Телефон.

– Дина, подними трубку, – бросил он, проходя в комнату, оборудованную под тренажерный зал.

– Тебя, – протянула она телефонную трубку.

Не прекращая вращать педали на велотренажере, он поймал трубку из ее руки и проговорил:

– Алло.

– Влад?

– А-а. Привет.

Могла бы позвонить раньше, недовольно подумал он. Разбудила бы, по крайней мере!

– Влад, сегодня все отменяется.

– Почему? – удивился он. Он не любил, когда срываются съемки.

– У меня неприятности. Пока я не разберусь с проблемой, работать не будем. Потом объясню.

В своем репертуаре, усмехнулся он, когда она повесила трубку. Потом она просто забудет все объяснить!

И что у нее могут быть за проблемы?

Вздохнув, он протянул трубку Дине. Та взяла ее. «Как покорная собачка кость», – усмехнулся он про себя. Все раздражало его в Дине.

Ах, если бы она куда-нибудь исчезла!

Он не знал, что творилось с ним в последнее время. Сейчас мысль о возможности Дининого исчезновения отчего-то показалась ему страшной, холодной, как рука во сне, которая душила его.

Он обернулся, пытаясь прогнать наваждение. Сейчас он больше всего на свете хотел бы увидеть ее лицо. Чтобы страх прошел.

Но Дины в комнате уже не было. Она умела двигаться бесшумно, словно кошка.

Ох, эта Лиза!

Она не желала дать мне ни минуты покоя. Я уже битый час торчала в этом маленьком кафе с крошечными букетиками искусственных фиалок на столиках и пыталась успокоиться. Ничего у меня не получалось, наоборот!

Я и сама понимала, что веду себя как маленькое неразумное дитя, но ревность есть ревность. Обидно чувствовать себя ненужной! А я сейчас именно таковой себя и ощущала. С тех пор как в жизни Ларчика появилась Лиза, он стал ко мне не то чтобы холоден, нет! Просто всю самую сложную и самую интересную работу теперь выполняла Лиза, а я…

Я, как в случае с Крашинским, занималась рутиной, и мне уже давно пора было обидеться, потому как теперь меня стали почитать за «малое дитя», а Лизу – за умного и решительного работника.

Доля истины в этом была. Лиза и правда умела то, что я не умела. Но ведь и она не знает, например, французского языка? Хотя, если разобраться, зачем детективу знание французского? И к тому же они собираются пожениться, а мужья всегда проталкивают жен вверх по служебной лестнице! Хорошо еще, что в случае с Лизой проталкивать будут не тупую бабищу, а вполне талантливую девицу.

Посидев еще с полчаса, уныло мешая кофе в чашке, отчего он превратился в ужасную коричневую жижицу, я окончательно приуныла.

Единственный шанс у меня вырваться вперед – это совершить какой-нибудь подвиг. Я вздохнула. Если бы сейчас рядом со мной была моя мамочка, она не преминула бы заявить, что в моей голове еще сидит детство. И оказалась бы совершенно права. Я и сама понимала, что все мои обиды и мысли – детские. Но как с ними управиться, скажите на милость? Ты все понимаешь, но эти обиды засели в твоей башке.

– Вот если бы мне подвернулось интересное дело, – мечтательно пробормотала я и уставилась в окно, представляя себе прекрасные картины.

То есть мирному обывателю картины, нарисованные моим воинственным воображением, вряд ли показались бы прекрасными. Поскольку там были горы изуродованных трупов и океаны крови, через которые мудрая, мужественная и проницательная Саша пробиралась к разгадке. Тем более что в роли предполагаемых жертв или преступников выступали те несчастные, кому так некстати пришло в голову прогуляться перед окном кафе, возле которого я и сидела. Наверное, они и представить себе этого не могли, поскольку прогуливались вполне беззаботно, и моя мрачная физиономия с мечтательной улыбкой их вовсе не интересовала.

Впрочем, нет.

