Бабёф стремится оформить нарастающее революционное брожение и направить его к определенной цели, обращая самые пламенные призывы к угнетенным и обездоленным. Свои надежды Бабёф связывает с деятельностью общества Пантеона. Пусть только оно освободится от присутствия нескольких изменников, вроде тех, что недавно осмелились предложить обществу присягнуть конституции 95 года. «Общество Пантеона, — взывает Бабёф, — вспомни о своей славе, вспомни о своем добре, какое ты можешь совершить».

В приведенных строках несомненно налицо намек на зарождавшуюся как раз в это время подпольную организацию бабувистов. В № 39 Бабёф для обозначения своих единомышленников впервые употребляет название «равных», вернее — «равных 1792 года». В № 40, описывая торжество реакции, Бабёф указывает на то, что он все еще сохраняет надежду. «Посреди этих ужасных развалин, посреди этих мрачных руин величественно расцветает дерево равенства». По всей Фракции рассеяны семена нового учения. Бабёф приводит выдержки из адресов, полученных из провинций. Мозель, Мон Блан, Па дэ Калэ, Ламанш Вар, Западная армия, Английская армия, Рейнская армия, Париж, — повсюду растет число адептов равенства. В совершенно недвусмысленных выражениях Бабёф предупреждает своих читателей о начавшемся периоде подпольной работы. «Надо доказать осуществимость равенства? И для того, чтобы доказать это, мы извещаем народ о предстоящем нашем исчезновении. Пусть демократы не будут в претензии на нас, если в течение некоторого времени мы не будем подавать никаких признаков жизни. Это произойдет оттого, что мы должны в полной тишине выработать план осуществления этого счастливого режима. Мы сделаем его таким, что он явится пленительным и сверкающим на глаза всех друзей справедливости и истины».

У Бабёфа нет и тени сомнения в успехе задуманного предприятия. «Друзья, — обращается он к своим единомышленникам в № 42 «Народного трибуна», — я не должен был бы беседовать с вами сего дня. Я прерываю работу несравненно большей важности (курс, наш) для того, чтобы в спешке сказать вам несколько важных слов… Истина торжествует. Угнетатели трепещут. Народ прозрел наконец благодаря своим друзьям. Так же ясно смотрит на положение вещей армия».

Остается только рассеять последние сомнения, последние подозрения; остается окончательно парализовать клеветническую, провокационную деятельность агентов Директории. Более всего опасается Бабёф попыток «примазаться» к новой революции со стороны дельцов термидорианской реакции вроде Тальена, Барра, Фрерона. По его мнению, они попытаются даже вызвать какое-либо частичное движение, чтобы возглавить его и вырвать таким образом инициативу из рук настоящих демократов. Бабёф обличает, предостерегает, призывает. Народ должен совершить настоящую революцию «для того, чтобы навсегда посредством действительной демократии обеспечить счастье народа». Это будет революция «во имя хлеба, свободы и благосостояния». И пусть мошенники «не ссылаются на то, что за ними пойдет армия. Нет! Армия на стороне народа. Никакая инквизиция — ни светская, ни гражданская — не может запретить чтение нашим солдатам и нашим рабочим (курс наш); из этого чтения они черпают демократическую заразу, самую деятельную и самую опьяняющую».

Статья кончается призывом к дружной работе для близкой и верной победы.

Мы видим, что Бабёф в своей пропагандистской деятельности ориентируется на пролетариат и армию. При этом, разговаривая с солдатами, он выдвигает особые лозунги, способные, по его мнению, увлечь и захватить армейскую массу. № 42 «Народного трибуна», вышедший в свет 31 марта 1796 года, весь занят прокламацией к армии. Открывается она иллюстрацией из античной истории. Бабёф разъясняет солдатам роль и значение трибуната в древнем Риме и мотивы, по которым он принял на себя звание трибуна народа. «Ваше оружие и ваши силы хотят заставить служить окончательному порабощению угнетенных под ярмо угнетателей». Бабёф напоминает солдатам славный пример «гвардейцев Капета» и заклинает их не идти против народа, не подымать оружия на своих братьев, отцов, сыновей.

