Частям и подразделениям, изготовившимся к штурму, зачитали приказ командарма Тухачевского, который гласил: «В ночь с 16 на 17 марта стремительным штурмом овладеть крепостью Кронштадт… Артиллерийский огонь открыть в 14 часов 16 марта и продолжать его до вечера… Движение колонн Северной группы начать в 3 часа, Южной группы — в 4 часа 17 марта… Группам ограничиться лишь занятием наиболее препятствующих движению фортов… Командующему Южной группой назначить общего начальника по руководству войсками в уличных боях в Кронштадте. Соблюсти полную точность движения колонн…»

«Колчак, Деникин, Юденич, Пилсудский… Высшая военная мысль противника себя реализовала. Казалось бы, довольно! Так нет же… Ничтожный ублюдок Козловский со своей псарней вылез. Раздавим и разотрем», — рассудил Тухачевский. В его синих глазах сверкала сталь. Не зря Троцкий называл его «демоном Гражданской войны». (Самого Л. Д. Троцкого соратники тайком именовали «бесом перманентной революции…».)

Козловский со своими военными помощниками объезжал остров на автомобиле, поднимался на смотровые площадки фортов. Генерал подолгу рассматривал горизонты залива в свой девятикратный «Цейс». За северную часть крепости он не тревожился. Там надежно. Десять километров припорошенного снегом ледяного поля отделяют крепость от берега. Нападать с этой стороны Тухачевский не решится. Пространство пристреляно, он уже на нем споткнулся. Юг — хуже. Днями оттуда, бросив винтовки, сбежали стрелковые роты, сначала одна, а через сутки — другая.

Адмирал Дмитриев из-за бегства бойцов так расстроился, что начал заикаться. Потом успокоился и стал нашептывать, что вообще-то — это добрый знак: мол, пора! В Гельсингфорсе «люксы» в отеле заказаны, за все уплачено вперед. Барон Карл Маннергейм, генерал-лейтенант царской свиты, недурно там устроился. Военморы-матросы лес корчевать научатся. Заманчивая идея. Но хохол Степан Петриченко упрям, расхрабрился и возражает. Фантастикой увлекся: ему с братвой нравится проект объявить Кронштадт самостоятельной республикой. Есть же маленький Люксембург. Есть всякие княжества, где армия состоит из охранного батальона. И республика есть, например, Чухна. Имел конфедерацию Нестор Махно. А если не получится, уверяет Петриченко, то англичане возьмут остров себе. С англичанами всегда можно договориться по-человечески, они живут без политотделов, матроса ценят… Забавный этот писарь, Петриченко. (Забегая вперед скажу, что после подавления мятежа с тысячами его участников он сумел уйти в Финляндию. Там его завербовали агенты Чека. Этим он заслужил прощение и вернулся в Россию.)

Но возвратимся к началу второго акта кронштадтской трагедии.

…Днем 16 марта 1921 года артиллерия Тухачевского начала обстрел. Тяжелые снаряды обрушились на форты, гавани, рвались в доках. Линкоры молчали, но крепостная артиллерия огрызалась. Ответный огонь был интенсивным.

Командарму доложили, что артиллеристы с Красной Горки отмечают свою большую удачу. 12-дюймовый снаряд попал в дредноут «Севастополь». О результате узнали позже. От этого снаряда погибли 14 моряков, 36 получили ранения.

Мятежные кронштадтцы понимали, что вот-вот Тухачевский двинет солдат в атаку. Время было им неизвестно, и они нервничали. Пугала плохая видимость. Ночная мгла опустилась на остров и не позволяла различать на льду живую силу осаждавших. Интенсивность огня с обеих сторон уменьшилась. Сколько времени продолжится затишье? Люди в фортах и у проволочных заграждений, сидевшие у орудий и пулеметов, этого не знали. Что и требовалось Тухачевскому. В глухую ночь лавина атакующих внезапно, без выстрелов, двинулась по льду к крепости. Тронулись войска Южной группы. Ловко, сноровисто, как это происходило и на учениях, пошли вперед к цели роты и батальоны 187-й бригады. Она «опозорилась» перед командармом тем, что ее 91 — й полк в день первого штурма струсил, отказавшись участвовать в атаке. Поэтому командир бригады лично вел свои подразделения, он — знаменосец, не боящийся смерти.

