Пяти лет Гемфри научился читать и писать. Басни Эзопа и «Странствования пилигрима» были его первыми и любимыми книжками. Талантливость Деви проявилась уже в эти детские годы.

На седьмом году мальчика отдали в школу мистера Гаритона. Призванный просвещать молодое поколение Пензанса, Гаритон мало подходил к педагогической деятельности. Он, попросту говоря, был безграмотен. «Система» Гаритона сводилась к тому, что дети обучались больше на школьном дворе, чем в самой школе. Питомцы мистера Гаритона были предоставлены самим себе. Но иногда — это, видимо, было связано с потреблением спиртных напитков — на Гаритона находил педагогический зуд. Тогда его линейка жестоко гуляла по головам учеников. Девять лет провел Гемфри в школе Гаритона. Частенько учитель приглашал Гемфри к себе в кабинет и, не уставая повторять:

хватал Гемфри за уши и с наслаждением драл их до тех пор, пока жертва не ухитрялась вырваться из его лап и убежать подальше от школы. Методы Гаритона, к счастью, не причинили Деви большого вреда…

В школе Гаритона большим почетом пользовались греческий и латинский языки, которые являлись главным предметом преподавания. Часто вечером у школьного окна, под монотонный шум морского прибоя и дождя, Гемфри предавался своим невеселым размышлениям. Ему было тяжело от слишком частых встреч с гибкой линейкой мистера Гаритона, от ненавистных греческого и латинского языков, от тоски по дому. Дома были мать и бабушка, которая так хорошо рассказывала маленькому Деви старинные английские сказки. Голова бабушки была буквально набита чудесными сказаниями и легендами. Особенно увлекался Деви рассказами о привидениях. От бабушки унаследовал он свои поэтические наклонности, может быть, храня детские впечатления, он на всю жизнь остался немного суеверным. Уже будучи известным ученым, путешествуя по Европе в зените славы, Деви удивлял своих коллег суеверным требованием скрещивать вилки и ножи после каждого блюда.

Веселый и жизнерадостный Гемфри был любимцем семьи. Много лет спустя Гемфри писал матери: «В конце концов, способ, с помощью которого нас обучают латинскому и греческому, не влияет на наш умственный склад. Я считаю счастьем, что, будучи ребенком, был предоставлен в значительной степени самому себе. Никакого плана учебы не было, и мне нравилась праздность в школе мистера Гаритона. Может быть, этим обстоятельствам я обязан своим небольшим талантом и его особенному применению». В первые годы занятий Гемфри отличался более за стенами школы, чем в классах.

Школьные товарищи полностью оценили поэтические наклонности Гемфри: вскоре многие влюбленные юноши Пензанса прибегали к помощи Гемфри для составления писем, стихов и шуток своим возлюбленным. Унаследовав от бабушки богатое воображение и обладая прекрасной памятью, Гемфри стал отличным рассказчиком. Под балконом гостиницы «Звезда» на Рыночной улице товарищи Гемфри часто слушали фантастические приключения из «Арабских сказок».

«Прочитав несколько книг, — пишет Деви в своих воспоминаниях ранней юности, — я был охвачен желанием рассказывать их и постепенно начал выдумывать, составлять собственные рассказы. Быть может, это и было причиной моей оригинальности. Я никогда не любил подражать, а только изобретать».

Школа ничего не дала Деви, кроме элементарных математических знаний и некоторых навыков в переводе латинских стихов на английский язык. Большую часть знаний он приобрел в библиотеке доктора Джона Тонкина. Семья Деви попала в жестокие тиски нужды, и с девяти лет Гемфри постоянно жил у доктора Тонкина. Кроме чтения книг, мальчик находил достаточно времени и для других занятий. Любовь к «экспериментам» проявилась довольно рано. Гемфри любил мастерить фейерверки. Местом для этих занятий служила пустая комната, в которой почтенный доктор, человек преклонного возраста, лечился от своих болезней. Здесь была установлена «комнатная лошадь», на которой доктор упражнялся в плохую погоду в «верховой езде». «Комнатная лошадь» представляла собой большое кресло, укрепленное на досках с пружинами. Эти доски и служили для Гемфри столом, на котором он изготовлял ракеты и прыгающих лягушек.

