Границы государства были в достаточной степени обеспечены. Ряд укреплений вдоль границы Византийской империи от Средиземного моря до Евфрата с поселенными там военными колонистами делали византийскую опасность ничтожной. Ту же роль в отношении турецких кочевников среднеазиатских степей играли могучие реки — Аму-Дарья и Сыр-Дарья (Джихон и Сихон по-тогдашнему). Главная опасность грозила халифату на внутреннем фронте. То были, во-первых, бесконечные крестьянские восстания, подрывавшие финансовую мощь империи, и, во-вторых, стремления правителей, особенно в отдаленных областях, на окраинах, стать независимыми, отделиться от халифата.
Против восстаний существовавшая организация войска была, как мы видели, совершенно непригодна. Во время опасного восстания в Египте, когда копты и местные арабы-земледельцы соединились против власти, восстание с перерывами тянулось с 812 по 832 год. Мотасим лично участвовал в усмирении его и убедился в непригодности местных арабских войск. Вскоре по вступлении на престол халифов он вычеркнул всех арабов Египта из списков жалованья, другими словами, освободил их от воинской повинности и упразднил этим все арабское войско провинции.
Войска, набранные из иранцев, даже хорасанская гвардия халифа, были не более пригодны. У них не было преданности царствующему дому. Неудачи с Бабеком показали, что против восстания в Иране они драться, как следует, не будут.
Был только один выход — реорганизовать совершенно основания, на которых совершался набор воинов, и изыскать новый человеческий материал, более пригодный для войны, чем арабы и иранцы. Таким материалом могли служить жившие по соседству с восточной окраиной халифата турки, а в западной части его — берберы. Оба племени жили в суровых условиях. Турки, кочевавшие в бескрайных степях Средней Азии, привыкли переносить и зимнюю стужу и снежные бураны, а часто и голод, когда от засухи и бескормицы погибал скот. Берберы жили в горах северной Африки, на окраине великой пустыни Сахары, были закалены в борьбе с дикими животными и с грозными явлениями природы, песчаными ураганами — самумом, страшным зноем, долгими переходами по безводным степям. И те и другие были прирожденными воинами, непрерывно сражались с соседними кочевниками, защищали свои стада от хищников, изобиловавших на их пастбищах, львов, пантер, гиен в Африке, волков и медведей в турецкой стране.
Частые стычки с пограничными турецкими племенами поставляли Ирану большое количество пленников. Не мало рабов давала и северная Африка, где частые бунты берберов приводили к военным экзекуциям и обращению в рабство мятежников. Еще при Мансуре встречаются отпущенные на волю турецкие рабы на военных должностях: один из них занимал такой важный пост, как пост коменданта Гамадана. Много было турецких рабов и у халифов.
Рабство в мусульманских странах не было той тяжкой формой эксплоатации труда, какой она была на Западе, в Риме, или в недавние времена в Америке. За небольшими, исключениями, это было домашнее рабство, не эксплоатация производственного труда, не насильственное выжимание прибавочной стоимости, а пользование услугами в домашнем обиходе за хорошую пищу и одежду. В богатых домах (а особенно при дворе халифа) бесчисленная челядь, у которой никакого дела не было, своим количеством, своими парадными одеждами и великолепным видом должна была свидетельствовать о богатстве и расточительности хозяина. Конечно, были рабы и другого рода, в больших количествах поступавшие из Африки (Занзибара), которых применяли к тяжелым работам в нездоровых местностях, например в низовьях Тигра и Евфрата. Там условия жизни рабов были ужасны и служили поводом к страшным восстаниям.
Сельское хозяйство в большей части халифата, раскинувшегося в той полосе, где осадков чрезвычайно мало и климат тропический, можно было вести только при условии искусственного орошения, и основой его служили ценные культуры жаркого пояса; финиковая пальма, хлопок, оливковое дерево, кунжут и другие. А искусственное орошение и ценные культуры требовали от земледельца, при тогдашних самых примитивных орудиях, чрезвычайно интенсивного труда, которого рабы не могли дать. Поэтому, даже в древние времена, даже во времена Римской империи, хозяйство которой было основано на рабском труде, в восточных провинциях Рима земледелие находилось в руках крестьян, правда, зависимых от помещиков или государства, прикрепленных к земле, но лично свободных, обрабатывающих каждый свой участок и лишь отдающих собственнику долю своей продукции.
