— И я то-же. Идетъ пополамъ? воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Такую цвѣточную драку закатимъ, что даже небу будетъ жарко. Цвѣтовъ у насъ въ Петербургѣ мало — березовые вѣники въ ходъ пустимъ. Прелесть, что за цвѣточный праздникъ выйдетъ.

— Такъ вамъ сейчасъ въ Петербургѣ и дозволили это устроить! откликнулась Глафира Семеновна.

— Отчего? Ново, прекрасно, благородно. Аркадіи-то эти всѣ у насъ ужъ надоѣли, говорилъ Николай Ивановичъ.

— Здѣсь прекрасно и благородно, а у насъ выйдетъ совсѣмъ наоборотъ.

— Да почему-же?

— Сѣрости много всякой, вотъ почему. Здѣсь цивилизація, образованіе, а у насъ дикая сѣрость и невѣжество. Да вотъ возьмите хоть себя. Вы ужъ и здѣсь-то жалѣли, что нельзя было вмѣсто букета бутылкой швырнуть. Хотѣли даже сапогомъ…

— Это не я. Это Иванъ Кондратьичъ.

— Все равно. Иванъ Кондратьичъ такой-же русскій человѣкъ. За что вы бѣдному англичанину носъ расквасили? Нарочно выбирали букетъ съ твердыми корешками, чтобы расквасить.

— А за что онъ мнѣ шляпу сшибъ?

— Вздоръ. Ничего неизвѣстно. Вы не успѣли и замѣтить, кто съ васъ шляпу сшибъ. И наконецъ, ежели и онъ… Онъ съ васъ только шляпу сшибъ, а вы ему носъ въ кровь… У насъ, въ Петербургѣ ежели цвѣточную драку дозволить, то еще хуже выйдетъ. Придутъ пьяные, каменья съ собой принесутъ, каменьями начнутъ швыряться, палки въ ходъ пустятъ, вмѣсто цвѣтовъ стулья въ публику полетятъ. Нельзя у насъ этого дозволить! закончила Глафира Семеновна.

— Ну, раскритиковала! махнулъ рукой Николай Ивановичъ и спросилъ жену:- Однако, куда-же мы теперь идемъ?

— На желѣзную дорогу, чтобъ ѣхать въ Монте-Карло, былъ отвѣтъ.

XXII

Узнавъ, что Глафира Семеновна ведетъ его и Конурина, чтобы сейчасъ же ѣхать по желѣзной дорогѣ въ Монте-Карло, Николай Ивановичъ опять запротестовалъ, но запротестовалъ только изъ упрямства. Ему и самому хотѣ-лось видѣть Монте-Карло и его знаменитую игру въ рулетку. Глафира Семеновна, разумѣется, его не послушалась и онъ былъ очень радъ этому. Поворчавъ еще нѣсколько времени, онъ сказалъ:

— А только дадимте, господа, другъ другу слово, чтобъ не играть въ эту проклятую рулетку.

— Нельзя, чтобы совсѣмъ не играть, — откликнулась Глафира Семеновна. — Иначе зачѣмъ-же и въ Монте-Карло ѣздить, если не испытать, что такое это рулетка. Ты вотъ говоришь, что она проклятая, а почемъ ты знаешь, что она проклятая? Можетъ быть такъ-то еще хвалить ее будешь, что въ лучшемъ видѣ! Лучше мы дадимъ себѣ слово не проигрывать много. Ну, хотите, дадимъ слово, чтобы каждый не больше десяти франковъ проигралъ? Проиграетъ и отходи отъ стола.

— Нѣтъ, нѣтъ! Ну, ее, эту рулетку!.. Вы, какъ хотите, а я ни за что… — замахалъ Конуринъ руками.- Ѣхать ѣдемъ, хоть на край свѣта поѣду, а играть — шалишь!

— Ну, тогда мы съ тобой по десяти франковъ ассигнуемъ, Николай Иванычъ. Не бойся, только по десяти франковъ. Согласенъ? Ну, сдѣлай-же мнѣ это удовольствіе. Вѣдь я тебѣ вѣрная переводчица въ дорогѣ.

Глафира Семеновна съ улыбкой взглянула на мужа. Тотъ тоже улыбнулся, утвердительно кивнулъ головой и проговорилъ:

— Соблазнила-таки Ева Адама! И вотъ всегда такъ.

Глафира Семеновна взглянула на часы и воскликнула:

— Ахъ, Боже мой! Опоздаемъ на поѣздъ. Надо ѣхать. Пѣшкомъ не успѣть… Коше! — махнула она проѣзжавшему извощику и, когда тотъ подъѣхалъ, заторопила мужа и Конурина. — Садитесь, садитесь скорѣй. А ля гаръ… Пуръ партиръ а Монте-Карло, приказала она извощику.

Тотъ щелкнулъ бичомъ по лошади, но только что они проѣхали съ четверть версты, какъ обернулся къ Глафирѣ Семеновнѣ и заговорилъ что-то.

— Нонъ, нонъ, нонъ… Алле… Успѣете… махнула та рукой.

— Что такое? Въ чемъ дѣло? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Говоритъ, что мы опоздали на поѣздъ, но онъ вретъ. Намъ еще десять минутъ до поѣзда осталось.

Глафира Семеновна смотрѣла на свои часы, показывалъ свои часы и извощикъ, оборачиваясь къ ней, и, когда они проѣзжали мимо извощичьей биржи, указалъ бичомъ на парную коляску и опять что-то заговорилъ въ увѣщательномъ тонѣ.

