Герцог Йоркский, былые похождения которого с миссис Кларк и армейские приключения доставили ему массу неприятностей, сейчас делил свою жизнь между Лондоном и большим, экстравагантно оформленным и чрезвычайно неудобным загородным домом, где он занимался скачками, играл в вист и постоянно ввязывался в какие-то неприглядные истории. Он выделялся среди остальных принцев лишь одним: был единственным из них – по крайней мере, так заявил один весьма компетентный очевидец, – кто обладал манерами джентльмена. Он был долго женат на королевской принцессе Пруссии – леди, которая редко укладывалась в постель и постоянно находилась в окружении неимоверного количества собак, попугаев и обезьян. Детей у них не было. Герцог Кларентийский много лет прожил в полной безвестности в Буши-парке с актрисой миссис Джордан. У них было много сыновей и дочерей, и фактически они жили как семейная пара. Но внезапно он уходит от нее и предлагает руку и сердце мисс Уайкхем, безумной женщине с огромным состоянием, которая, впрочем, ничем ему не ответила. Вскоре после этого миссис Джордан умирает в Париже, едва ли не в нищете. Герцог Кумберлендский был, пожалуй, самым непопулярным человеком в Англии. Уродливой наружности, с поврежденным глазом, он отличался дурным характером, был мстителен в частной жизни, чрезвычайно реакционен в политике и впоследствии подозревался в убийстве собственного слуги и в амурных интригах чрезвычайно скандального характера. Позже он женился на прусской принцессе, но к описываемому времени детей у них еще не появилось. Герцог Суссекский немного увлекался литературой и собирал книги. Он женился на леди Августе Мюррей, от которой имел двух детей, однако их брак, согласно Акту о королевских браках, был признан недействительным. После смерти леди Августы он женился на леди Сесилии Баггин; она сменила имя на Андервуд, но и этот брак признали недействительным. О герцоге Кембриджском, младшем из братьев, вообще мало что известно. Жил он в Ганновере, носил белый парик, был весьма болтлив и беспокоен и женат не был.
Помимо семи сыновей Георг III имел и пять дочерей. Две из них – королева Вюртемберга и герцогиня Глочес-терская – были замужем, но детей не имели. Трем незамужним принцессам – Августе, Элизабет и Софии – было уже за сорок.
III
Четвертым сыном Георга III был Эдвард, герцог Кентский. Ему было уже пятьдесят; высокий, крепкий, здоровый, с кустистыми бровями и лысой головой, он тщательно красил остатки своих волос в иссиня-черный цвет. Костюм его был всегда тщательно подогнан, и всем своим видом он демонстрировал твердость, которая вполне соответствовала его характеру. Молодость он провел в армии – на Гибралтаре, в Канаде, в Вест-Индии, и под влиянием военной муштры он в конце концов становится сторонником строжайшей дисциплины. В 1802 году, будучи посланным на Гибралтар для восстановления порядка в мятежном гарнизоне, был отозван за чрезмерную жестокость, и на том его активная карьера закончилась. С тех пор он жил, тщательно управляя домашним хозяйством и стараясь привести в порядок свое финансовое положение: несмотря на то что был он, как сказал один из хорошо знакомых с ним людей, regie comme du papier a musique[2] и имел ежегодный доход в 24 000 фунтов стерлингов, он безнадежно погряз в долгах. Герцог постоянно ссорился с братьями и особенно с принцем-регентом, так что было вполне естественным, что он присоединился к политической оппозиции и оказывал поддержку партии вигов.
