Меня в этой картинке тогда поразили и абсолютная бесполезность, на мой взгляд, этих дозиметров в быту, и полное отсутствие хоть какой-нибудь скрытости для такого интимного деяния, как воровство, и воровство у своего же коллеги. Хотя, конечно, это, может, была всего лишь шутка, розыгрыш. Но, как говорится: «Стаканчик-то нашелся, а осадочек остался». Справедливости ради стоит заметить, что не все прапорщики, которых я затем узнал, были такие. Более того, таких были единицы, но это уже другая картинка.

Добрался я таки до Ярмолинец, где прослужил положенные два года в качестве командира взвода связи отдельной роты ПВО. Было в этой роте вместе со мной три офицера: командир роты Эдуард Николаевич (старлей, потом капитана получивший), командир взвода РЛС (радиолокационных станций) Михаил Петрович и я, как уже упоминалось, командир взвода связи, да еще пять прапорщиков и солдат где-то с пятнадцать, по большей части выходцев из восточных республик могучего Союза Советских. Рота была кадрированная, то есть ежели война, то на подмогу к нам должны были хлынуть стройными рядами специалисты из народного хозяйства, ранее уже отдавшие долг Родине, служа очно или заочно.

Как я обустроился: где жил, что ел, пил, как службу нес и так далее – отдельные картинки, надеюсь, будут.

Далее хронологический характер повествования зовсем прерывается, бо уже более двадцати лет с тех времен минуло. Да ведь и не было ничего этого. Все события вымышленные, случайные совпадения с реальными фактами жизни исключительно случайны, и автор за них никакой ответственности не несет.

Начал я, значит, потихоньку втягиваться в службу. Дает мне командир вводную. Лампочка на столбе перед входом в казарму перегорела, надо поменять. Я, недолго думая, форвардю сей приказ первому подвернувшемуся мне под руку солдатику из своего взвода. Тот берет когти, пояс монтажный, лампочку и лезет на столб. Я стою рядом – контролирую процесс. Вдруг из казармы выбегает командир и сдавленным голосом шепчет мне, чтобы солдат не услышал: «Ты че, лейтенант, офигел? Быстро в канцелярию роты». И уже громко солдатику: «Овезгельдыев (пусть здесь будет он), быстро вниз». Я весь в непонятках, вхожу в канцелярию роты. Командир: «Ты чего, лейтенант, не понимаешь?

Если солдат со столба грохнется и разобьется, то тебя посадят и меня посадят. А ежели ты полезешь и разобьешься, то никого не посадят – просто несчастный случай». И уже смягчившись: «Так что бери когти, пояс – и вперед!»

Вот так я впервые в жизни узнал, как когтями пользоваться. А поясом тогда так и не научился – но это уже другая картинка.

Что же за армия и без стрельб?.. Хотя и такое бывает. Не-е-е, стройбат в расчет не берем. Перед присягой солдатики ПВО должны пострелять из автомата. Это мероприятие планируется заранее, и если новобранец из призыва по каким-либо причинам запаздывает, то на стрельбы может не попасть. Один мой подчиненный рассказывал, что он и на присягу опоздал, так и прослужил два года, никому не присягнув. Но сейчас не об этом. Сейчас все-таки о стрельбах.

Стрельбы – мероприятие, теоретически (да и практически) травмоопасное. Посему перед ним положено проводить инструктаж, дабы ежели чего… На этом мероприятии долго и нудно рассказывается, куда можно и нельзя направлять автомат, как присоединять рожок, как досылать патрон в патронник. Последнее проговаривается по нескольку раз, так как здесь чаще всего встречаются всякие неприятности. Выглядит это примерно так: «При передергивании затворной рамы ни в коем случае не придерживать раму при ее обратном ходе. В противном случае патрон утыкается и происходит осечка». И хотя это неоднократно проговаривается, на реальных стрельбах у кого-нибудь да и происходит утыкание патрона. Обычно у ребят из крупных городов. Деревенские привыкли к массивной технике (комбайны, тракторы и иже), для них лязг передергиваемой затворной рамы автомата – небесные звуки по сравнению с грохотом какого-нибудь дизеля. Для городских, привыкших с помощью микролифта устанавливать иглу проигрывателя на пластинку, этот лязг – жуткий диссонанс, и рука непроизвольно тянется эту раму придержать. И вот к чему это может привести.

