Эти конфликты носили скрытый характер. Любая попытка «раскачать лодку» немедленно пресекалась по партийной линии с помощью необходимого репрессивного аппарата КГБ СССР. Когда же эти два стержня – КПСС и Комитет госбезопасности – были выдернуты из плоти межнациональных отношений, все рухнуло на давно уже тлеющие угли взаимной вражды.

Единственной силой, которая своей мощью и авторитетом могла выступить против разгрома союзного государства, был русский народ.

Да, его элита была либо расстреляна, либо рассеяна в эмиграции в Гражданскую войну 1918–1920 гг.

Да, пришедшее ей на смену молодое поколение сильных и смелых советских юношей и девушек полегло на полях Второй мировой войны. С той войны молодых людей 1923 года рождения вернулось всего три процента!

Да, современным русским людям также отказывали в праве гордиться своей нацией. Как сейчас помню, как наша классная учительница объясняла нам перед встречей с французскими сверстниками, что нельзя называть себя русскими, если спросят, надо говорить, что мы – советские (nous sommes sovietiques).

Тем не менее только русские могли выступить организованно в защиту единого государства. Именно поэтому факты атаки на мирных русских жителей в Закавказье, Прибалтике и Средней Азии тщательно скрывались Кремлем (точно так в свое время Ленин, раскручивая антигосударственные настроения в России во время Первой мировой войны, требовал от пролетарской прессы наложить запрет на всякие публикации о немецких зверствах против русских военнопленных). Горбачев, а затем и сменивший его в Кремле Борис Ельцин справедливо полагали, что правда о катастрофе тысяч вырезанных русских семей может разбудить гнев нации и призвать ее к ответному действию.

Истинный национальный лидер сумел бы опереться на активную моральную поддержку народа. В конце 1980-х годов русские более-менее равномерно проживали на всей территории Советской империи, а значит – могли коллективно выступить в защиту государственного единства.

Решительные меры сильного национального лидера были бы поддержаны массой нерусских народов, желавших сохранить то лучшее, что было в советском строе. Об этом свидетельствуют результаты мартовского 1991 года общенационального референдума в поддержку сохранения СССР, который, несмотря на лукавство горбачевской формулировки, вынесенной на обсуждение, был поддержан абсолютным большинством граждан страны.

…Но национальный лидер, народный вождь, способный взять на себя всю полноту власти в этот критический момент жизни нации и государства, не появился. Господь оставил нас один на один с маразмирующим Политбюро и его болтливым генсеком. И если раньше в русской истории «декабристы будили Герцена», то сейчас все складывалось намного драматичнее: разложение советской власти «разбудило Вия» – антиобщественную и антигосударственную нечисть. Если бы я был сценаристом фильмов ужасов, я так бы описал ситуацию 90-х годов: «На востоке кровавыми лучами забрезжил политический восход Бориса Ельцина. Казалось, еще немного, массивная дверь Верховного Совета распахнется, и в зал войдет Князь Тьмы. “Поднимите мне веки!” – хрипит царь вурдалаков, и все вампиры, визжа, отталкивая друг друга, прыгают на истерзанную Россию».

Система отбора советских партийных кадров могла выплевывать на самый верх государственной власти только таких серых личностей, как Михаил Горбачев, которого, безусловно, уважают на Западе за развал СССР, но именно за это презирают и даже ненавидят на Родине. Если все же попытаться быть немного справедливым к Горбачеву, то надо сказать, что он не был плохим человеком. Главная его слабость – это слабость (прошу прощения за игру слов). Размах его личности просто не соответствовал размаху преобразований, которые он начал, а потому революция съела своего отца. Совсем другое дело – Ельцин. Своенравный и харизматичный деспот знал, что творил. Он продал и предал Россию.