Часом раньше со стороны Сестрорецка (ныне Ломоносов) начала движение к Кронштадту Северная группа — красные курсанты. Здесь берег на большем удалении от крепости, а атаковать обе группы должны одновременно. На этот раз вид у курсантских групп был иной. Горбил курсанта белый халат, горбила под халатом винтовка. Но винтовка уже в руках… Красноармейцы на ремнях тащили сани-волокуши, на них — штурмовые устройства и приспособления — мотки веревок, лестницы, имелись санки, груженные мешками с песком, боеприпасами, взрывчаткой.

Туман, мрак… Берзарину показалось, что мимо пробежал сам Иван Федько. Вспыхнуло галифе красное, послышался малиновый звон шпор… Но как мог здесь оказаться Федько?

Он ведь в Южной группе. Значит, это не он. В ушах, однако, и в голове звенело. Образ храброго комбрига в душе юного курсанта всплыл не зря в этом смертном тумане. Образ звал к бесстрашию, а бесстрашие означает спасение и, главное, — победу. «Это не звон “савеловских” шпор, это свист пуль», — понял Николай.

Энергии в мышцах прибавилось. Берзарин и его напарник Подкуйко не чувствуют тяжести, преодолевая с «максимом» неровности льда и лужи. Не угодить бы в полынью! Ленту с патронами Петр перебросил через плечо, они ее продернут, когда придет момент, руки схватят рычаги. Мешки с песком скользят впереди. Они пригодятся в зоне прицельного винтовочного огня — проверенная защита от пуль на голом месте.

Поблизости разорвался снаряд. Недолет, а потом перелет. «Ложись!» — крикнул Петр, прижав Колину голову вниз. Сделано еще несколько шагов. Трещат под ногами, колышутся глыбы льда, встают торчком. Хлещет вода. Но преодолели опасный участок, и вдруг какая-то сила создала инерцию скольжения, а там — небытие. Тяжелую станину, щит, ребристый ствол пулеметчики не удержали, вода их проглотила… Сами чудом уцелели. И даже спасли коробки с лентами.

Командир роты при таком несчастье обошелся без матерщины — выдержанный был человек, распорядился:

— Вон санки, берите гранаты. Правее держите, там Кантемиров. Действуйте в его штурмовой группе.

Бесагура Кантемирова Коля знал, а Петя с ним даже немного дружил. Осетин-горец. «Чин-чинарем! Учиним! — крикнул Бесагур. — Скалы? Не страшно! Возьмем», — пояснил он Берзарину и Подкуйко их задачу. И добавил: «Только не отставайте!»

В группе Бесагура Кантемирова веревки, ножницы для резки проволоки. Он торопил. На них накатывают, выбиваясь на первую линию, красноармейцы 91 — го полка. Люди эти дрались в Крыму, знают, что такое Чонгар, Перекоп. До крепости уже рукой подать. Форты гремят, их освещают зарницы выстрелов. По пространству мечутся снопы света крепостных прожекторов. Атакующие обозначили себя линией огненных вспышек. Раздался рев тысяч глоток. Этот шум создали возгласы «ура!». Артогонь на пол минуты прекратился, но краткая пауза прервалась треском винтовочного и пулеметного огня. Проволока! Надо бросать гранаты, рвать ее. А где Кантемиров? Он, как ящерица, вильнул вверх по отвесной скале.

— Бесагур! — закричал Николай. Сильные руки Петра подняли его. В руках — конец веревки. Он не успел опомниться, как оказался вместе с Петром на бетонной тарелке у пушек. Тут все решают секунды. Курсанты сапогами громили орудийную прислугу у пушек, работали прикладами, штыками и фанатами… По улицам города бежали от дома к дому, сметая все препятствия, перескакивая через трупы убитых. Раненых матросов добивали. Мятежники отбивались. Обнаружилось, что и у стен кафедрального собора было безлюдно. Николая догнал Петр. Держа в левой руке винтовку, а правой вытирая лицо, заговорил: «Там, за углом, я заколол двоих!» Петр показал маузер, снятый с убитого моряка.

По пути в казарму Николай, взглянув на приятеля, изрек:

Петя грустно улыбнулся. Из Гомера? Троя… Троя… Десятилетняя Троянская война. И все-таки ахейцы взяли Трою. Микенский царь Агамемнон победил. Это было более трех тысяч лет назад. А мы, в своей Троянской войне, победили свою Трою за десять дней. Всего за декаду. Кажется, срок короткий. Но с ума можно сойти.