Он внезапно остановился и покраснел. Папа снова рассмеялся.

— Иностранцы, — повторил он. — Всё правильно, мистер Менсис, мы тоже так говорим в Германии. Если дом свободен и постельные принадлежности прибыли, всё хорошо. Мы сами уберёмся в доме.

— Еда на вкус какая-то чудн ая, — прошептала Фрида Анне, и Анна перестала следить за разговором взрослых.

Она согласно кивнула и, откусывая очередной кусок, скривилась, хотя на самом деле не заметила в еде ничего странного.

— Это ты чудн ая, — сказал Фриц Фриде. — Не нравится, отдай мне.

Если близнецы в чем и различались между собой, то только в отношении к еде. Фриц в мгновенье ока проглатывал все, что бы перед ним ни поставили. Фрида же копалась и перебиралась. Оба, тем не менее, оставались тощими и жилистыми. Анна, которая ела больше Фриды, но меньше Фрица, была кряжистая и ширококостная.

— Ну точно молодой бычок, — поддразнивала её иногда мама.

— Франц Шумахер сказал, что приедет сюда, — объяснял родителям мистер Менсис. — Он был самым близким другом Карла.

Мама просияла. Шумахер — настоящая немецкая фамилия, а Франц — хорошее немецкое имя.

— Нам нужно две машины, чтобы вместились и вы, и багаж. Он опаздывает. Наверно, какой-нибудь пациент появился в последнюю минуту.

Слова мешались у девочки в голове. Она уронила недоеденный сэндвич. Когда в ресторан влетел доктор Шумахер, Анна уже крепко спала, сидя на стуле, и на этот раз пропустила процедуру знакомства, проснувшись в тот момент, когда услышала у себя над ухом низкий голос:

— Я понесу маленькую.

— Она слишком тяжёлая, чтобы её нести, — запротестовала мама. — Анна, проснись. Анна… Анна!

"Не могу", — сонно думала девочка, не открывая глаз.

— И вовсе она не тяжёлая, — ухмыльнулся доктор Шумахер, пытаясь ухватиться поудобнее. Анна на секунду приоткрыла глаза, только чтобы взглянуть в большое дружелюбное лицо. Что он сказал? Она не ослышалась?

— Просто невесомая, как перышко, — повторил он маме и даже если и заметил, что она проснулась, виду не подал.

Анна неподвижно лежала у него на руках. Она крепко зажмурилась и не улыбалась.

Но с этого мгновения девочка горячо полюбила Франца Шумахера.

Глава 6

Полдома

Франц Шумахер запыхался, ещё не добравшись до машины, но на землю Анну не опустил.

— А она ведь не спит, — ткнула Фрица в бок шедшая следом Фрида.

— Ясное дело, не спит, — согласился Фриц и пожал плечами. — Впрочем, с Анной никогда не поймёшь.

Фрида кивнула и поспешила за остальными.

— Я возьму мистера Зольтена, мальчиков и два больших чемодана, — предложил мистер Менсис, а доктор Шумахер, всё ещё державший Анну на руках, остановился и беспомощно поглядел на машину.

— Дверца заперта, — объяснил он.

Мама слов понапрасну не тратила. Она ухватила Анну за руки и сильно встряхнула.

— Довольно уже, — резко сказала она по-немецки. — Ты не спишь. Слезай и держись на ногах.

Анна как можно медленнее открыла глаза, невинно зевнула и потянулась, словно котёнок. Она позволила поставить себя на тротуар, делая вид, что нетвёрдо держится на ногах. Спуская девочку с рук, доктор улыбнулся, но остальные, Анна видела, смотрели на неё неодобрительно.

— Всякий бы устал от такого длинного путешествия, — заступился за неё доктор. Он говорил серьёзным тоном, но в глазах таилась улыбка.

"Он знает, что я на самом деле не спала, но совсем не сердится", — подумала Анна.

Доктор повернулся и открыл дверцу машины.

— Анна, сюда, — скомандовал он. — Боюсь, тебе придётся ещё подвинуться, чтобы освободить побольше места.

Девочка подвинулась, но всё равно места было слишком мало. Мама потянула её за руку.

— Вылезай, будешь сидеть у меня на коленях.

