Немедленно извещенный об этом событии, Мануил втайне и торопливо бежал из Бурсы и вступил на византийский престол. Баязид сделал вид, будто относится с гордым пренебрежением к утрате этого дорогого заложника, и между тем как он продолжал свои завоевания в Европе и в Азии, император вел борьбу со своим жившим в Селибрии слепым двоюродным братом Иоанном, который в течение восьми лет отстаивал свои наследственные права на престол. Победоносный султан наконец пожелал удовлетворить свое честолюбие взятием Константинополя, но он внял совету своего визиря, который предупредил его, что такое предприятие может подвигнуть всех христианских монархов на новый и еще более прежнего грозный Крестовый поход. Его послание к императору было написано в следующих выражениях: “Наш непреодолимый палаш милостию Божией подчинил нам всю Азию и немало обширных стран в Европе за исключением только Константинополя, так как вне стен этого города ты уже ничем не владеешь. Откажись от этого города; выговори себе вознаграждение или страшись для тебя самого и для твоего несчастного народа последствий опрометчивого отказа”. Но его послам было приказано смягчить это требование и предложить заключение договора, на который греки согласились с покорностью и с признательностью. Они купили десятилетнее перемирие обязательством уплачивать ежегодную дань в тридцать тысяч золотых крон и скорбели о дозволении публично исповедывать религию Магомета, а Баязид гордился тем, что в митрополии восточной церкви будет жить турецкий кади и будет построена мечеть. Однако неусидчивый султан скоро нарушил это перемирие, принял сторону жившего в Селибрии законного императора и стал снова угрожать Константинополю, а Мануил обратился с просьбой о покровительстве к королю Франции. Его жалобное посольство возбудило сильное сострадание и добилось некоторой помощи, а начальство над отправленными вспомогательными войсками было вверено маршалу Бусико, в котором благочестивое рыцарское мужество воспламенялось от желания отомстить неверным за свой плен. Он отплыл с четырьмя военными кораблями из Эгесморта к Геллеспонту, силою открыл себе проход, который охраняли семнадцать турецких галер, высадил подле Константинополя шестьсот рыцарей и тысячу шестьсот стрелков и сделал своей армии смотр на близлежащей равнине, не обратив никакого внимания на то, как многочисленны греки и какова их военная выправка. Благодаря его прибытию блокада была снята и со стороны моря, и со стороны суши; летучие эскадроны Баязида были принуждены держаться на более почтительном расстоянии, и несколько замков в Европе и в Азии были взяты приступом императором и маршалом, которые сражались рядом друг с другом с одинаковым мужеством. Но оттоманы скоро возвратились в более значительном числе, и по прошествии целого года, проведенного в борьбе, неустрашимый Бусико решился покинуть страну, которая уже не была в состоянии ни уплачивать его солдатам жалованье, ни снабжать их съестными припасами. Маршал предложил Мануилу посетить французский двор для того чтоб лично просить о помощи людьми и деньгами, и посоветовал ему положить конец всем внутренним раздорам, уступив, престол своему слепому сопернику. Это предложение было принято; владетель Селибрии был приглашен прибыть в столицу, и так было в ту пору бедственно положение государства, что судьба изгнанника казалась более завидной, чем судьба монарха. Вместо того чтоб радоваться счастью своего вассала, турецкий султан предъявил свои права на столицу как на принадлежавшую ему собственность, а когда император Иоанн отказался удовлетворить это требование, Константинополь стал более прежнего страдать от бедствий войны и голода. От такого врага нельзя бы было спастись ни просьбами, ни сопротивлением, и варвар поглотил бы свою добычу, если бы не был низвергнут в решительную минуту с престола другим, более его могущественным варваром. Благодаря победе, одержанной Тимуром, или Тамерланом, падение Константинополя замедлилось почти на пятьдесят лет, а эта важная, хотя и случайная услуга заставляет нас включить в эту историю описание жизни и характера монгольского завоевателя.
ГЛАВА LXV
Возведение Тимура, или Тамерлана, на самаркандский престол. — Его завоевания в Персии, Грузии, Татарии, России, Индии, Сирии и Анатолии. — Его война с турками. — Поражение и взятие в плен Баязида. — Смерть Тимура. — Междоусобная война между сыновьями Баязида. — Восстановление турецкой монархии Мехметом Первым. — Мурад Второй осаждает Константинополь. 1361-1448 г.г.
Завоевать мир и владычествовать над ним было главною целью Тимурова честолюбия. Жить в памяти и в уважении потомства было вторым желанием его благородной души. Все мирные и военные события его царствования записывались его секретарями; их описания просматривались теми, кому были всех ближе знакомы их подробности, и как между подданными, так и между родственниками Тимура существовало убеждение, что монарх сам писал комментарии к своей биографии и сам составил Учреждения для своего правительства. Но эти заботы о посмертной славе были бесплодны, а те драгоценные памятные заметки были написаны на монгольском или на персидском языке и потому с их содержанием не был знаком остальной мир или, по меньшей мере, не была знакома Европа. Побежденные им народы увлекались низким и бессильным желанием отомстить за свое унижение, а невежество долго повторяло выдумки тех клеветников, которые распространяли неверные сведения о его происхождении, характере и внешности и даже заменили его имя именем Тамерлана. Однако если бы он действительно возвысился из звания простого крестьянина до владычества над Азией, то этот факт не унизил бы его, а возвысил в общем мнении, и его хромота могла бы ставиться ему в упрек только в том случае, если бы он сам имел слабость стыдиться этого природного или, быть может, делающего ему честь увечья.
