Ландграфиню с тремя дочерьми встречали в России с царскими почестями. Екатерина 11 приветствовала гостей в бывшем имени Григория Орлова «Гатчино» 15 июня, и в тот же день по дороге в Петербург их встречал Цесаревич Павел, о котором Каролина в тот же день написала Королю Фридриху, что он «благороден и чрезвычайно учтив».
Императрица предоставила сыну «свободу выбора», но на всю процедуру выделила всего три дня. Павел должен был принять судьбоносное решение после нескольких светских бесед и парадных трапез. На третий день Павел уже точно знал: его женой может стать только Вильгельмина. Екатерина этот выбор одобрила, хотя и не без удивления: Вильгельмина представлялась ей «замухрышкой с прыщавым лицом». На следующий день Императрица официально обратилась к Ландграфине с официальным предложением, на которое тут же было дано согласие.
Павел, как цельная и бескомпромиссная натура, принимал решения бесповоротно. Он уже несколько недель только и слышал о том, что Вильгельмина — самая умная и самая серьезная среди прочих принцесс. Ему об этом говорили не раз, но самое весомое мнение высказал Никита Панин, разделявший подобную точку зрения. Панин в глазах Цесаревича являлся бессортным моральным авторитетом. Когда Павел лично увидел и поговорил с Вильгельминой, то он уже питал к ней расположение, быстро перераставшее в большое чувство. Через три недели после первой встречи Павла и Вильгельмины Ландграфиня Каролина сообщала своему ментору Королю Фридриху: «Никогда не забуду, что я обязана Вашему Величеству устройством судьбы моей дочери Вильгельмины. Великий князь, сколько можно заметить, полюбил мою дочь и даже более, чем я смела ожидать».
Далее события начали развиваться с неумолимой быстротой. К Вильгельмине немедленно был приставлен архиепископ Платон, начавший обучать её нормам Православия. Будущая Цесаревна обязана была быть православной. 15 августа в церкви Зимнего Дворца совершилось миропомазание принцессы Вильгельмины, которая получила новый титул и новое имя — Великая княжна Наталия Алексеевна. На следующий день, 16 августа, в церкви Летнего Дворца состоялось обручение Цесаревича Павла и княжны Натальи.
Императрица Екатерина невероятно спешила: она хотела как можно быстрей закончить «дельце» и выпроводить Каролину с двумя дочерьми и их свитой за пределы Империи. Соглядатаи и наушники Короля Фридриха в своём окружении ей были не нужны. Молодая Великая княжна, которой в июне 1773 года только исполнилось восемнадцать лет, которая ещё ни слова не понимала по-русски, не знала наизусть ещё ни одной молитвы, должна была идти под венец с Наследником Престола и принять титул Цесаревны. Бракосочетание состоялось 29 сентября 1773 года в Казанской церкви Петербурга. Свадьба была отмечена пышными торжествами, продолжавшимися в столице двенадцать дней. Гремели салюты, сверкали фейерверки, приемы и балы следовали сплошной чередой. О состоянии Павла Петровича в этот период ничего не известно; какие-либо документы на сей счёт отсутствуют.
Хорошо известно другое: только отгремели праздничные салюты, как в Петербург пришли тревожные известия: в Заволжских степях началось противоправительственное движение во главе с каким-то беглым донским казаком Емельяном Пугачёвым (1742–1775). Самое ужасное и необъяснимое состояло в том, что это не просто мужицкий бунт. Нет. Это было движение, быстро охватившее обширные территории Приволжья и Урала, не только против дворян-помещиков, но и лично против Екатерины II. Глава восставших выдавал себя за Петра III и издавал «манифесты» от этого имени. Более года продолжалось пугачёвское движение, подавленное с беспощадной жестокостью. Вся эта история нанесла серьезный урон репутации Екатерины в Европе, где она столько лет представляла себя «просвещенной монархиней», тонкой ценительницей и покровительницей «муз и граций». И вдруг такой «афронт»! Массовая резня, пытки, вопли, казни.
