Есть и другого рода люди, которые тщательно изучают правила духовной науки и внимательно следят за умственным усовершением себя в Боговедении; но жизнью своей разрушают то, что умом добывают: все поучения и назидания их, почерпаемые из одной теории, а на практике ничем не подтверждаемые, даже нередко в противоречии состоящие, мгновенно и бесследно проходят; таким образом, что проповедуют они словами, то ниспровергают своими делами. И потому когда пастырь ходит по стремнинам, то что тут удивительного, если стадо, которое следует за ним, ниспадает в пропасть? Обличая такое пренебрежения достойное звание пастырей, Господь обращается к ним чрез пророка со следующими, между прочим, словами: яко на блазей пажити пасостеся, и останок пажити вашея ногами вашими попираете, и устоявшуюся воду пивасте, и останок ногами вашими возмущаете, и овцы Моя попранием ног ваших живяху, и возмущенную воду ногами вашими пияхуТ (Иез. 34,18–19). И действительно, сами пастыри на доброй пажити пасутся и пьют чистую воду, когда они почерпают учение свое из чистого источника истины, разумно понимая его; но сию же самую пажить попирают и сию же самую воду мутят они ногами своими, когда порочной жизнью своей омрачают и позорят те святые правила учения, до которых стремятся возвыситься посредством созерцательного размышления. И вот попранной ногами пастырей своих пажитью овцы их питаются и пьют возмущенную ими воду, потому что на подчиненных обыкновенно не столько действуют слова начальников, сколько примеры и дела их жизни. Пасомые алчут и жаждут чистого учения; но поелику это учение у пастырей их омрачено и опозорено их безнравственной жизнью, то они поневоле питаются гнилым хлебом и пьют грязную воду. Таковые-то священнослужители называются у пророка пруглом (мрежи, силок, тенеты) строптивым (ср.: Ос. 9, 8), которые соделались в дому Израилеве соблазном беззакония и нечестия (Ос. 6, 10). И никто в Церкви из членов ее не бывает столько вреден и пагубен для нее, как [11] такие священнослужители, которые, живя дурно и уродливо, прикрываются именем и саном священным: ибо никто из пасомых не позволит себе обличать пастыря своего в пороках; а между тем пример слабостей его сильно может действовать на паству, которая из уважения к сану священнослужителя привыкает уважать грешника. О, конечно, эти недостойные пастыри с трепетом избегали бы такой тяжкой вины и ответственности, если бы чутким слухом сердца своего наперед вняли приговору возвещающей Истины: иже аще соблазнит единаго от малых сих верующих в Мя, уне есть ему, да обесится жернов оселский на выи его, и потонет в пучине морстей (Мф. 18, 6; см.: Мк. 9, 42; Лк. 17, 1–2). Под жерновом ослячим, конечно, надобно разуметь здесь круговращения наподобие мельничных камней (ворочаемых ослами) и вообще суетные заботы мирской жизни, а под бездной морской – тяжкое осуждение и наказание. Посему если кто, достигая священного сана, развращает других или словом, или примером в этом сане, то, без сомнения, лучше было бы и для него, и для других, если бы он таковую жизнь свою земную проводил до смерти в ином месте и при иных условиях, а не в таком звании и на таком посту, где служит соблазнительным примером для других к оправданию и чужих слабостей чрез подражание: ибо если бы он один пал, не увлекая за собой других, то не столько был бы виновен, а потому и на Суде Божием подлежал бы меньшему осуждению и наказанию.

Я слегка коснулся этого предмета, желая показать, как велика ответственность пастырского служения, чтобы недостойные не отваживались принятием его на себя осквернять священные обязанности церковного управления и вместо возвышения не подверглись падению. Посему-то апостол Иаков с кротостью и отеческой любовью воспрещает подобное домогательство, говоря: Не мнози учителие бывайте, братиемоя, ведяще, яко болшее осуждение приимем (Иак. 3,1); посему же и Сам Ходатай Бога и человеков, несмотря на то, что Он от вечности есть Царь неба и превосходит разумом и ведением всех небесных духов, избегал царствия земного, как в Евангелии о Нем сказано: Иисус… разумев, яко хотят приити, да восхитят Его и сотворят Его царя, отъиде паки в гору един (Ин. 6, 15). И кто неукоризненнее и достойнее мог бы принять на себя начальство над людьми, как не Он, Который теми же и управлял бы существами, которые Сам создал? Но поелику Он пришел на землю во плоти для того, чтобы не только искупить нас Своими страданиями, а и научить Своих последователей примером Своей жизни, как жить должны мы, то и не восхотел быть царем, скорее же последовал добровольно на пропятие; от предложенной

