Очертив таким популярным образом круг проблем и забот, которые одолевают начинающего предпринимателя, Гай свел речь к просьбе: не согласится ли фрейлейн Маргарита поступить к нему на службу, скажем, в качестве референта? Ее обязанности он сам представляет себе еще довольно смутно, но одно может обещать уверенно: работа будет нескучная, даже творческая, Маргарита сумеет проявить все свои способности. Во всяком случае, речь идет не об унылом секретарстве. И, разумеется, платить он будет гораздо больше, чем получает она в спортивном магазине.

Маргарита слегка покраснела:

— Вы и об этом знаете?

— Впервые я увидел вас именно там. — Ему очень приятно было говорить ей правду. — Вот только не понял, кто такой Гюнтер Валле?

Они долго молчали, потом она вздохнула как-то легко и коротко и сказала с неожиданной улыбкой:

— Валле? Ах, да!

— Знакомый?

— Он живет на одной улице с моей кормилицей. Вернее, жил… У его отца была мастерская и магазинчик… Делал пуговицы, пряжки… Все из металла… Я иногда заказывала у них кое-что…

— Похоже, вы ему очень нравитесь…

Она пожала плечами:

— Это смешно… Герр Шульц объявил мне, что с понедельника могу больше не выходить. Выдал жалованье за две недели вперед.

— Это хозяин спортивного магазина?

— Да.

— Недоволен вашей работой?

— Не столько он, сколько фрау Шульц.

Гай счел уместным пошутить:

— Вот видите, вы уже разбираетесь в тайных пружинах, движущих торговлю. Это лучшая рекомендация при поступлении на новую службу.

Он испытывал уверенность, что Грета согласится на его предложение, и имел все основания считать ход дела удачным. Но его порою жгло нетерпение, он еще не до конца отшлифовал в себе одно бесценное при его теперешней работе качество — умение безошибочно чувствовать ритм событий и точно соизмерять с ними собственные действия, так, чтобы ни в коем случае ни на секунду не опередить события, но и ни на секунду не опоздать. Это сродни жокейскому чувству пейса. Если жокей хорошо чувствует пейс — то есть точно знает в каждый данный момент скачки, с какой резвостью идет его лошадь и какой посыл она еще может выдержать до призового столба, — значит он мастер, он может выиграть и не загнать понапрасну свою лошадь. Нет этого чувства — лучше не садиться в седло, а мирно чистить конюшню…

Сверх всяких надежд и ожиданий Грета позвонила утром на следующий день; и, видно, радость его так явно прорывалась в голосе, что она спросила после обмена приветствиями:

— У вас сегодня праздник?

Банальный комплимент сам напрашивался на язык, но он давно научился отказываться от всего, что лежит сверху, и потому тоже спросил:

— А у вас?

— Я переезжаю. Не хотите помочь?

— Ну конечно!

— Вещей совсем мало…

— Я сейчас же выезжаю!

Через десять минут он был у нее.

Вещей действительно оказалось мало: три кожаных чемодана, большой, в человеческий рост, лакированный кофр для верхнего платья, тюк с постельным бельем и подушками и связка книг. Остальное — мебель и прочее, — как объяснила Грета, было продано оптом перекупщику и ушло на уплату долгов.

Гай подрядил на улице посыльного в красном кепи с медным номером, тот погрузил вещи, и они поехали к матушке Луизе. Ехали долго: кормилица жила на Оливаерштрассе. Говорили о пустяках, Грета все время подсказывала дорогу.

Выгрузиться и перенести вещи в тесную квартиру им помогал Курт, молочный брат Греты. Матушку Луизу можно было бы и не называть матушкой. Она, правда, имела усталый вид, лицо в морщинах, но когда взглянула на Грету и улыбнулась, ей можно было дать лет сорок пять, не больше. Курт произвел на Гая впечатление парня основательного. Они не разговаривали, Курт спешил. Работал он, как сказала Грета, слесарем на каком-то машиностроительном заводе.

