Один из наиболее высоких и опасных приемов практики — так называемое «отступление в бардо», когда медитация длится семь недель в полной темноте. Здесь следует выполнять очень простые визуализации, основанные, главным образом, на принципе пяти татхагат, которые видятся как глаза разного типа. Центральная точка в образах мирных татхагат — сердце, поэтому при визуализации мирных божеств практикующий созерцает различные типы глаз в своем сердце. Принцип гневных божеств локализован в головном мозге, поэтому именно там при работе с гневными татхагатами практикующий видит разного рода глаза, пристально глядящие друг на друга. Это не обычные визуализации: они возникают из самой возможности безумия и полной утраты всякой почвы под ногами в пользу принципа дхарматы.
Затем развивается опыт абсолютного и определенного переживания лучезарности. Свет то вспыхивает, то снова гаснет; практикующий то переживает этот опыт, то нет, но пребывает в нем, а следовательно, переходит от дхармакайи к лучезарности. Как правило, примерно к пятой неделе он обретает фундаментальное понимание пяти татхагат. И все эти видения действительно имеют место: это не просто образы тибетского искусства. Нельзя сказать, что практикующий в полной мере осознает их присутствие, но в поле его опыта начинает развиваться некое абстрактное качество, основанное исключительно на энергии. Когда энергия становится независимой, целостной и совершенной, она начинает смотреть на себя и воспринимать себя, а такие феномены уже выходят за пределы обычного представления о восприятии. Это можно сравнить с тем, как мы обычно ходим: мы идем, поскольку знаем, что не нуждаемся ни в какой поддержке, просто идем, не сознавая этого процесса. Эта независимая энергия без самосознания — вовсе не фантазия; хотя, опять-таки, в сансарическом состоянии мы не можем ничего знать наверняка.
Природа видений
Видения, которые проявляются в состоянии бардо, а также сопровождающие их ослепительно яркие цвета и звуки, не созданы из какой-либо субстанции, которая нуждалась бы в подтверждении со стороны воспринимающего и как-то от него зависела. Эти видения просто происходят как выражения безмолвия и пустоты. Чтобы воспринимать их надлежащим образом, воспринимающий должен быть лишен фундаментального централизованного эго. Ибо именно фундаментальное эго побуждает нас наблюдать или воспринимать все как нечто внешнее.
Если бы такая «особая инстанция», как воспринимающий, реально существовала, можно было бы получить откровение какого-либо божества, т. е. внешней — по отношению к воспринимающему — духовной сущности, и такое восприятие могло бы стать сколь угодно широким и всеобъемлющим, так сказать, почти не-двойственным. Такое восприятие вызывает ощущение блаженства, ибо здесь вовне смотрит не только наблюдатель, но также нечто более тонкое и неуловимое, тончайшее представление или импульс, основополагающая духовная сущность. Она, эта тончайшая и неуловимая духовная сущность, начинает воспринимать прекрасную идею обширности, открытости и блаженства, а это влечет за собой представление о единстве со вселенной. Ощущение открытости и обширности космоса может стать очень легким, естественным и приятным, в него захочется погрузиться. Это состояние связано с ощущением надежности и защищенности и похоже на возвращение в материнскую утробу. Воодушевленный таким единением человек естественным образом становится любящим и милосердным, он очень красиво говорит. В таком состоянии можно воспринять божественное видение, или вспышки света, или звуки прекрасной музыки, или приближение чего-то чудесного, или некое божественное присутствие.
Вполне вероятно, что человек, который привык общаться с самим собой и своими проекциями таким способом, в посмертном состоянии бардо будет крайне раздражен, когда узрит видения татхагат, никак не зависящие от его восприятия. Видения татхагат не напрашиваются ни на какое единение — напротив, они устрашающе враждебны; они просто здесь, и присутствие их мучительно, ибо они не реагируют ни на какие попытки наладить с ними контакт.
Первое видение — это видение мирных божеств; но умиротворены они не в смысле того переживания любви и легкости, о котором мы только что говорили. Их умиротворенность всеохватна, незыблема и неуязвима, этому состоянию невозможно бросить вызов, у него нет возраста, нет конца, нет начала. Символ их умиротворенности представлен формой круга; в него нет входа, он вечен.