Его истинные политические убеждения до сих пор вызывают споры. Часто утверждается, что он был либералом или даже радикалом, а если верить Роберту Оуэну, то и вовсе убежденным социалистом. Его взаимоотношения с Оуэном – проницательным, доверчивым, возвышенным, упрямым, прославленным и нелепым отцом социализма и кооперации – были удивительными и своеобразными. Он рассказывал о посещении мельницы в Нью-Ланарке (и это действительно было так), где он председательствовал на одном из митингов, проводимых Оуэном. Он состоял с Оуэном в частной переписке и даже (как утверждает тот) явился после смерти из «сферы духов», дабы обнадежить последователей Оуэна на земле. «И особенно, – говорил Оуэн, – я хотел бы отметить искреннее стремление духа его королевского величества, почившего герцога Кентского (недавно рассказавшего мне, что в спиритических сферах, где он в данный момент пребывает, отсутствуют какие бы то ни было титулы), поддержать не класс, не секту, не партию или какую-нибудь конкретную страну, но всю человеческую расу, показав ей ее будущее». «Общение с его духом было воистину прекрасным, – добавил Оуэн, – он сам назначал время сеансов, и ни разу его дух ни на мгновение не опоздал к назначенному часу». По темпераменту Оуэн был сангвиником. К своим последователям он причислял также и президента Джефферсона, и принца Меттерниха, и Наполеона; так что приверженность герцога Кентского его идеям до сих пор вызывает некоторые сомнения. Одно лишь несомненно: его королевское величество не раз занимал у Роберта Оуэна различные суммы денег, в общей сложности до нескольких сотен фунтов, которые так никогда и не вернул.
После смерти принцессы Шарлотты важность брака герцога Кентского стала более чем очевидна. С точки зрения нации отсутствие наследника правящей фамилии делало такой шаг просто необходимым. К тому же это было на руку и самому герцогу. Брак во исполнение долга, во имя продолжения королевской династии наверняка снискал бы признание благодарной державы. Вступив в брак, герцог Йоркский получил ежегодное содержание 25 000 фунтов стерлингов. Почему бы и герцогу Кентскому не рассчитывать на аналогичную сумму? Но ситуация была не столь проста. Нужно было считаться и с герцогом Кларентийским. Он-то был старшим братом и, если бы женился, имел бы, несомненно, больше прав. С другой стороны, если бы женился герцог Кентский, ему пришлось бы пойти на серьезные жертвы: ведь здесь была замешана леди.
Через месяц после смерти племянницы, тщательно взвесив все обстоятельства, герцог наносит визит в Брюссель, где узнает о присутствии в городе мистера Криви. Мистер Криви близко дружил с предводителями вигов и слыл неисправимым сплетником, и герцог понял, что лучшего способа донести свои взгляды на ситуацию до политических кругов Англии ему не найти. Он явно не учел коварства мистера Криви, и ему не пришло в голову, что тот может вести дневник. В результате герцог пригласил его под каким-то малозначительным предлогом и долго с ним беседовал.
Коснувшись в беседе смерти принцессы, невероятности развода регента, бездетности герцога Йоркского и возможности брака герцога Кларентийского, герцог перешел к собственным обстоятельствам. «Если герцог Кларентийский не женится, – сказал он, – следующим наследным принцем буду я, и хотя я убежден, что должен быть постоянно готов откликнуться на любой призыв родины, лишь Богу известно, на какие жертвы мне придется пойти, если долг обяжет меня вступить в брак. Вот уже двадцать семь лет, как мы живем с мадам Лорент. Мы с ней одного возраста и прошли через тернии совместной жизни, так что можете представить, мистер Криви, как больно мне будет с нею расстаться. Представьте себя на моем месте – если бы вам пришлось расстаться с миссис Криви… Что же касается мадам Лорент, я просто не представляю, что с ней станет, если мне придется вступить в брак; она и так уже чрезвычайно расстроена этими разговорами». Затем герцог рассказал, как однажды утром, через день или два после смерти принцессы, в «Морнинг кроникл» появилась заметка, намекающая на возможность его брака. Он получил газету во время завтрака вместе с письмами и «поступил как обычно – бросил газету через стол мадам Лорент, а сам начал вскрывать и читать письма. Но не успел я начать, как был отвлечен чрезвычайным шумом и всхлипываниями мадам Лорент. На какое-то время я даже испугался за ее жизнь; и когда наконец она пришла в себя и я поинтересовался причиной этого приступа, она показала мне статью в “Морнинг кроникл”».
