Литмир - Электронная Библиотека

Приведем здесь это «знаменитое» предисловие:

«К читателю о гипотезах этого труда.

Не подлежит сомнению, что, по причине распространившихся известий о новых гипотезах этого сочинения, у некоторых ученых возникло сильное неудовольствие на то, что в сочинении этом Земля представляется движущеюся, Солнце же находящимся неподвижно в центре вселенной, ибо, по их мнению, не следует колебать начала благородных наук, уже издавна покоящиеся на истинных основаниях.

Но если рассмотреть внимательнее, то найдем, что автор этого сочинения не сделал ничего, достойного порицания, ибо задача астронома состоит в том, чтобы при помощи тщательных и искусных наблюдений составить себе понятие о движении небесных тел. После этого он старается исследрвать причины движений, а в случае невозможности найти эти причины, придумывает гипотезы, на основании коих, посредством геометрических теорем, можно было бы вычислять эти движения для будущего, а равно и для прошедшего времени. Обоим этим условиям искусство автора удовлетворяет отлично.

Гипотезы его могут быть и несправедливыми, могут быть даже невероятными; достаточно, если они приводят нас к вычислениям, удовлетворяющим нашим наблюдениям. Кто же настолько опытен в геометрии и оптике, чтобы эпицикл Венеры считать за нечто вероятное или же придавать веру объяснению, согласно которому эта планета иногда более чем на сорок градусов предшествует Солнцу, иногда же за ним следует? Кто же не видит, что, согласно этому предположению, диаметр планеты должен быть в перигее более чем в четыре раза большим, нежели в апогее, видимая же ее поверхность более чем в 16 раз, что, однако, противоречит наблюдениям всех времен?

Встречаются, впрочем, в этом учении еще и другие обстоятельства, не менее противоречащие, о которых нам нет надобности теперь упоминать. Достаточно этого, чтобы видеть, что этой системе (дословно: этому искусству) совершенно чуждо знание причин видимых нами неравномерных движений (планет). И если она подобное придумывает и придумывает довольно многое, то происходит это вовсе не с целью убедить кого-либо, что все это действительно так, но для того только, чтобы дать правильные основания для вычислений. Далее, так как для объяснения одного и того же движения предлагаются различные гипотезы (например, в случае движения Солнца допущение либо эксцентриситета, либо эпицикла), то астроном скорее всего обратится к тому, которое проще для понимания. Философ, может быть, предпочтет более вероятное. Но ни тот, ни другой не в состоянии узнать истину и рассказать о ней, если она не будет им раскрыта божественным откровением. Согласимся поэтому и ниже изложенные новые гипотезы поставить наряду с древними; они не менее вероятны, чем последние. Кроме того, они очень замечательны и легко усваиваются; они ведут за собой длинный ряд ценных, ученейших следствий. Во всем же, что касается гипотез, да не обращается никто к астрономии, если желает узнать что-либо достоверное; сама она не может этого сделать, и, если кто-либо примет за правду то, что было придумано вследствие иных побуждений, тот, познав это учение, сделается глупее, чем прежде. Прощай!»

А вот что писал епископ Гизе 26 июля 1543 года Ретику по поводу предисловия Осиандра: «При возвращении моем… я нашел два присланные тобой мне экземпляра сочинения нашего Коперника, о смерти которого я узнал лишь в Пруссии. Печаль моя о потере брата и великого человека, быть может, могла бы уменьшиться при чтении сочинения, которое изображает мне его как бы живым, если бы я в самом начале не усмотрел тотчас же измены или, как ты справедливо называешь, безбожия Петрея, возбудившего во мне столь же великое негодование, сколь велика моя печаль. Кто же не придет в ярость при виде такого гнусного дела?.. Впрочем, быть может, это должно быть приписываемо не столько типографщику, зависящему от других, сколько зависти человека, который, из соболезнования к учению древних, старается поколебать доверие к новому сочинению…»

Сочинение Коперника было, к счастью, снабжено и авторским предисловием, каким, в сущности, является посвящение папе Павлу III; оно дает полное понятие об убеждениях великого реформатора астрономии, осмелившегося Землю низвести на степень простой планеты.

Мы приводим здесь это предисловие в переводе Я. Вейнберга, лишь кое-где несколько измененном:

«Святейший отец! Думается мне, что некоторые лица, как только узнают, что я в сочинении моем о движениях небесных сфер[8] допускаю различное движение земного шара, без дальнейшего разбора осудят меня и мои воззрения. Я вовсе не столь высокого мнения о своей теории, чтобы не обращать внимания на мнения других. Хотя знаю я, что мысли философа довольно далеки от суждения народного, так как первый обязан во всем доискиваться истины настолько, сколько дано от бога уму человеческому, но тем не менее я полагаю, что должно отрешиться от взгляда, далекого от истины. По этой причине, рассуждая сам с собою о том, насколько нелепым покажется всем знакомым с утвердившимся в продолжение стольких веков мнением о неподвижном положении Земли в центре вселенной, если я, наоборот, стану утверждать, что Земля движется, — я долго колебался, обнародовать ли в печати мои исследования, или же следовать мне примеру пифагорейцев и других, которые, как видно из письма Лизия к Гиппарху, передавали тайны философии не письменно, а словесно, и то одним лишь родственникам своим и друзьям. Так поступали они, конечно, не из недоброжелательства, как думают некоторые, но с той целью, чтобы прекрасные плоды трудных исследований великих мыслителей не были пренебрегаемы теми, которые или не желают заниматься наукою без корыстных целей, или же, если они примером или увещеваниями других побуждены к занятию философией, тем не менее по недеятельности своей играют между философами такую же роль, как трутни между пчелами.