Анна послушно села маме на колени, ощущая теперь, что весит слишком много. Она старалась быть как можно легче, старалась сидеть так, чтобы совсем не давить на маму. Машина двинулась резким толчком, Анну качнуло назад, на маму, да так, что та прямо охнула. Девочка напряглась, но мама, выдохнув, взяла себя в руки. Она крепко сжала губы и устроилась поудобнее, чтобы поменьше чувствовать вес дочери.

Они ехали и ехали. Они проезжали мимо освещённых домов, но свет был приглушён шторами. Улицы в сумерках были пустынны и серы. Анна глядела в окно, но ей на глаза не попадалось ничего утешительного, никакого яркого пятна, которое бы сказало: "Добро пожаловать в Канаду!" У неё запершило в горле от тоски.

— Здесь на вид так пустынно и одиноко, — пробормотала мама.

Гретхен, которая сидела с другой стороны и придерживала кучу багажа, не отозвалась. Она, наверно, тоже вспоминала узенькие улочки Франкфурта, где Зольтены знали всех и все знали их. Даже толстая фрау Мейер, которая всегда жаловалась на шум, когда дети играли возле дома, и та казалась дружелюбной теперь, когда стало ясно, что они её больше не увидят.

На мгновенье Анна замечталась, представляя себе соседей — малышку Труди, которая жила внизу и ещё даже не умела ходить, когда они уехали, Марию Шлиман, ближайшую подругу Гретхен, господина Гундерсона…

Внезапно мысли вернулись в настоящее. Неужели мама и впрямь сказала, что здесь одиноко? Фрида болтала с доктором Шумахером. Старый автомобиль громыхал и ревел на ходу. Может, ей просто послышалось.

Она полуобернулась, чтобы взглянуть на мамино лицо. Если маме одиноко, то каково ей, Анне!

Мамино лицо скрывалось в тени.

"Гретхен, — мысленно попросила Анна, — скажи маме что-нибудь".

Тут машина остановилась на перекрёстке, прямо под светофором. Клара Зольтен подняла голову и весело улыбнулась Гретхен и Анне.

— Дети, мы уже скоро приедем, очень скоро, — прозвучал её неуклюжий английский. — Мы уже почти в новом доме.

"Будто мы и сами этого не знаем", — фыркнула про себя Анна, снова отворачиваясь от матери.

От маминого громкого, нарочито весёлого голоса сумерки вокруг казались ещё пустыннее.

— Вы обе, наверно, умираете от нетерпения, — продолжала мама тем же бодреньким голосом. — Такая удача для тебя, Гретхен… и для тебя, Анна, конечно, тоже… увидеть новую страну… пока вы ещё так молоды…

Казалось, мама не верит ни единому слову, ею самой произнесённому. Анна продолжала разглядывать темные улицы. Мама не ждала от неё ответа, даже если бы она и знала, что ответить. Отвечать следовало Гретхен, маминой любимице. Она знает все правильные слова, она сможет утешить маму.

Но Гретхен молчала.

"Перестань думать о Марии, — беззвучно сердилась на сестру Анна, — скажи что-нибудь. Скажи маме что-нибудь".

Гретхен неуверенно кашлянула.

Спустя мгновение она заговорила:

— Да, мама, конечно, мы очень рады. Без сомнения, всё будет просто прекрасно.

Теперь её голос звучал неестественно громко и весело, совсем как мамин только что. Анна ужасно сердилась на обеих. Почему они не могут разговаривать нормальными голосами? К чему вся эта бравада?

Фрида, которая взахлёб рассказывала доктору Шумахеру, как они с Фрицем получили награду за пение, когда им едва стукнуло семь лет, обернулась к старшей сестре:

— Ты что-то сказала?

— Я разговаривала с мамой, — тихо ответила Гретхен.

— А мама что сказала? — Фрида боялась пропустить что-нибудь интересненькое.

— Ничего, ничего, Фрида, не обращай внимания, — ответила мама, а потом протянула руку и крепко сжала сцепленные пальцы Гретхен.

— Спасибо, дочка, — ласково сказала она. — Я знаю, ты стараешься… Ты сейчас… ты сейчас моя дорогая детка.

Этого Анна вынести просто не могла. Давно уже мама никого из них не называла "моя дорогая детка". Анна, сама того не осознавая, была очень рада. Эта семейная традиция родилась, когда ещё Анны и на свете не было. Мама всегда уверяла, что любит всех детей одинаково. Она утверждала, что у неё нет любимчиков. Тем не менее, когда кто-то из детей совершал особенно хороший поступок, он назывался "маминой дорогой деткой".