаемое Англией и Францией правительство султана в августе 1787 года предъявило России ультиматум: вернуть Крьш, признать Грузию вассальной территорией султана и согласиться на досмотр русских судов, идущих через проливы Босфор и Дарданеллы. Естественно, что русское правительство отвергло подобные требования, и тогда 13 (24) августа 1787 года Турция объявила войну России. В свою очередь, 9 сентября появился Высочайший Манифест, о войне с Оттоманской Портой.