В заключение — уже знакомый нам мотив. Правительство не согласно даже вознаградить защитников родины за их труды и раны. Бабёф указывает солдатам на общество Пантеона, которое в одном из обращений к Совету пятисот заклеймило правительство за его политику в этом вопросе. Бабёф указывает на пантеоновцев и на якобинцев как на естественных защитников попираемых прав народа.

И в доказательство Бабёф приводит текст адреса «аррасских патриотов», в котором аррасцы требуют немедленного наделения всех воинов землей из национального фонда.

Требование это, исполнение которого могло бы привести к созданию нового слоя мелких земельных собственников, шло несомненно в разрез с основными мотивами агитации Бабёфа, стоявшего, как мы знаем, за полное упразднение земельной собственности. Но зато оно открывало перспективу союза санкюлотов и армии. Оно должно было по крайней мере нейтрализовать эту главную опору буржуазной реакции.

Весьма вероятно, что теми же соображениями Бабёф руководствовался и тогда, когда в последнем номере (43) своей газеты успокаивал мелкую буржуазию, мелких парижских торговцев и ремесленников. «Хотели заставить поверить, — писал Бабёф, — будто мы стремимся к ограблению самых мелких лавок, самых мелких хозяйств, как будто бы правительство уже не позаботилось о том, чтобы самому произвести этот грабеж. Как будто оно при установленном им режиме голода не нашло секрета, как заставить самих несчастных владельцев мелких лавок и хозяйств снести все их содержимое к спекулянтам и позолоченным мошенникам».

Оправдываясь в возведенном против него обвинении, Бабёф утверждал: «Совсем наоборот… разве мы не подчеркивали всегда нашего намерения поднять и укрепить маленькие лавки, маленькие хозяйства, вернув им по крайней мере все то, что отнял у них узаконенный разбой». Он стремится успокоить мелкую буржуазию торжественными заверениями следующего рода: «Разве мы не гарантировали в наших декларациях неприкосновенность состояний обычного размера? Разве мы недостаточно подчеркивали, что стремимся уничтожить лишь колоссальные состояния, улучшив положение всех остальных?» Ему рисуется блок неимущего пролетариата столицы с мелкой буржуазией, нищающей под влиянием роста спекуляции, ажиотажа и хищничества крупных капиталистов и «позолоченных мошенников». «Разве мы не можем сделать призыв к массе, составленной не только из тех, у кого уже больше ничего не осталось, но и из тех, кто располагает еще состоянием посредственных размеров, из всех, у кого сохранились еще остатки, каждодневно уменьшающиеся под влиянием существующего режима?»

Мы присутствуем, очевидно, при повторении маневра, уже проделанного однажды по отношению к армии. Основные коммунистические мотивы агитации отступают на задний план, когда Бабёфу приходится иметь дело с мелкособственнической стихией. Войдя в контакт с якобинцами, обязавшись из тактических целей работать рука об руку с эпигонами якобинства, бабувисты не могли не учесть настроений той среды, в которой якобинцы вербовали своих приверженцев. Тактический расчет подсказал Бабёфу необходимость так истолковать лозунги коммунизма, чтобы они не могли быть поняты как призывы к поголовному грабежу и переделу в панически настроенных кругах мелкой буржуазии. Отсюда же формулировки, которые «мы находим в № 43 «Трибуна», отсюда возрастающая нарочитая туманность лозунгов. Это отступление от лапидарного и четкого стиля основных положений № 35 — несомненный плод политического блока с якобинцами и необходимости считаться с собственническими настроениями мелкой буржуазии. Оно свидетельствует об осознанном и продуманном намерении вовлечь в борьбу с правительством все обездоленные и угнетенные слои общества: пролетариев-санкюлотов, мелкую буржуазию, армию.

На ряду с «Народным трибуном» главным документом бабувистской агитации служила газета «Просветитель народа», предназначавшаяся специально для солдат (ее вышло всего семь номеров), прокламация, называвшаяся «Изложение доктрины Бабёфа», одобренная и редактировавшаяся Бабёфом, и брошюра «Ответ на письмо, подписанное М. В.», принадлежавшая всецело его перу.