В 1981 году я стоял перед выбором: стать профессиональным спортсменом и поступить в Московский авиационный институт (МАИ), где была классная гандбольная команда (гандболом я занимался профессионально), или сдать документы в Московский государственный университет (МГУ). В пользу МАИ меня склонял отец. Он полагал, что авиационный институт, где еще преподавал мой дед Константин Павлович Рогозин, даст мне не только правильное инженерное образование, но и стартовую площадку для блестящей военной карьеры.

Отец всю жизнь посвятил авиации. Окончив с отличием Оренбургское военное авиационное училище имени прославленного русского летчика Валерия Чкалова, он познакомился с моей мамой – Тамарой Васильевной Прокофьевой, выпускницей местного мединститута. Там, на Южном Урале, в 1953 году родилась моя старшая сестра Татьяна. Семья переехала в Москву. Сначала жили в старом московском квартале на Тишинке, потом получили квартиру на окраине столицы – в одной из московских новостроек – Тушино.

Когда-то мои дед и бабушка жили рядом со Смоленской площадью, где сейчас находится знаменитое высотное здание российского МИДа. Однако в 1941 году бомба, сброшенная с немецкого бомбардировщика, разрушила их дом.

В 13 лет отец сбежал на фронт. Служил юнгой на вспомогательных судах Днепровской флотилии. С тяжелым воспалением легких его доставили домой, но поскольку жить в Москве было негде, семья эвакуировалась в Сибирь – на Алтай. Дед Константин (другой мой дед, Василий, трагически погиб еще в 1935 году, оставив мою маму сиротой в пятилетнем возрасте) с первых дней войны вплоть до 1944 года служил главным инженером на линкоре «Марат». Именно этот прославленный корабль Балтийского флота, подвергаясь постоянным налетам вражеской авиации, своим огнем сдерживал натиск германской армии на блокадный Ленинград.

На военной службе в нашей семье состояли многие поколения моих предков. Прапрадед (дед моей бабки – матери отца) Николай Антонович Миткевич-Жолток окончил 3-е военное Александровское училище, затем Александровскую военно-юридическую академию в Санкт-Петербурге. Кавалер орденов святых Владимира, Станислава, Анны, а также ордена Белого Орла. Участвовал в Русско-японской войне 1904–1905 годов и Первой мировой войне. В 1908 году назначен полицеймейстером Московской городской полиции, а в 1912 году произведен в генерал-майоры. Летом 1916 года, вернувшись на армейскую службу, принял деятельное участие в разработке плана знаменитого Брусиловского прорыва.

Большевистский переворот 1917 года мой прапрадед не принял. Он продолжил службу в Штабе Главнокомандующего вооруженными силами на Юге России генерал-лейтенанта Деникина, став, таким образом, активным участником Белого движения. К сожалению, узнать подробности его судьбы после 1919 года я не смог.

Там же на Кавказе служил и его кузен, герой Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, – Вячеслав Куприянович Миткевич-Жолток, тоже генерал-майор и (до 1903 года) начальник Штаба Терского казачьего войска.

Сын Николая Антоновича – Борис Николаевич, мой прадед, накануне Первой мировой войны окончил Гатчинскую школу военных летчиков. За храбрость был награжден офицерскими Георгиевскими крестами. После Гражданской войны прадед решил Россию не покидать. Красная армия нуждалась в профессионалах, и Бориса Николаевича пригласили служить «военным специалистом». Летчиком он был, как говорится, от Бога. В армии его сразу оценили по достоинству. Известно, что в конце 30-х годов НКВД плотно занимался его «шпионской деятельностью», но после того, как он получил инфаркт и демобилизовался, от него отстали.

Что касается династии Рогозиных, чью фамилию я ношу по мужской линии, то родом они из-под города Ростова Великого. Сейчас их родовое село Гари находится в Ильинском районе Ивановской области.

Рогозины – потомственные кузнецы-богатыри. Жили зажиточно. Когда большевики пришли к власти, мой дед Константин Павлович со своим отцом и его братьями благоразумно решили покинуть малую родину и переехать в Москву, где проще было укрыться от пристального взгляда комиссаров.