За умелое руководство штурмом капитан артиллерии Буонапарте через месяц был произведен в бригадные генералы. Звезда будущего императора французов Наполеона I зажглась над взятыми штурмом фортами Тулона…

Великая Октябрьская социалистическая революция, о которой так долго говорили большевики, с 1917 по 1927 год называлась ими просто, без изысков – Октябрьский переворот. Это потом уже для придания большего веса, солидности, самоуважения и легитимности (как большевики все это понимали) правящему режиму оный переворот получил в официальной советской истории свое донельзя пышное (и весьма условно соответствующее реальности) наименование. Очевидно, сделано это было в пику французам – мол, если Французская революция «Великая», то почему бы и наш переворот не назвать так же громко (или даже еще звонче)? Сказано – сделано. С 1927 года та заварушка в Петрограде, в результате которой политически импотентное Временное правительство было низложено, а к власти пришли «строители нового мира», и получила свое трудновыговариваемое название, а правящая в СССР партия – положенный по статусу набор легенд и мифов об этом событии.

Впрочем, на самом деле не имеет особого значения, как называть события тех дней, революцией или переворотом – смысл от этого не меняется. Просто название Октябрьский переворот автору кажется более адекватным – во-первых, это и был именно военный переворот, осуществленный военной силой против законного правительства, а во-вторых, подобное наименование более краткое и удобное в написании. Поэтому пусть будет – Октябрьский переворот.

Значение имеет другое – то, что взявшие власть в России большевики отнюдь не были самой влиятельной партией в стране (скажем, те же социалисты-революционеры были куда как более популярным политическим течением). РСДРП (б) на выборах в Учредительное собрание получила всего 175 мандатов из 715 (эсеры, правые и левые – 410), а посему большевикам уже на следующий день после свержения Временного правительства срочно потребовалось выработать определенный modus operandi – дабы не оказаться «калифом на час», а стать властителями страны всерьез и надолго. А для этого им следовало самым срочным образом выработать свою собственную, оригинальную технологию удержания захваченной власти – без которой большевистская октябрьская авантюра с неизбежностью превращалась бы в один большой пшик.

«Мир – народам», «земля – крестьянам», «заводы – рабочим», «нациям – право на самоопределение» и «власть – Советам» были вначале всего лишь лозунгами (причем зачастую перекликающимися с лозунгами социалистов-революционеров), нещадно эксплуатируя которые большевики смогли привлечь на свою сторону значительную часть политически активного населения – и обеспечить благожелательный нейтралитет населения, политически пассивного. Но на следующее же утро после достопамятного выстрела «Авроры» эти лозунги потребовалось превратить в реальную политику – что оказалось довольно трудно (а кое-что и невозможно, но об этом позже).

Причем технология удержания власти должна была быть выработана, как минимум, в двух вариантах – ибо царская Россия, управлять которой взялись большевики, была страной, во-первых, крестьянской, а во-вторых, многонациональной; методы управления, годные для губерний Центральной России, никак не годились для Северного Кавказа!

Для губерний с русским населением большевики выработали весьма прагматичную (а с точки зрения ревнителей «нерушимости частной собственности» – откровенно циничную, но зато максимально эффективную) линию поведения: поскольку большинство населения этих губерний составляло малоземельное крестьянство, этому крестьянству в собственность были переданы помещичьи, монастырские и частью даже государственные земли – то есть был осуществлен элементарный подкуп крестьянской массы (составляющей 85% от всего населения Центральной России), каковым не слишком благовидным, но весьма эффективным способом была (на первых порах) обеспечена гарантированная поддержка крестьянами курса новой власти – ибо новая власть честно выполнила свои обещания, с которыми рвалась «наверх».

По сути, большевики сделали подавляющее число крестьян (то есть тех, кто на основании решений большевистского правительства получил в собственность чужую землю) своими «подельниками»; отныне успехи большевиков были успехами крестьянской России, а их поражения – поражениями «народа-богоносца», и до самого конца Гражданской войны этот общественный договор действовал относительно устойчиво.