То же было и в арабском государстве. Рабский труд применялся только в горном промысле, требующем совместней работы многих лиц, особенно в добыче селитры в болотистых низовьях Тигра и Евфрата, убийственный климат которых могли выдержать только африканские негры, покупавшиеся для этого в Занзибаре.
Закон ислама вообще относился к рабам весьма мягко, он их рассматривал не по-римски, как рабочий скот, а все же как людей. Как известно, законодательной книгой у мусульман является коран. Заключающиеся в нем законы изложены в общих выражениях и касаются быта почти патриархального общества; для сложных общественных отношений, царствовавших в эпоху Мамуна, они были мало пригодны и требовали пояснений и толкований. И вот в помощь корану явился второй источник мусульманского права, сунна, собрание хадисов — преданий — о том, как в том или ином конкретном случае поступал Мохаммед или первые халифы. Не подлежит сомнению, что некоторые хадисы могли дойти от времен Мохаммеда, были подлинными; несомненно тоже и то, что большая часть хадисов была сочинена мусульманскими богословами для подкрепления их собственных суждений непререкаемым авторитетом Мохаммеда. Но подлинные или неподлинные, хадисы были признаны законом всем мусульманским обществом IX века и являлись выражением правосознания населения того времени.
И вот хадисы гласят, что Мохаммед говорил: «Рабы — братья ваши, это слуги, которых бог поставил под вашу власть; имеющий в своей власти брата своего должен давать ему есть то же, чем он сам питается, и одевать его, как самого себя. Не возлагайте на него работы сверх сил, и если это случится, то помогайте ему».
«Никто да не говорит: раб мой или моя рабыня, но пусть говорит: мой слуга, моя служанка, мой мальчик». «Когда раб приносит еду, если хозяин не посадит его, то пусть даст ему кусок или два, ибо раб трудился над изготовлением пищи».
Отпускать рабов на волю не только рекомендуется, как богоугодное дело, но возлагается во многих случаях, как искупление вины (например, за нарушение поста, неисполнение предписаний о молитве).
Хадис гласит: «Если раб письменно попросит вас освободить его, — освобождайте, если он платежеспособен. Дайте ему нечто от благ, которые даровал вам бог. Не принуждайте рабынь ваших к проституции».
Детям внушалось под страхом наказания обращаться к рабам почтительно, а отнюдь не приказывать и не оскорблять их.
При таком положении домашних рабов вполне понятно, что халифы могли рассчитывать на преданность своих турецких рабов больше, чем на преданность подданных арабского и иранского происхождения. Турецкие рабы, обращенные в воинов, в гвардию халифа, получали прекрасное содержание; по сравнению с подданными пользовались привилегированным положением и могли быть уверенными, что рано или поздно получат свободу. При удаче они могли пройти быстро все иерархические ступени в гвардии халифа, занимать высшие придворные должности, наживать несметные богатства.
Мотасим начал покупать турецких и берберийских рабов в большом количестве. Цена турецкого раба, конечно, колебалась в зависимости от его здоровья и физической силы, но в среднем составляла 600 дирхемов. При громадных доходах халифа у него была возможность скупать рабов тысячами, и действительно он создал из них армию в 70 тысяч человек.
При преемниках Мотасима турки заполняют весь командный состав и весь высший придворный штат, и все они были вольноотпущенниками халифов или их рабами.
Организация войска из турецких рабов таила в себе противоречия, которые ускорили в конце века крушение халифата, но уже при Мотасиме сказались некоторые недостатки новой системы. Грубые, незнакомые с цивилизацией, привычные к грабежам и набегам, сыны степей и гор, попав в центр высокой культуры, каким был Багдад того времени, они обращались с населением его, как с покоренным. Имущество и честь горожан ни на минуту не были обеспечены от их насилия. Нечего и говорить, что их обращение с населением провинций во время походов было еще хуже, а потворство, которое оказывал двор их бесчинствам, создало сильное отчуждение от династии со стороны как раз тех слоев населения, которые составляли до сих пор опору Аббасидов — буржуазии Багдада и других городов Савада.