— Да вѣдь ужъ онъ лучше знаетъ, опоздали мы или не опоздали, замѣтилъ Конуринъ.

— Вздоръ. Просто онъ хочетъ сорвать съ насъ франкъ, не довезя до желѣзной дороги. Онъ вонъ указываетъ на парную коляску и говоритъ, чтобы мы ѣхали въ Монте-Карло не по желѣзной дорогѣ, а на лошадяхъ. Алле! Алле!. продолжала она махать извощику рукой.

Тотъ между тѣмъ уже остановился у извощичьей биржи и кричалъ другаго извощика:

— Leon! Voila messieurs et madame… раздавался его голосъ.

— Вѣдь вотъ какой неотвязчивый! Непремѣнно хочетъ навязать намъ, чтобы мы на лошадяхъ ѣхали въ Монте-Карло. Предлагаетъ парную коляску… говорила Глафира Семеновна. — Увѣряетъ, что это будетъ хорошій парти-де-плезиръ.

— А что-жъ. Отлично… На лошадяхъ отлично… Покрайности по дорогѣ можно въ два-три мѣста заѣхать и горло промочить, откликнулся Конуринъ.

— А сколько это будетъ стоить? спросилъ Николай Ивановичъ.

— А вотъ сейчасъ надо спросить. Комбьянъ а Монте-Карло? обратилась Глафира Семеновна къ окружившимъ ихъ извощикамъ парныхъ экипажей и тутъ-же перевела мужу отвѣтъ:- Двадцать франковъ просятъ. Говорятъ, что туда три часа ѣзды.

— Пятнадцать! Кензъ! Хочешь, мусью, кензъ, такъ бери! крикнулъ Николай Ивановичъ бравому извощику, курившему сигару изъ отличнаго пѣнковаго мундштука. — Это то есть туда и обратно? обратился онъ къ женѣ.

— Нѣтъ, только въ одинъ конецъ. Обратно нашъ извощикъ совѣтуетъ ѣхать по желѣзной дорогѣ.

— Пятнадцать франковъ возьмутъ, такъ поѣдемте. Покрайности основательно окрестности посмотримъ, а то все желѣзныя дороги, такъ ужъ даже и надоѣло. Воздушку по пути понюхаемъ, говорилъ Конуринъ.

— Да, будете вы нюхать по пути воздушокъ! Какъ-же! Вашъ воздушокъ въ питейныхъ лавкахъ по дорогѣ будетъ. Ну, и налижитесь.

— Да не налижемся. Ну, кензъ… Бери кензъ… Пятнадцать четвертаковъ деньги. На нашъ счетъ перевести по курсу — шесть рублей, говорилъ Николай Ивановичъ извощику.

— Voyons, messieurs… Dix-huit! послышался голосъ изъ толпы извощиковъ.

— За восемнадцать франковъ одинъ предлагаетъ, — перевела Глафира Семеновна.

— Четвертакъ одинъ можно еще прибавить. Ну, мусью… Сезъ… Сезъ франковъ. Шестнадцать… Вези за шестнадцать… По дорогѣ заѣдемъ выпить и тебѣ поднесемъ. Глаша! Переведи ему, что по дорогѣ ему поднесемъ.

— Выдумали еще! Стану я съ извощикомъ о пьянствѣ говорить!

— Да какое-же тутъ пьянство! Ну, ладно… Я самъ… Сезъ, мусье… Сезъ и по дорогѣ венъ ружъ буаръ дадимъ. Компрене? Ничего не компрене, чортъ его дери!

— За семнадцать ѣдетъ одинъ, — сказала Глафира Семеновна.

— Дать, что-ли? спросилъ Николай Ивановичъ. — Право, на лошадяхъ пріятно… Главное, я насчетъ воздушку-то… Я дамъ, Конуринъ.

— Давай! Гдѣ наше не пропадало! Все лучше, чѣмъ эти деньги въ вертушку просолить, махнулъ рукой тотъ.

Разсчитались съ привезшимъ ихъ на биржу одноконнымъ извощикомъ и стали пересаживаться въ двухконный экипажъ и наконецъ, покатили по гладкой, ровной, какъ полотно, дорогѣ въ Монте-Карло. Дорога шла въ гору. Открывались роскошные виды на море и на горы, вездѣ виллы, окруженныя пальмами, миртами, апельсинными деревьями, лаврами. Новый извощикъ, пожилой человѣкъ съ клинистой бородкой съ просѣдью и въ красномъ галстухѣ шарфомъ, по заведенной традиціи съ иностранцами, счелъ нужнымъ быть въ то-же время и чичероне. Онъ поминутно оборачивался къ сѣдокамъ и, указывая бичемъ на попадавшіяся по пути зданія и открывавшіеся виды, говорилъ безъ умолку. Говорилъ онъ на плохомъ французскомъ языкѣ съ примѣсью итальянскаго. Глафира Семеновна мало понимала его рѣчь, а спутники ея и совсѣмъ ничего не понимали. Вдругъ Глафира Семеновна стала вглядываться въ извощика; лицо его показалось ей знакомымъ, и она воскликнула:

— Николай Иванычъ! Можешь ты думать! Этотъ извощикъ — тотъ самый стариченка, который у меня вчера вечеромъ въ Казино выигрышъ мой утащилъ, когда я выиграла на Лиссабонъ.