Взвешивая все это и боясь презрения за новизну и бессмыслие моего воззрения, я уже решился было не обнародовать моего сочинения. Но друзья мои заставили меня прекратить долговременную мою медлительность и нерешительность, в особенности же знаменитый во всех родах наук Николай Капуанский (Шенберг), а также особенно близкий мне и дружественный, столь сведущий в богословии и иных науках Тидеман Гизий, епископ Кульмский. Последний часто увещевал меня и требовал неотступно, чтобы я сочинение, скрываемое мною не только девять, но четырежды девять лет, наконец издал в свет. На этом настаивали и другие знатные и ученые мужи. Мне не следует, говорили они, из одной боязни долее медлить обнародованием моего труда для общей пользы математиков. Чем бессмысленнее в настоящее время покажется многим мое учение о движении Земли, тем более заслужит оно благодарности и удивления, если изданные мои исследования, благодаря ясным своим доводам, рассеют мрак кажущегося противоречия. В этой надежде и уступая этим увещаниям, я предоставил друзьям моим распорядиться о столь долго ожидаемом ими издании моего труда.

Но, быть может, святейшество твое удивится не столько тому, что я осмелился издавать мое сочинение в свет, взяв на себя труд письменного изложения моих мыслей относительно движения Земли, сколько тому (о чем в особенности ожидают от меня пояснения), каким образом осмелился я, вопреки давнему мнению математиков и вопреки, так сказать, здравому смыслу, подумать о движении Земли.

Не скрою от твоего святейшества, что я не чем иным не был приведен к мысли придумать иной способ вычисления движений небесных тел, как только тем обстоятельством, что относительно исследований этих движений математики не согласны между собою. Начать с того, что движения Солнца и Луны столь мало им известны, что они не в состоянии даже доказать и определить продолжительность года. Затем, при определении движений не только этих, но и других пяти блуждающих светил, они не употребляют ни одних и тех же начал, ни одних и тех же предположений, ни одинаковых доказательств. Действительно, некоторые ученые употребляют круги, другие же эксцентрики и эпициклы, но тем не менее не достигают желаемого. Те, которые придерживаются кругов, хотя и могут доказать происхождение разнообразных движений из совокупности таких кругов, но выводы их не согласны с наблюдениями. Изобретатели эксцентренных кругов хотя и могут на этом основании вычислить большую часть видимых движений, но принуждены бывают допускать многое такое, что кажется противным первоначальным правилам равномерного движения. Даже главного — вида мироздания и известную симметрию между частями его — они не в состоянии вывести на основании этой теории. С ними происходит то же самое, как если бы кто намеревался нарисовать одно целое из рук, ног, головы и других членов тела, совершенно хороших самих по себе, но принадлежащих не одному и тому же телу человеческому и нарисованных не по одному масштабу. Конечно, получилось бы тогда нечто, более похожее на урода, чем на человека. Стало быть, в ходе их доказательств, в так называемой их теории, нечто необходимое опускается или же допускается нечто чуждое, не принадлежащее к делу. Но этого не случилось бы с ними, если бы они всегда следовали истинным началам; ибо, если бы не прибегали к ложным допущениям (гипотезам), то, без сомнения, все выведенное (из теории) оказалось бы справедливым. Если эти мои указания теперь и кажутся темными, то я надеюсь, что в другом месте они сделаются более понятными. Обдумывая долгое время шаткость переданных нам математических догматов касательно взаимного соотношения движений небесных тел, я стал, наконец, досадовать, что философам, обыкновенно стремящимся к распознаванию самых даже ничтожных вещей, до сих пор еще не удалось с достаточной верностью объснить ход мировой машины, созданной лучшим и любящим порядок зодчим. Поэтому я принял на себя труд прочесть доступные мне сочинения всех философов с целью убедиться, допускает ли кто-либо из них иной род движения, чем тот, который преподается в наших школах. И вот нашел я сперва у Цицерона, что Ницетас допускает движение Земли, а из одного места Плутарха усмотрел, что и иные были того же мнения. Вот подлинные слова Плутарха (приводится греческий текст): «Обыкновенно принято, что Земля находится в покое; но пифагореец Филолай допускает, что Земля, равно как и Солнце и Луна, движутся вокруг огня по косому кругу. Гераклид Понтский, а равно и пифагореец Экфант, также придают Земле движение, но не поступательное, а вращательное, вследствие которого она, подобно колесу, по направлению от заката к восходу вращается вокруг своего центра».

вернуться

8

Говорить о «сферах» было в то время общепринятым. Однако, сферами Евдокса или Фракасторо Коперник отнюдь не пользовался.

27
{"b":"177874","o":1}