С рабочими же дело пошло не столь успешно; экспроприация собственности на средства производства и последующая их национализация не дала рабочим практически ничего – кроме осознания себя «гегемоном революции». Рабочим малоквалифицированным и низкооплачиваемым этого было достаточно, а вот «рабочая аристократия» (те же работники оружейных заводов) особого удовлетворения от Октябрьского переворота не получила – ИХ Революцией был Февраль; посему ничего удивительного в том, что с большевиками на стороне «белых» сражались РАБОЧИЕ (наибольшую известность в этом плане заслужили ижевские и воткинские оружейники, восстание которых осенью 1918 года нанесло большевикам тяжелый удар и отвлекло у них значительные силы с других фронтов) не было – идеология Белого движения, как политического продолжения Февральской революции, была им ближе, чем идеи большевиков.

Но в целом надо сказать, что большевикам удалось привлечь на свою сторону крестьянство, то есть большую часть трудоспособного (и военнообязанного) населения России (рабочие тогда составляли едва ли десять процентов жителей страны) – пусть и за счет грубого слома «священного права собственности». Владение землей (вернее, достаточным для безбедного существования пахотным клином) было извечной мечтой русского крестьянства – и большевики эту мечту исполнили!

Правда, надо сказать, что этот ход руководства РСДРП (б) – лишение прежних владельцев прав собственности на пахотные земли и национализация средств производства (заводов и фабрик) – сделал яростными и безоговорочными врагами советской власти доселе имущие классы: дворянство и буржуазию. И по-человечески ненависть «бывших» к новой власти понятна и объяснима: люди были элементарно ограблены до нитки, превращены в граждан второго сорта (а потом и вообще – в заложников), низведены до роли дичи на большой охоте («красном терроре»), сценарий которой был написан РСДРП (б) именно с целью окончательно застолбить свое экономическое и политическое господство в стране.

Зато большевики этим несложным, но весьма решительным шагом (отъемом собственности) за чужой счет, то есть не вкладывая ровным счетом ни одной копейки, смогли обеспечить себе безусловную политическую поддержку 70 – 80% населения страны (на первых порах). И именно с точки зрения технологии удержания власти этот злодейский отъем был крайне эффективным инструментом внутренней политики. Тем более – ни дворянство, ни (в меньшей, правда, степени) буржуазия не были серьезными противниками новой власти.

Русское дворянство как сословие, де-юре обладавшее политической властью, в России к 1917 году деградировало как политический класс, перестав соответствовать тем требованиям, которые История обычно предъявляет правящим элитам. Все эти Голицыны и Оболенские, о которых с придыханием пели в девяностые годы по всем ресторанам СНГ, к моменту крушения Империи были ничтожной политической силой, ибо не имели ни воли, ни решимости к удержанию своей власти, ни вразумительной программы действий, ни вождей, обладающих необходимой харизмой. Вырождение русского дворянства привело к закономерному итогу – кладбищу Сен-Женевьев-де-Буа; большая часть тамошних могил стала последним приютом мужчинам, в 1917 – 1920 годах бывшим в призывном возрасте и способным носить оружие. О чем это говорит? О том, что подавляющее большинство дворянства сочло возможным трусливо бежать со своей Родины вместо того, чтобы умереть в битве со своими врагами. Вожди Белого движения были, главным образом, выходцами из простонародья – и генерал Корнилов, и генерал Кутепов, и генерал Деникин, и генерал Юденич, и генерал Краснов имели крестьянских или казачьих предков! «Белая кость» среди известных деятелей Гражданской войны с «той» стороны не представлена фактически никак – князья Голицыны, Юсуповы, Трубецкие, Волконские, графы Шереметевы, Шуваловы, Строгановы, о которых ныне с придыханием шепчет «графиня» Фекла Толстая, оказались неспособны возглавить сопротивление большевистскому перевороту (в отличие от своих «коллег» во Франции 1789 – 1793 годов) и попросту сбежали из страны, как прогоревшая труппа третьесортного шапито.