Леон прижимал к себе Мариетту так крепко, что она едва могла дышать.

– Разве я больше не господин граф? – спросил он ее, не разжимая объятий.

Мариетта обратила к нему измученное лицо и сказала:

– Как ты можешь так говорить? Ты же знаешь, что я не это имела в виду!

– Я знаю только то, что ты хотела этим показать. Свой гнев и презрение.

– Нет! Это ты только и делал, что гневался! Обозвал меня шлюхой, а я… а я… – Она запнулась, вдруг осознав, что он впервые держит ее вот так в своих объятиях и не собирается отпускать.

– Да? – спросил он ласково.

Кровь была у него на лице и на куртке. Он был ранен, он истекал кровью, но все, что она могла сделать, – это прижаться к нему всем телом, ощущая тепло его крови, от которой промок лиф ее платья. Сердце у Мариетты сжалось, когда она увидела прямо перед собой темные глаза Леона.

– Я полюбила тебя, – произнесла она наконец.

– А я тебя.

У Мариетты подогнулись колени, она упала бы, если б Леон не поддерживал ее.

– А как же Элиза? – прошептала она еле слышно.

– Элиза почувствует боль, но не такую сильную, какая мучила бы ее, если б она вышла замуж за человека, который ее не любит.

– О, Леон, ты правда так считаешь? – Она едва могла дышать. Вся ее жизнь зависела от его ответа.

– Я так считаю, – охрипшим вдруг голосом произнес он. – Мужчины из Эвре были правы, ты настоящая колдунья. Ты околдовала меня в ту минуту, когда я впервые увидел тебя, и это колдовское очарование продлится всю жизнь и даже после смерти, я уверен.

Леон поцеловал Мариетту нежно, и потом еще раз с возрастающей страстью. Она ответила на поцелуй с неистовой радостью – обняла Леона за шею и запустила пальцы в его густые кудри.

– Каким же я был глупцом, – заговорил Леон, когда губы их разомкнулись, и он взглянул на обращенное к нему лицо Мариетты. – И надо же, чтобы меня образумил Рафаэль де Мальбре! Простишь ли ты меня когда-нибудь, драгоценная любовь моя?

– Тут нечего прощать, – ответила Мариетта, все еще чувствуя на губах сладость его поцелуя. – Ты вел себя так по велению чести.

Леон чуть заметно улыбнулся.

– Не совсем, – сказал он. – Ты и святого заставила бы забыть о чести. – И он поцеловал ее снова, на этот раз с жаром и желанием изголодавшегося человека.

Мариетта прижалась к нему всем телом. Казалось, вся его сила перешла к ней, и она поняла, что больше никогда не почувствует страха.

– Чудо, – проговорила она тихо, когда губы Леона коснулись ее лба почти с благоговением.

– Только ведьмы могут творить такие чудеса, – сказал он беспечно, глядя на нее смеющимися глазами.

Мариетта покачала головой:

– Случается, что Бог в доброте своей дарит чудеса тем, кто молит о них.

– И о чем ты молила его, любимая?

– О муже, который так будет любить меня, что ради моего спасения сразится даже с диким зверем.

– Выходит, твоя молитва была услышана и исполнена, – с улыбкой сказал Леон. – Кроме диких зверей, она разумеет также охотников за ведьмами и змей. А меня она приблизила к смерти.

Ужаснувшись, Мариетта глянула на пятна крови на его одежде и только теперь заметила, что куртка Леона и его рубашка изорваны в клочья.

– Ой, ведь ты ранен! Почему ты мне не сказал?

– Потому, что был слишком занят, ведь я целовал тебя, – ответил Леон – и не солгал.

– Откуда течет кровь? Покажи скорее!

Поморщившись от боли, он обнажил грудь, изодранную когтями волка.

– Боже милостивый! – прошептала Мариетта, широко раскрыв глаза, и тотчас принялась осушать раны подолом своей нижней юбки.

– Сначала досталось моей физиономии, теперь очередь дошла до груди, – сказал он, поморщившись.

– Я не хотела расцарапать тебе лицо, это вышло нечаянно, поверь!

Леон помолчал, потом сказал:

– Я предпочел бы заниматься с тобой любовью подальше от останков этого мерзкого зверя и в более уютной обстановке. Где твоя лошадь?

– Эта трусиха сбежала.

