Отчета в журнале «Annals of Philosophy» о докладе Дэви, с явным намеком на то, что поступок Фарадея граничит с плагиатом, было вполне достаточно, чтобы обречь избрание Фарадея на неудачу. Вот почему печатное опровержение было крайне необходимо.
Текст опровержения был составлен самим Фарадеем: «В предыдущем номере, — говорилось в опровержении, — мы пытались дать полный отчет о важном сообщении, сделанном сэром Гемфри Дэви Королевскому обществу 5 марта. Однако мы просим наших читателей не принимать во внимание пяти строк этого отчета, которые являются не только неправильными, но прямо лживыми. Стремясь избежать акта несправедливости к третьему лицу, мы отсылаем читателей к оригиналу доклада, когда тот будет опубликован»
Но, несмотря ни на что, обвинения против Фарадея не только не прекратились, но, наоборот, усилились. Провалить кандидатуру Фарадея в члены Королевского общества стало целью определенной группы ученых. Между тем, двадцать девять человек, среди которых, между прочим, был Волластон, внесли предложение об избрании Фарадея членом Королевского общества. На заседании 1 мая 1823 года было оглашено следующее заявление:
«Господин Михаил Фарадей, отлично знающий химию, автор многих сочинений, напечатанных в трудах Королевского общества, желает вступить в число членов этого общества, и мы, нижеподписавшиеся, рекомендуем лично нам известного Фарадея как лицо, особенно достойное этой чести, и полагаем, что он будет для нас полезным и ценным сочленом».
По традициям Лондонского Королевского общества заявление читалось на десяти заседаниях, предшествовавших баллотировке. Кампания против Фарадея стала еще упорнее, и Фарадей был вынужден вторично выступить с подробными об'яснениями. Сохраняя везде внешне спокойный тон, холодно и твердо отвергая взводимые на него обвинения, Фарадей тяжело переживал все обстоятельства этого дела. Его биографы обычно проходят мимо этого, быть может самого трагического, момента в жизни великого основоположника современной электротехники. Дошедшие до нас материалы, касающиеся этой стороны вопроса, крайне скудны. Но одно указание самого Фарадея, содержащееся в письме к ближайшему другу Волластона, не оставляет сомнения в том, что весной 1823 года Фарадей находился в настолько подавленном состоянии, что вряд ли ему когда-либо впоследствии приходилось переживать более тяжелые времена. Письмо адресовано Г. Ворбортону, члену Королевского общества, и помечено 29 августа 1823 года. Фарадей писал: «Два месяца назад я пришел к заключению, что буду отвергнут Королевским обществом, несмотря на мое убеждение, что многие отнеслись бы ко мне с должной справедливостью. При тогдашнем состоянии моего духа, непринятие, равно как и принятие меня в члены Общества были бы для меня одинаково безразличны».
Подобное настроение могло иметь место только в период резкого упадка духа. По выражению одного из биографов Фарадея, магические буквы FRS (сокращенное название члена Королевского общества — Fellow Royal Society) давно были. предметом его вожделений, как, впрочем, и всех молодых ученых. Чуждый всякого честолюбия (впоследствии он, например, несмотря на настоятельные просьбы друзей, категорически отказался занять место президента Королевского общества), Фарадей, вместе с тем, всегда радовался, когда его неутомимые труды на научном поприще получали достойное признание и оценку. Он собирал и бережно хранил дипломы научных организаций почти всего мира, награждавших его различными почетными званиями; в них он видел публичное признание своих заслуг перед наукой.
Не прошло и восьми лет с тех пор, как Фарадей занялся самостоятельными научными исследованиями, а его кандидатура была уже выдвинута в члены Королевского общества. Всего десять лет тому назад, простым подмастерьем, он оставил переплетную мастерскую, не успев даже стать мастером. Трудно найти в истории науки другую столь же быструю и поразительную эволюцию. Но вот на этом, казалось бы блистательном, пути создаются препятствия самого странного характера. Хуже всего было то, что многие ученые сознавали правоту Фарадея, но было очевидно, что даже и их поддержка не могла быть настолько существенной, чтобы преодолеть козни небольшой, но деятельной группы, к которой принадлежал и Дэви, принявший на себя как бы главенствующую роль в этом деле.