Подобные переживания бывают не только в посмертном состоянии бардо: они постоянно сопутствуют нашей повседневной жизни. Когда бы мы ни погрузились в состояние единства с мирозданием — состояние, в котором все прекрасно, спокойно и полно любви, — всегда есть возможность вторжения какого-либо иного элемента, по существу тождественного видению пяти мирных божеств. Вы обнаруживаете, что можете полностью утратить всякую почву под ногами, лишиться этого чувства единения и даже чувства собственной личности и раствориться в предельно и всецело гармоничной ситуации, а именно — в опыте переживания лучезарности. Это состояние абсолютной умиротворенности крайне пугающе, и вполне может случиться так, что столь внезапный проблеск иного измерения, к которому неприменимо даже понятие единения, поколеблет вашу прежнюю веру.
Теперь рассмотрим опыт встречи с гневными божествами. Гневные божества — это другое выражение всей той же умиротворенности. Они олицетворяют качество безжалостности и неумолимости, не допускающее никаких обходных путей. Если вы приблизитесь к ним и попытаетесь изменить ситуацию, они отбросят вас назад. Такое постоянно случается с эмоциями в нашей обычной жизни. Почему-то ощущение единства, где все мирно, спокойно и гармонично, не способно вместить в себя и удержать окончательную истину, ибо при всяком неожиданном прорыве энергий в форме страсти, агрессии, или какого-либо конфликта, вы внезапно пробуждаетесь. Это и есть гневная сторона умиротворенности. Даже если вы целиком вовлечены в какую-либо спокойную и уютную для вас ситуацию, сфабрикованную вашим эго, актуальная реальность наготы ума и красочные проявления эмоций непременно вас разбудят, и быть может, весьма бесцеремонно, вторгшись в вашу жизнь как внезапное несчастье.
Разумеется, всегда остается возможность пренебречь этими напоминаниями и по-прежнему верить в некогда воспринятую вами прекрасную идею единства со вселенной. Поэтому представление о том, что вы оставляете тело, вступаете в лучезарность, затем пробуждаетесь, выходите из лучезарности и воспринимаете эти видения в третьем бардо, можно понимать символически: вы оказались в таком открытом пространстве, где нет даже тела, с которым можно было бы себя соотнести; в этом пространстве у вас не может даже возникнуть представления о единстве, ибо нет ни того, кто объединяется, ни того, с чем объединяются, ни того, посредством чего такое объединение могло бы произойти. Но в этом открытом пространстве возникают вспышки энергии, которую можно либо направить, либо дать ей куда-то уйти; именно так здесь определяется ум — как наивная и доверчивая энергия, которая может быть либо увлечена в иную ситуацию, либо направлена в нужное русло. Возможность освобождения в самбхогакайе— в мирах пяти татхагат — зависит от того, имеют ли место попытки постоянно продолжать ту же самую игру.
Одновременно с этими живыми и красочными переживаниями проигрываются также состояния шести сфер опыта бардо. Восприятие шести сфер и восприятие пяти татхагат — это одно состояние, но выражающееся, так сказать, в различных стилях. Воспринимающий видения пяти татхагат (точнее, такой ум, в котором они возникают) обладает потрясающей способностью сохранять связь между физическим телом и умом, причем делает это совершенно спонтанно. Между духовностью ума и духовностью тела нет разделения: они суть одно и не противостоят друг другу.
В тексте «Бардо Тхедол» говорится следующее: когда умерший в первый раз пробуждается от бессознательной погруженности в тело, имеет место опыт визуального переживания, ясного, детального и точного, но также ослепительного и поражающего своим блеском, словно мираж на весенней равнине. Кроме того, усопший слышит сильный грохот, подобный тысяче громовых раскатов. Ментальное его состояние характеризуется расслабленностью и отстраненностью, но в то же время ощущением интеллектуальной перегруженности, словно существует только голова без тела, огромная голова, парящая в пространстве. Поэтому актуальный опыт визуального переживания этого состояния бардо (опыт, который подготавливает умершего к восприятию видений пяти татхагат) ясен, внятен и ярок, но при этом неосязаем и нематериален, причем усопший еще не понимает, где он, собственно, находится. То же самое отмечается и в области слухового восприятия: оглушительные грохочущие звуки, будто сотрясается сама земля, но при этом сотрясаться явно нечему. Нечто подобное случается и в обычной жизни, хотя в бардо из-за отсутствия физического тела опыт этих переживаний отличается галлюцинаторной ясностью. В ситуациях нашей повседневной жизни столь ярких и живых миражей не бывает. Однако нам хорошо знакомо ощущение полной заброшенности и одиночества, когда мы начинаем осознавать, что отсутствует привычный фон, который мы привыкли воспринимать как эго. Внезапный проблеск такого понимания вызывает глубокое потрясение.
