— …А я говорю, что никакой это не наследник старика Фэдмара, а самый настоящий дьявол.

Слушатели — двое пожилых горожан — дружно охнули и приникли к кружкам.

— Судите сами, — продолжал лысый, — когда лигисты захватили Игмор, перебили всех. Как мог уцелеть молодой господин? Никак не мог! Доподлинно известно, что был он тогда в замке, был! Значит, сгинул вместе со всеми. И вдруг невесть откуда объявляется молодец, да не один, а с целым войском!

Слушатели ахали, кивали и хлебали. Лысый прикончил пиво в своей кружке, ему тут же налили новую порцию. Рассказчик сделал большой глоток и снова заговорил:

— Да, так вот, объявился… И не похож на подлинного. Ну, не то чтоб вовсе не похож, тоже рыжий, росту такого же, как господин Отфрид. А лицо — другое. Все, кто помнит прежнего, в один голос твердят: вроде и есть сходство, а все же не тот. Подменыш! Взгляд злой, острый. Глянет — как огнем ожжет! И главное-то — что?

— Что? — послушно переспросили приятели лысого.

— Главное — как попал на гору? Те, которые в замке, господа из Лиги, они боялись, мост не опускали, ворот не отворяли… А этот, который новый Игмор, невесть откуда взялся прямо в палатах, да и пошел по замку, убивая всех. Говорят, разрубает пополам с одного удара, а самого сталь не берет!

— Помолиться надо было! — твердо заявил один из слушателей.

— Эх… — Лысый махнул рукой. — В такую минуту чего только не делают — и молятся, и проклинают. Кто Господа поминает, а кто Нечистого. К бабке не ходи — из лигистов двое-трое точно псалмы твердили! Однако же не помогло. Которые в замке, они сами с перепугу ворота потом распахнули и с холма бросились — а там солдаты. Никто не ушел. Хотите, отправляйтесь сами полюбоваться: все до единого по стенам развешаны.

— Все мертвые? — ахнул горожанин.

— Теперь уж все…

Возвратилась девица, принесла Ридриху обед. Он тотчас уткнулся в тарелку. А лысый солдат за соседним столом продолжал расписывать, какие чудовищные зверства учиняет новый барон Игмор… Слушатели не удивлялись — jus summum saepe summa malitia est…[79]

Несколько лет Ридрих не возвращался в родные края. За это время закончилась война, Лига ушла в историю, превратилась в легенду — так оказалось удобнее для всех, ибо все были виновны в равной степени. Или же в равной степени невиновны. Во время мятежа к Лиге примкнуло население многих провинций, так зачем припоминать то, что минуло без следа?

Иногда клеветники, принося жалобы в суд, присовокупляли к перечню проступков и участие обвиняемого в мятеже, но королевские бальи не слишком прислушивались к подобным наветам, ибо многие из них также были не без греха. Об участии в Лиге старались не вспоминать — даже если доносы имели основания. Легенда есть легенда, к чему ворошить былое?

Покойный граф Оспер упорной обороной Мергена все же сумел завершить войну — хотя и не таким образом, как собирался. Со взятием мятежного города восстание Лиги прекратилось. Никто более не желал продолжать распрю, все стремились к миру.

Королевская армия, простояв весну и лето на месте, утратила инерцию, поредела и растеряла боеспособность. Наемники разбрелись, поскольку добыча, взятая в Мергене, не оправдала месяцев ожидания, а Мервэ взялся насаждать дисциплину жестокими мерами. Многие сеньоры разъехались по замкам, чтобы собрать урожай и навести порядок в вотчинах. К тому же близилась осенняя распутица, и начинать новую кампанию его величество не желал.

Что же до бунтовщиков, они также стремились к примирению. Наиболее упорные погибли в Мергене, а уцелевшие лигисты представляли в основном умеренное крыло партии мятежа. Они изначально-то вовсе не настаивали на полной ликвидации королевской власти, а потому на переговорах были весьма покладисты.