Стрельбище. Вдали мишени. Солдаты по приказу подходят и ложатся на шинели. Далее следуют команды: «Рожки примкнуть. Раму передернуть. Целься. Огонь». Мы со старлеем Петровичем стоим позади шинелей. Один солдатик из Москвы подзывает Петровича. Тот подходит. Солдат лежа полуоборачивается к старлею, направляет ему автомат в область живота, говоря при этом: «Товарищ старший лейтенант, я вот нажимаю, нажимаю (это сопровождается реальными нажатиями на спусковой крючок), а он не стреляет». Глаз выхватывает лицо Петровича. В какие-то тысячные доли секунды оно мгновенно сереет, но затем следует очень быстрая реакция. Удар левой ногой выбивает автомат из рук солдатика. А уж затем, извините, удар правой приходится безоружному в лицо…

Довелось мне и из пулемета за два года пострелять. Стояла у нас на позиции тачанка такая, заточенная для стрельбы по низколетящим целям. На четырех колесах, с креплениями под четыре пулеметных ствола. Стволы, правда, отдельно лежали на складе НЗ. Называлось это устройство гордо – ЗПу-4 (то бишь зенитно-пулеметная установка четырехствольная). Разумеется, я не прямо из нее стрелял, а из сестрички ее с другим серийным номером и на специально оборудованном полигоне.

Среди офицеров и прапорщиков дедовщина тоже бытовала, в определенной, разумеется, степени. Мне, как самому молодому, все праздничные и большинство выходных дежурств выпадало. Ну и тут, когда стали выбирать, кто стрелять из ЗПу-4 поедет, особо долго не мудрствовали. Получилась команда из меня, прапорщика Вити и еще пары солдат.

Первое, что меня несколько удивило на стрельбище том, так это капитан, процессом управляющий. Ходил он по позиции с гильзами в ушах. С наушниками тогда, видать, проблемы наблюдались, да и не только с ними. Я решил без гильз обойтись, и еще недели с две после стрельб разговаривал примерно так: «А-а-а?!», «Чего?!»

Сам процесс стрельб выглядел примерно следующим образом: с расположенного рядом аэродрома взлетал самолет, который на тросе тянул за собой мишень. Стреляли по ней вроде как пластмассовыми пульками, самолет сам весь бронированный был, но все равно пилоту, говорят, писали боевой, а не учебный вылет.

Отстреляли мы серию. И сами с прапорщиком, и солдатикам дали пострелять. Патроны оставшиеся сдали, и Витя мне говорит, что знает здесь место, где пиво продается (с этим тогда тоже большие проблемы имели место быть). Дали мы своим солдатикам задание (нельзя в армии солдат без дела оставлять) – учиться целиться. Патронов у них, как уже упоминалось, не было. И повел меня Витя в одну только ему известную точку – вареничную, в которой пиво должно было водиться.

Пиво там и в правду в то время наличествовало. Прикупили мы его, родного. Стоим, значит, медленно им наполняемся, тихо обсуждаем житье-бытье, никого не трогаем. Вдруг вбегает прапорщик какой-то, весь красный и со входа орет: «Кто тут с Ярмолинец?» Мы с Витей переглянулись, решили, что скрываться не будем, и к тому прапорщику поспешили. Он продолжает: «Срочно на позицию!» Пока мы с ним до стрельбища бежали, он нам про солдат наших такую картинку нарисовал.

Оставили их, значит, тренироваться в искусстве прицеливания. Целились они в пустое небо как в копеечку, когда птицы пролетали, то и в них, наверное. А тут с ближайшего аэродрома этого самолет взлетел, разведчик погоды. Наши солдатики сразу по нему целиться и стали. А из экипажа, видать, кто-то сие заметил, что за бортом их четыре ствола, как привязанные, ходят. А у них-то самолет небронированный, ему и пластмассовых пулек хватит. Ребята же в небе не знали, что мы все боеприпасы под расписку сдали. В общем, решили они экстренно садиться, а при посадке той, из-за экстренности, еще и шасси повредили. Слава богу, никто не пострадал. Ну а раз так, то и нас ничем, окромя мата, не наградили.