Екатерину в первую очередь заботила не потеря почитателей в Европе. Она была потрясена, озадачена и разгневана тем, что «у неё», в России, где она «мудро» правит более десяти лет, где её на все лады восхваляют как «мать-благодетельницу», происходит массовое возмущение, знаменем которого становится не кто-нибудь, а её постылый и давно сошедший в могилу супруг! В Петербурге об этом много говорили; имя Петра Фёдоровича, которое, как казалось, навеки было предано забвению, вдруг снова воспарило. События дворцового переворота 1762 года опять привлекли к себе внимание. Императрица, которая лично руководила всеми военными операциями против мятежников, решила примерно наказать смутьянов. Главных зачинщиков во главе с Пугачёвым привезли в Москву, где их 10 января 1775 года прилюдно предали мучительной казни: четвертованию.
Ничего не известно о том, как на всю эту историю реагировал Павел Петрович. Мать сына к делам управления не допускала, в подробности дела не посвящала, но невозможно представить, чтобы на его чуткой и впечатлительной натуре не отложилось событие, сопряженное с именем отца. По словам Шильдера, «на Цесаревича появление самозванца и первые успехи его несомненно произвели тягостное впечатление». Конечно, это — гадательное предположение, но с ним невозможно не согласиться.
После женитьбы Павел Петрович заметно изменился: он стал более мягким и открытым, его глаза светились теперь радостью, а на публике он блистал красноречием и уже не искал уединения. Будучи рыцарем по натуре, он поклонялся любимой женщине, как его литературный герой Дон-Кихот. Павел не видел в Наталье никаких недостатков и при каждом случае всем рассказывал о её добросердечии, воспитанности и уме.
Екатерина, для которой всё, что было связано с сыном, являлось вопросом первостепенным, заметила эту перемену. В своём окружении она произнесла фразу, которую потом передавали из уст в уста: «Я обязана Великой княгине возвращением мне сына и отныне всю жизнь употреблю на то, чтоб отплатить ей за услугу эту». Влюбленность же Павла вызывала у нее ухмылку; глупый наивный человек, ничего не понимающий в жизни!
Однако Екатерина оставалась сама собой; она никогда надолго не давала забыть, что именно она вершительница дел на земле, что только она вправе распоряжаться всем и вся по личному усмотрению. В ноябре 1773 года она назначила па место, которое занимал ранее Никита Панин, своего доверенного человека генерала Николая Ивановича Салтыкова (1736–1816), который должен был отныне заведовать Двором Цесаревича. Павел Петрович Салтыкова почти не это был чужой для него человек, получивший по инструкции Императрицы огромные полномочия: заведовать штатом и распорядком двора Цесаревича, определять круг приглашённых к столу, следить за всеми сторонами повседневного уклада.
Трудно было не понять, что мать будет контролировать жизнь сына и после его женитьбы. Она сама это подтвердила в письме Павлу. Там она уверяла, что всё это делается исключительно в его интересах. «Ваши поступки невинны, я знаю и убеждена в том; но Вы очень молоды, общество смотрит на Вас во все глаза, а оно — судья строгий; чернь во всех странах не делает различия между молодым человеком и принцем… С женитьбою кончилось Ваше воспитание; отныне невозможно оставлять Вас долее в положении ребёнка и в двадцать лет держать Вас под опекою; общество увидит Вас одного и с жадностью следить будет за Вашим поведением. В свете всё подвергается критике; не думайте, чтобы пощадили Вас, либо меня. Обо мне скажут: она предоставила этого неопытного молодого человека самому себе, на его страх; она оставляет его окружённым молодыми людьми и льстивыми царедворцами, которые развратят его и испортят егоумисердце…»
Павел смирился с неизбежным, как смирялся с обстоятельствами и ранее. С Салтыковым, который состоял при Павле десять лет и в 1790 году получил графский титул, у Цесаревича постепенно сложились вполне дружеские отношения. Но первые месяцы семейной жизни его внимание целиком занимала супруга, которую он чуть ли не боготворил. Примечательно, что Екатерина, которая инстинктивно отвергала и отторгала всё, что было дорого и любо сыну, и здесь осталась верной самой себе. Первоначальная симпатия к невестке быстро сошла на нет, И уже через несколько месяцев после брака сына она признавалась своему конфиденту барону Фридриху Гримму.