Еще больше, чем утренним звонком, Грета удивила его предложением поехать на озеро Ванзее — ей хотелось подышать воздухом, чего она не делала, кажется, уже сто лет…

Эта поездка запомнилась Гаю надолго. И вовсе не потому, что по глади озера скользили под парусами белые яхты, а над озером парили чайки, что небо было голубое и солнце светило ласково. И лишь наполовину потому, что, когда они катались на лодке — он на веслах, она перед ним, колени в колени, — Грета была прямо-таки счастлива, и когда глядела на него, ее серые глаза блестели, что после, когда они ужинали на веранде летнего ресторана и когда возвращались на электричке в Берлин, она так искренне, от души, смеялась его шуткам. Главное состояло в том, что он узнал и понял ее в этот день.

Она не умела врать, хотя ей в высшей степени было присуще женское искусство скрывать истинные чувства, придавая произносимым вслух словам обратный смысл.

Его поразил ее серьезный взгляд на некоторые вопросы бытия. От представительницы аристократического рода было довольно неожиданно услышать суждения, суть которых лучше всего можно передать в лаконичной, концентрированной форме пролетарских лозунгов.

Оказывается, она и до этой проклятой витрины успела кое-что понять. Ее отца, человека, совершенно лишенного практической жилки, бесчестные спекулянты недвижимостью обобрали до нитки, и он умер нищим, лишь перед самой смертью сообразив, что мир, в котором он так несчастливо жил, устроен крайне несправедливо. Разумеется, у него не возникло бунтарских мыслей, но свой протест он все-таки выразил, как умел, отказавшись от причастия. Это, между прочим, потрясло двенадцатилетнюю Грету до глубины души. После смерти отца, оставшись круглой сиротой, девочка могла бы пропасть, если бы не Луиза Шмидт. Эта простая женщина стала ей матерью и воспитывала наравне со своим сыном. Мытьем полов и стиркой зарабатывать на хлеб и маргарин она могла, но не больше. Кое-какие вещи, оставшиеся после отца, продавались постепенно ради того, чтобы маленькая графиня могла кормиться получше, но Грета устраивала забастовки, если Луиза не клала на тарелку Курта такого же куска, какой давала ей. Чтобы закончить гимназию, Грете пришлось подрабатывать. Она побывала и продавцом газет, и горничной, и посудомойкой. А когда в один прекрасный день старый друг отца фон Вернер по какой-то своей прихоти навестил ее и с приятным удивлением обнаружил перед собою красивую девушку, он вознамерился обеспечить ей существование, достойное происхождения. Была возвращена старая квартира с мебелью, назначено месячное пособие. Но Грета очень скоро поняла, что фон Вернер отнюдь не бескорыстен и не дружеские чувства к ее отцу питают его благотворительность. Сначала он попросил Грету стать его женой — он был вдовец. Она решительно отказалась. Тогда он предложил ей сделаться его содержанкой. Грета, наверное, покончила бы с собой, если бы не матушка Луиза. Ну, а потом она поступила в спортивный магазин…

Гай прямо спросил ее: «А как вы относитесь к новой власти?». И она так же прямо ответила: «Я ненавижу гитлеровцев и их свастику». Она недостаточно понизила при этом голос, и лишь по счастливой случайности никого не оказалось рядом. Он посоветовал никогда впредь не произносить таких вещей вслух.

В городе он подвез ее к дому, где жила Луиза Шмидт и где отныне будет жить и она. И на прощание Грета сказала, что согласна работать у него.

Гай был твердо убежден, что в честности и порядочности Греты можно не сомневаться. Нужно только привести в систему ее собственные мысли и взгляды, и она самостоятельно сделает правильные выводы.

На следующий день он заключил с нею джентльменский договор — без всяких письменных обязательств, — суть которого заключалась в том, что фрейлейн Маргарита-Виктория Равенсбург-Равенау в качестве референта голландского предпринимателя Ганри Манинга должна исполнять его отдельные поручения, а он, в свою очередь, обязуется выплачивать ей жалованье в размере 200 марок в месяц.

Из конторы они отправились обедать. И с того обеда на протяжении недели расставались лишь на ночь — он отвозил ее домой и возвращался к себе, чтобы наутро увидеться в конторе.