В итоге обе стороны — и роялисты, и выжившие заговорщики — оказались склонны к мирному решению дела. Переговоры тянулись всю зиму, послы ездили в обе стороны: ко двору, обосновавшемуся в Мергене, и на юг, в замки тамошних графов… В конце концов к весне были выработаны условия мирного соглашения — лигисты получали прощение, подтверждали верность престолу, сохраняли свои владения и титулы. Те, кто половчее, даже выговорили кое-какие привилегии. На этом восстание завершилось, вины и прегрешения были прощены, преданы забвению, навсегда забыты.

Ридрих остался на юге. Залечить раны как следует не удалось — закончились деньги, которые беглец выручил, продав лошадь. Пришлось наниматься охранником, благо на юге солдаты требовались постоянно. Страну терзали банды дезертиров, повсюду разбойничали местные дворянчики, обнаглевшие от безвластия. Притом многие храбрецы из местных удовлетворяли страсть к приключениям на севере — кто в рядах роялистов, кто в армии Лиги; на юге разбойничали пришлые, и никому не знакомый беглец не вызывал особого подозрения. Эрлайл без труда находил службу — то в дружине рыцаря-разбойника, то в охране купеческого каравана. Надолго он нигде не задерживался — считал, что рано или поздно любой купец будет ограблен, а любой разбойник попадется. Stat sua cuique dies.[80]

Когда законная власть начала восстанавливаться, Ридрих послужил даже в страже богатого торгового города у южного моря. Сломанные кости срослись, Эрлайл перестал считаться беглецом, обзавелся связями, приобрел хорошего коня, оружие. Но воспоминания о том, что произошло на севере, не давали ему покоя. Ридрих был уверен, что оказался невольным пособником дьявола, выпустил на волю нечто древнее и темное — benefacta male locata malefacta arbitror,[81] — и эти мысли беспокоили, тревожили, звали в путь. И еще любопытство. То самое странное, темное любопытство, зародившееся, когда Ридрих увидел изменения, происходящие с душой и телом родича, прикоснулся к тайне. Кто такой теперь Отфрид Игмор? Или, вернее сказать, что он такое?

В один прекрасный день Ридрих собрал вещички, распрощался с немногими приятелями, которых успел завести в городе у моря, и отправился на север. Его путь лежал в Мерген. Новости сходятся в большие города… Разумеется, не в Мергене началась история Отфрида Игмора, не в Мергене она завершится, но кое-что, случившееся там, тоже манило Эрлайла.

В Мерген изгнанник явился пешком. Лошадь он продал по дороге, чтобы ничем не походить на воина или тем более дворянина. На нем была добротная одежда, приличествующая человеку свободному, но небогатому, в руке — палка. Хромота прошла почти бесследно, однако посох — примета пешехода…

А город быстро поднялся после разгрома, учиненного несколько лет назад. Это было видно и по тому, как запружена повозками и путниками дорога. Чем ближе к воротам, тем оживленнее становился тракт, тем гуще поток странников. У Мергена было и вовсе людно. Многочисленные землекопы углубляли ров, каменщики возились на стенах, путники толпились перед воротами, слишком узкими для такого количества желающих войти в город или покинуть его. Ридрих вертел головой, разглядывая, как восстанавливают укрепления. Внутри стен повсюду шли строительные работы, руин почти не осталось, на их месте поднимались новые дома в два, а то и в три этажа. Верхние этажи выступали, нависая над улицей, выше широких окон торчали балки с блоками — приспособления для подъема грузов.

Расположен город очень удачно, на перекрестке торговых путей, его пересекает судоходная река. С севера и юга купцы везут в Мерген товары, здешние графы всегда жили в роскоши, однако непрерывно растущее богатство лишь распаляло алчность Оспера. Воистину, avaritia nequa copia, nequa inopia minuitur.[82] Нынче городом правит епископ. Теперь его величество не решился вручить власть над доходным феодом светскому владыке. Внешне никаких отличий не видно, разве что несколько больше на улицах священников, но этой братии всегда было много в Мергене.