…Население Корнуэльса все уменьшалось. Жители массами уезжали в другие районы Англии или за океан. Это была эпоха полоумного короля Великобритании — Георга III. Торговля в Корнуэльсе была незначительной. Главными источниками новостей были бродячие торговцы и моряки каботажного плавания. Была еще захудалая газетка «Шернбургский вестник» — единственная газетка, издававшаяся на западе Англии. С большим опозданием узнавал Корнуэльс о том, что происходит на белом свете. Его дороги были простыми горными тропинками.

В 1787 году семья Деви выехала из Пензанса в усадьбу Варфел, в двух с половиной милях от городка. Выезд, очевидно, был вызван материальными затруднениями Роберта Деви. Гемфри остался жить у мистера Тонкина и по-прежнему продолжал «учебу» в школе Гаритона.

Во время летних каникул и в частые перерывы школьных занятий Гемфри совершал прогулки между Пензансом и Варфелом. Поездки верхом на пони «Дэрби» были чудесным праздником в жизни Гемфри. Живописная природа красивейшего уголка Англии не могла не оказать сильного влияния на впечатлительный ум мальчика, Глубокие, густо заросшие каньоны напоминали джунгли. То там, то здесь высились памятники старины, огромные каменные гряды, холмы и долмены. Черными провалами зияли заброшенные горные разработки. Все это распаляло воображение и возбуждало любознательность Гемфри. С удилищем и ружьём подолгу блуждал он по лесам и холмам, пока не забирался в дикую лесную чащу, где оставался многие часы. Душа наполнялась поэтическим восторгом, и в горячем порыве Гемфри набрасывал юношеские стихи и афоризмы.

Вместе с вдохновенным, чисто поэтическим увлечением природой Гемфри проявлял любознательность и интерес к естественной истории. У него был свой садик, за которым он тщательно ухаживал, он любил собирать коллекции минералов и зарисовывал рыб и птиц. За этими детскими занятиями скрывался огненный темперамент будущего великого химика-естествоиспытателя.

Истоки химии теряются в глубокой древности. Демокрит, материалист древности, признавал, что в основе всего мироздания лежат атомы, он же указал на основное положение химии — из ничего ничто произойти не может. Другой грек, Эмпедокл, также предвосхитил гениальное открытие Лавуазье: «Из ничего не возникает ничего: ничто из того, что существует, не может быть уничтожено. Всякая перемена в природе не что иное, как соединение и разделение частей. Сущность природы заключается в вечном круговороте». Пройдут века, и в другую эпоху эти замечательные мысли найдут полное подтверждение в научных фактах и открытиях химии. Эти положения лягут в основу всего материалистического миропонимания.

В средние века широкое развитие получила алхимия. Алхимики искали способы превращения дешевых металлов в золото. Искали «жизненный эликсир»- средство к достижению вечной жизни. Некий итальянский поэт, алхимик Аугурелли преподнес в 1514 году папе Льву X свою поэму об алхимии; он воспевал способы получения искусственного золота и рассчитывал на щедрое вознаграждение от главы католической церкви. Лев X вежливо принял поэму, но подарил алхимику пустой мешок! Он заявил разочарованному итальянцу: «Тому, кто обладает столь великим искусством, недостает лишь кошелька для золота!» В погоне за сказочным «философским камнем», за «жизненным элексиром», за способом превращения простых металлов в золото алхимия не нашла ни первого, ни второго, ни третьего. И все же алхимики принесли большую услугу человечеству — они накопили значительный фактический материал, они наметили путь в сказочную и загадочную область строения материи; из алхимии выросла современная научная химия.