Ему самой высшей почести земной уклонился, а возжелал быть преданным позорной смерти, чтобы и мы, как члены Его, научились от Него убегать от почестей царских и не страшиться напастей, возлюбить страдания за истину и со страхом уклоняться от суетного счастья, потому что это счастье мнимое часто от напыщенной гордости портит сердце человеческое, а бедствия в горниле скорбей очищают его. В счастии человек делается более или менее надменным, а в несчастий большей частью смиряется; при счастии он забывается, при несчастий же волей-неволей приходит в сознание себя; счастие нередко губит и добрые дела наши прежние, а несчастие удобнее покрывает упущения и заглаждает грехи многих протекших лет. Бедствия в сей жизни составляют лучшую школу для укрощения нашей гордости; а как только подымаемся на высоту почетных должностей, в то же время подвергаемся и опасности тщеславия, и гордости. Так, Саул, который, признавая себя сначала недостойным власти, убегал от нее, коль скоро принял бразды правления, тотчас и возгордился: ибо, желая пользоваться уважением в народе, он не захотел сносить публичных укоризн от того, кто помазал его на царство, и в негодовании раздрал на нем ризу его (см.: 1 Цар. 15, 17–27). Так и Давид, который, по свидетельству Самого Бога, почти во всем угождал Ему, когда прошли дни испытания его, вскоре впал в тяжкий грех, умертвив безжалостно и бесчеловечно мужа, к жене коего почувствовал преступную страсть; и тот, который прежде был милостив и снисходителен к самым злодеям, возымел потом дерзость в страстном омрачении посягнуть на жизнь мужа добродетельного (см.: 1 Цар. гл. 13, 14;2Цар. гл. 11; Деян. 13, 22). До того времени он не решался лишать жизни и гонителя своего, врага, который был в его руках, а после того во вред своему войску, находившемуся в опасности, велел умертвить и верного воина своего! И, конечно, за этот тяжкий грех он был бы отчужден от сонма избранных Божиих, если бы новые удары бедствий не обратили его на путь покаяния и спасения.

Часто бывает и так, что многообразные заботы управления развлекают дух наш до того, что он при множестве дел не имеет возможности обращать надлежащее внимание на каждое из них. Посему-то Премудрый подает благоразумный совет, говоря: Чадо, деяния твоя да не будут о мнозе (Сир. 11, 10); ибо когда мы устремляемся мыслью на многие предметы, то трудно уже бывает нам сосредоточиться на каждом из них вполне. А еще хуже то, когда мы чрез меру увлекаемся и развлекаемся внешними предметами, мало заботясь о внутреннем страхе за себя самих, когда погружаемся всецело в посторонние заботы, а о собственном долге и благе вовсе не помышляем, умеем много рассуждать о других, а самих себя не знаем и знать не хотим. В этих превышающих меру заботах душа наша, подобно путнику, постоянно развлекаемому посторонними предметами, забывает цель, к которой стремится; как бы отчужденная от своих нужд и потребностей, она уже не чувствует тех недостатков, которые терпит, и не замечает тех упущений и погрешностей, в которые впадает. Так, Езекия, конечно, не воображал, что он худо делает и грешит, когда показывал иноплеменникам все сокровища свои и ароматы; но услышал от Исаии, что этот легкомысленный поступок его навлек на него гнев Праведного Судии и обратится в пагубу его потомству (см.: 4 Цар. гл. 20; Ис. гл. 39). Часто бывает с нами, что, когда дела наши по занимаемому нами месту служения умножаются и когда они по видимому идут стройно и ведутся исправно, так что другие и самые подчиненные нам удивляются успешному течению их при таком множестве, в душе нашей в то же время совершается свой суд, обвиняющий и осуждающий нас, хотя во внешних поступках наших и не обнаруживается ничего подобного: ибо судия и подсудимые сокрыты в нас самих. Люди не знают, что там делается, не знают, как грешим мы в сердце своем; но, однако ж, этот неподкупный внутренний судия свидетельствует нам, что мы грешим. И Вавилонский царь не тогда осужден за гордость свою, когда высказал ее в словах; он услышал из уст пророческих это осуждение еще прежде, нежели обнаружил себя. Сначала он, можно сказать, даже наперед заглаждал преступление своей гордости, решившись всем подвластным народам проповедовать Бога Всемогущего, Которого он, по собственному сознанию, оскорбил; но потом, напыщенный успехами своего могущества, в мнимом величии своем вообразил себе, что он превыше всего, и вслед за тем с надменностью воскликнул: несть ли сей Вавилон великий, егоже аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея![12] (Дан. 4, 27). В этих словах заключается уже открытое оправдание того гнева Божия, который возжжен был тайной гордостью: ибо Верховный Судия еще прежде незримо для нас видел то, что впоследствии публично осудил и наказал. Таким-то образом Он и обратил сего царя в бессловесное животное, отделил его от общества людей и приобщил к дивиим[13] зверям, низвратив и ум его, чтобы по праведному суду и по закону справедливого возмездия перестал быть человеком тот, кто возмечтал считать себя выше человеков. Впрочем, говоря все это, мы отнюдь не думаем порицать самую власть, а только желаем предохранить слабые души от домогательства оной, чтобы недостойные не дерзали восхищать высоких должностей начальственных, и те, которые не твердо стоят даже на ровном месте, не приближались к стремнинам.