Зная, что Дэви, бывший тогда президентом Королевского общества, находится в числе его противников, Фарадей считал свое положение совершенно безнадежным. И именно этим об'ясняется его апатичное в тот момент отношение к вопросу собственной карьеры.
Из этого состояния Фарадея вывело достойное поведение Волластона и поддержка других ученых. В том же письме к Ворбортону Фарадей писал: «Теперь, когда я с такой полнотой испытал доброту и великодушие д-ра Волластона, неизменные в течение всего этого дела, и когда я нахожу выражения сильной благожелательности ко мне, я в восторге от надежды получить почетное звание члена Королевского общества».
Создалась таким образом реальная возможность осуществить свое сокровенное желание. Ободренный поддержкой ряда ученых, среди которых были и личные его друзья, Фарадей больше не боялся оппозиции. Он отверг предложение Дэви, который требовал от него снятия кандидатуры даже тогда, когда выяснилось, что почти никто против его ассистента голосовать не будет.
Сам Фарадей много лет спустя передавал разговор, происшедший между ним и Дэви по этому поводу: «Дэви сказал мне, что я должен снять свою кандидатуру. Я ответил, что сделать этого не могу, так как выставил ее не я, а члены Королевского общества. Он заметил, что я должен побудить их взять свое предложение обратно. Я ответил: заранее знаю, что они этого не сделают. Тогда он заявил, что сам сделает это как президент. Я ответил, что, вероятно, сэр Гемфри Дэви сделает то, что считает полезным для Королевского общества».
Дэви был вне себя. Сопротивление Фарадея было для него неожиданным, так как он привык видеть в своем ассистенте покорного помощника, всегда и во всем ему подчинявшегося. На самом деле Фарадей отнюдь не был покорной натурой. Правда, с первых лет знакомства и до последних дней своей жизни, он очень высоко ценил Дэви как ученого, всегда преклонялся перед его талантом и никогда не переставал считать себя обязанным ему своей научной карьерой. Но рабская покорность была ему глубоко чуждой. Дэви же по отношению к Фарадею проявлял особую заносчивость и поэтому пришел в яростное ожесточение, когда Фарадей, сохраняя учтивую корректность, проявил на этот раз необычную, как это казалось Дэви, решительность.
Если бы Фарадей захотел, то он, конечно, мог бы снять свою кандидатуру. Но это было бы явной уступкой врагам, которым в Фарадее могло не нравиться только его происхождение.
Не помогло Дэви и его положение в Королевском обществе. Предпринятые им шаги ни к чему не привели. Во время баллотировки Фарадей получил лишь один неизбирательный шар…
В такой тяжелой и напряженной атмосфере Фарадей прожил весь 1823 год. После избрания его членом Королевского общества, 8 января 1824 года, он занялся научной работой, главным образом в области химии. Начатые им столь плодотворные исследования в области электричества, казалось, приостановились. Действительно, до 1831 года ничего выдающегося по электричеству он не опубликовал, и можно было подумать, что химик Фарадей, ученик химика Дэви, занялся вопросами электричества в известной мере случайно, подобно тому как многие другие ученые различных специальностей занимались проблемами электромагнетизма. Мало кому было известно, что Фарадей упорно и настойчиво стремился к определенной цели — «превратить магнетизм в электричество». Вряд ли кто-либо, в том числе и сам Фарадей, предполагал, что осуществление его идеи явится в истории науки огромным событием, не уступающим ни одному из достижений XIX века в области естествознания. Меньше всего можно было предположить, что новому открытию — явления электромагнитной индукции — суждено послужить началом неслыханного в истории человеческого общества технического переворота, который поднял на грандиозную высоту уровень производительных сил капитализма и тем самым подготовил материальную базу для нового, социалистического строя.