– Ничего, дорогу домой она найдет. Давай сядем на Сарацина. Ему не привыкать везти нас обоих.

Леон крепко обнял Мариетту за талию, и они пошли туда, где их ждал Сарацин. С гримасой боли Леон вскочил в седло; Мариетта села на коня позади Леона, обхватила его обеими руками и прижалась головой к его широкой спине, как и тогда, когда они убегали из Эвре.

Ни Леон, ни Мариетта не вспоминали сейчас ни об охотниках за ведьмами в Монпелье, ни о Селесте, которая, приветствуя свадебного гостя Элизы Сент-Бев, непринужденно и безыскусно рассказывает о поселившейся в Шатонне красивой незнакомке, приехавшей откуда-то издалека.

– Ты правда полюбил меня с той минуты, как в первый раз увидел? – спросила Мариетта, прижавшись губами к темным кудрям Леона.

– Скорее с той минуты, когда ты столь любезно влепила мне пощечину, – заявил Леон, и уголки его губ, несмотря на боль, приподнялись в улыбке. – А ты, любовь моя? Ты влюбилась в меня с того часа, когда я стал невнимательным к тебе?

Теперь она зарылась всем лицом в его шелковистые волосы.

– Ты никогда не был невнимательным ко мне, Леон. Никогда. Я влюбилась в тебя с той ночи в Эвре, когда ты назвал меня сумасшедшей.

Несмотря на то что они попали в передрягу, несмотря на то что от крови намокло ее платье, а на куртке Леона кровь свернулась сгустками, в голосе Мариетты послышались смешливые нотки. Она промоет его раны бренди в ту же минуту, как они окажутся в Шатонне. Леон очень сильный, он не разболеется после схватки с волком. От когтей останутся шрамы, но они будут напоминать им обоим о той минуте, когда они объяснились в любви.

Мариетта вздохнула, и это был вздох по-настоящему счастливой женщины. В жизни ей не нужно больше ничего, кроме близости с человеком, которого она сейчас обнимала.

– Дозволено ли мужчине спросить свою будущую жену, за что она полюбила его с такой преданностью? – спросил Леон, и от чувства, прозвучавшего в его словах, у Мариетты бурно забилось сердце.

– Не за то, что я была бы одинокой без тебя. Я уже привыкла к самостоятельной жизни. И не потому тебя полюбила, что хотела стать графиней. И это даже не любовь из-за самой любви. За то, что ты у меня в сердце, за то, что ты у меня в крови. Ты стал частью меня самой, Леон. И ты навсегда со мной останешься. Я люблю тебя потому, что не могу иначе.

У Леона перехватило дыхание, когда он накрыл ее руки своими. Они родные по духу: такие же необузданные и свободные, как соколы, которых они радостно отпускали ввысь на охоте. Его жизнь в Шатонне будет именно такой, о какой он мечтал. Его сыновья станут вместе с ним выезжать на охоту, как и его жена. Взаимная любовь станет их крепостью, их общим миром.

– Я люблю тебя, Мариетта Рикарди, – произнес он чуть хриплым от волнения голосом, и сразу после этих слов Сарацин легким ходом миновал подъемный мост, и почти тотчас навстречу им побежала Жанетта, и в глазах у нее вспыхнул страх при виде окровавленной одежды сына.

– Что случилось? Кто тебя ранил? О, Леон! Леон!

В последнем ее восклицании прозвучала такая знакомая нота отчаяния, что Леон даже усмехнулся, вспомнив дни своего детства, те дни, когда он возвращался домой в синяках и в крови после очередной драки с деревенскими мальчишками.

– Все в порядке, матушка, это и вполовину не так плохо, как тебе кажется. Всего несколько царапин от когтей. Не более.

– Царапины от когтей?

Леон вошел в дом, обнимая Мариетту за талию. И тут Жанетте пришло в голову, что он вовсе не нуждается в поддержке Мариетты и вполне способен двигаться самостоятельно.

– Прикончил волка, – небрежно бросил он, когда герцог и Рафаэль, забыв о своей элегантной сдержанности, кинулись к нему чуть ли не бегом, едва он вошел в холл.

– Одного волка? – сухо спросил Рафаэль, заметив, что Леон обнимает Мариетту, щеки которой разрумянились, а глаза сияют счастьем. Итак, его жертва оказалась стоящей. Леон не терял времени даром. Малышка Рикарди наконец-то счастлива.