Один тип почему-то уставился в окно кафе с откровенным испугом. На мой взгляд, этот красавчик как никто другой соответствовал образу жертвы, поэтому я, прочтя испуг на его лице, и сама испугалась, не отразилась ли его ужасная участь на моей физиономии? В данный момент я как раз находила красавчика в его собственной квартире, навеки притихшего, поскольку рука убийцы уже нанесла сокрушительный удар…

Я робко улыбнулась ему, но он никак не отреагировал на мою улыбку, продолжая испуганно таращиться мимо меня, внутрь кафе.

Повинуясь любопытству, я обернулась.

В кафе никого не было. Только я да какой-то дяденька интеллигентного вида, в свитере и джинсовой куртке. Так что скорее всего этого самодовольного красавца напугала все-таки я. Дядька сидел спокойно, в глубине, и пил кофе. В окно он даже не смотрел. Я снова обернулась к красавчику, но тот уже уплывал, быстро, как корвет, в сторону оперного театра.

Правда, в его походке больше не было величавой надменности, и вид у него был такой, будто он спасался бегством, – голова втянута в плечи, а спина странно ссутулилась.

Посмотрев на часы, я сообразила, что опаздываю. Через час заявится господин Крашинский и начнет требовать с меня отчет, а у меня этот дурацкий отчет еще не в том состоянии, чтобы порадовать его очи. Поэтому я резко вскочила и на реактивной скорости понеслась в офис.

И, как ни странно, чувствовала я себя теперь намного лучше, чем до этого момента. Неужели правы те психологи, что рекомендуют смотреть идиотские триллеры и «ужастики», утверждая, что симуляция страха бывает весьма полезна для нервной системы?

Каллистратов провел рукой по лбу. Он смог избавиться от наваждения только сейчас, на ступеньках перед служебным входом.

Наваждение, подумал он. На минуту ему показалось, что мир собирается перевернуться, взорваться, и снова всплыла перед глазами та страшная бледная рука с длинными ногтями. Это твой страх, сказал себе Каллистратов. Не надо даже ходить к психоаналитику Дины, чтобы понять – вот так выглядит твой страх.

– Влад, привет. – Он обернулся на голос и увидел перед собой огромные глаза Нины.

– Привет, – выдавил он улыбку.

Ему не давал покоя силуэт за окном. Сейчас даже Нина казалась ему размытым силуэтом из той же «оперы», что и тот, за окном кафе.

Ты все себе придумываешь, родной, все придумываешь. Ты не мог там никого увидеть, понимаешь?

– Как дела? Ты выглядишь расстроенным…

Голос Нины существовал в каком-то другом пространстве, долетая издалека.

– А?

Каллистратов встрепенулся.

– Ты плохо выглядишь, – повторила Нина, и на лоб Каллистратова легла ее ручка, такая мягкая, маленькая, нежная… Да и сама Нина была воздушной, как видение. Вот только это видение напоминало ему давно забытую тень. Эти распахнутые глаза, такие невинные, чистые, и – полная беззащитность. И именно от нее, этой беззащитности, Каллистратову становится жутко и хочется убежать в такую даль, где никто никогда тебя не отыщет!

Спрятаться в родной грязи?

Он усмехнулся.

Да, именно так.

– Что с тобой? – продолжала Нина.

– Все в порядке.

Он поймал маленькую ручку и прижался к ней губами.

Она не отнимала руку. Она наблюдала за ним с детским простодушием и кокетством маленькой девочки.

Господи, да что это со мной? – подумал Каллистратов. – Я скоро буду бояться собственной тени…

Но справиться с собой он не мог. Когда они поднимались по ступенькам и старая дверь со скрипом открылась, он не смог удержаться.

Обернувшись, он вздрогнул.

Ему показалось, он снова видит силуэт того человека из кафе.

Каллистратов боялся отнюдь не собственной тени.

«Впрочем, – усмехнулся он, – ведь это тень тоже моя. Поскольку наши грехи не уходят в прошлое, как покорные овечки. Нет, иногда они воплощаются в зыбкие силуэты, и как бы мы ни старались себя переубедить, это все-таки наши тени. Эта тень тоже моя…»

Тень из его прошлого…

От Крашинского у меня ужасно разболелась голова.

Бывают же такие люди – даже говорят на одной ноте! Полнейший зануда…