В глазах монголов, считавших верховную власть неотъемлемою принадлежностью Чингисова рода, он конечно был мятежником; однако он происходил от благородного племени Берласса; его предок в пятом колене Карашар Невиан был визирем при Джагатае в основанном этим последним царстве - Мавераннахре, а за несколько поколений перед тем род Тимура находился в родственной связи с императорским родом, по меньшей мере по женской линии. Он родился в сорока милях к югу от Самарканда, в селении Зебзаре, на плодоносной территории Каша; его предки жили там наследственными вождями и имели под своим начальством тумен из десяти тысяч всадников. Он родилсяв один из тех периодов анархии, которые предвещали падение азиатских династий и открывали поприще для честолюбия авантюристов. Род джагатайских ханов пресекся; эмиры стали стремиться к независимости, а их внутренним распрям могли на время положить конец только победа и тирания кашгарских ханов, которые вторгнулись в Трансоксианское царство (Ма-вераннахр) во главе армии, состоявшей из гетов или калмыков. Тимур выступил на общественное поприще на двенадцатом году от рождения, на двадцать пятом году он предпринял освобождение своего отечества, и народ обратил свои взоры и возложил свои упования на героя, который с самоотвержением вступался за его интересы. Высшие гражданские и военные должностные лица поклялись спасением своей души, что будут поддерживать его, не жалея ни своей жизни, ни своего состояния; но в минуту опасности они убоялись и хранили молчание, и Тимур, проведя на самаркандских высотах семь дней в напрасном ожидании, удалился в степь только с шестидесятью всадниками. Беглецы были настигнуты отрядом из тысячи гетов; Тимур отразил их после страшного побоища и принудил своих врагов воскликнуть: “Тимур — удивительный человек; на его стороне и счастье, и милость Божия”. Но в этом кровопролитном сражении число его приверженцев уменьшилось до десяти, а вскоре после того оно еще уменьшилось вследствие дезертирства трех хорезмийцев. Он бродил в степи, имея при себе жену, семерых товарищей и четырех коней, и провел шестьдесят два дня в отвратительной темнице, из которой спасся благодаря своему собственному мужеству и благодаря угрызениям совести своего гонителя. Переправившись вплавь через широкий и быстрый Жихун или Аму-Дарью, он в течение нескольких месяцев вел жизнь бродяги и изгнанника на окраинах соседних государств. Но невзгоды придали новый блеск его репутации; он научился распознавать тех, кто был лично ему предан и кто соединил свою судьбу с его судьбой; он научился употреблять в дело разнообразные способности людей для их пользы, и главным образом для своей собственной. Когда Тимур возвратился на родину, к нему стали присоединяться отряды союзников, тщательно отыскивавших его в степи, и я нахожу уместным цитировать описание одной из таких счастливых встреч во всей его трогательной простоте. Он явился в качестве проводника к трем вождям, имевшим при себе семьдесят всадников. “Когда они увидали меня, — говорит Тимур, — они были вне себя от радости; они сошли с коней, подошли ко мне, стали на колена и поцеловали мое стремя. Я тоже сошел с коня и обнял каждого из них. На голову первого из этих вождей я надел мою чалму, второго я опоясал моей перевязью, украшенной драгоценными каменьями и отделанной в золоте, на третьего я надел мое собственное верхнее платье. И они плакали, и я плакал, а когда настал час молитвы, мы молились вместе. Потом мы сели на коней и отправились к моему жилищу; там я собрал мой народ и угощал его”. К этим отрядам его приверженцев скоро присоединились самые храбрые племена; он повел их против более многочисленных врагов, и после разных превратностей военной фортуны геты были окончательно вытеснены из Мавераннахра. Он уже много сделал для своей личной славы, но чтоб принудить равных с ним по положению людей повиноваться ему как повелителю, ему еще предстояло немало работы — нужно было вести себя с большой ловкостью и даже проливать кровь. Самой любимой из его жен была сестра эмира Гуссейна, которого он принял в соправители ради знатности его происхождения и ради его могущества; но Гуссейн оказался негодным и недостойным соправителем. Их согласие было скоро нарушено взаимным недоверием; но в часто возобновлявшихся между ними ссорах Тимур умел сделать так, что обвинения в несправедливости и вероломстве падали на его соперника, а после того как Гуссейн потерпел окончательное поражение, он был убит несколькими предусмотрительными друзьями Тимура, осмелившимися в последний раз ослушаться приказаний своего повелителя. Когда Тимуру было тридцать четыре года, общий сейм, или курултай, облек его императорскою властью; но он делал вид, будто чтит род Чингиса, и в то время как эмир Тимур владычествовал в Джагатае и на Востоке, тот, кто носил титул хана, служил простым офицером в армии своего подчиненного. Плодородные владения, простиравшиеся на пятьсот миль и в длину и в ширину, могли бы удовлетворить честолюбие подданного; но Тимур стремился к всемирному владычеству, и перед его смертью джагатайская корона была одной из двадцати семи корон, которые он возложил на свою голову. Я не буду вдаваться в подробности побед, одержанных им в тридцати пяти кампаниях, и не буду следить за ним в его многократных походах на азиатском континенте, а вкратце опишу его завоевания I) в Персии, II) в Татарии и III) в Индиии затем перейду к более интересному описанию его войны с оттоманами.