Свод законов, составленный Чингисом для его подданных, был приспособлен к поддержанию внутреннего спокойствия и к поощрению внешних войн. Смертью наказывались прелюбодеяние, убийство, клятвопреступление и кража коня или вола, и самые свирепые от природы люди сделались кроткими и справедливыми в отношениях друг с другом. Избрание великого хана было впредь предоставлено принцам его дома и начальникам племен, и были изданы особые постановления касательно охоты, которая служила для татарских лагерей источником удовольствий и вместе с тем снабжала их съестными припасами. Победоносная нация была освобождена от всяких низких работ, которые были предоставлены рабам и иноземцам, а низкою считалась всякая работа, кроме военного ремесла. Войска были вооружены луками, палашами и железными палицами и разделялись на сотни, тысячи и десятки тысяч, а их упражнения и дисциплина свидетельствовали о многолетней опытности вождя. Каждый офицер и каждый солдат был ответствен под страхом смертной казни за безопасность и за честь своих боевых товарищей, и только влечение к завоеваниям могло внушить то предписание, которое запрещало вступать в мирное соглашение с врагом до тех пор, пока этот враг не будет побежден или пока он не будет просить пощады. Но нашего удивления и наших похвал всего более заслуживает религия Чингиса. Между тем как в Европе католические инквизиторы прибегали к самым жестоким мерам, чтоб защищать бессмыслицу, их мог бы пристыдить пример варвара, который предупредил поучения философии, установив своими законами систему чистого деизма и полной веротерпимости. Его главным и единственным догматом веры было существование Бога, сотворившего все доброе и наполняющего своим присутствием небеса и землю, которые созданы его могуществом. Для татар и монголов служили предметом поклонения особые идолы различных племен, а многие из них были обращены иностранными миссионерами в религию или Моисея, или Магомета, или Христа. Эти различные религиозные системы преподавались и применялись на практике внутри одного и того же лагеря, не подвергаясь никаким стеснениям и не вызывая никаких раздоров; и бонзы, и имамы, и раввины, и несториане, и латинские священники пользовались одинаковым почетным освобождением от службы и от податей; возгордившийся победитель мог попирать в бухарской мечети Коран ногами своего коня, но в минуты душевного спокойствия законодатель уважал пророков и первосвященников самых враждебных сект. Рассудок Чингиса не был просвещен книгами; хан не умел ни читать, ни писать, а, за исключением племени уйгуров, большая часть монголов и татар была так же необразованна, как и ее монарх. Воспоминание о его подвигах сохранялось преданиями; через шестьдесят восемь лет после смерти Чингиса эти предания были собраны и записаны; краткость этих домашних летописей может быть восполнена летописями китайскими, персидскими, армянскими, сирийскими, арабскими, греческими, русскими, польскими, венгерскими и латинскими, а каждой из этих наций можно верить в том, что она рассказывает о своих собственных несчастьях и поражениях.
Оружие Чингиса и его полководцев покорило одну вслед за другой те степные орды, которые раскидывали свои палатки на пространстве между Китайской стеной и Волгой, и монгольский иператор сделался властителем всего пастушеского мира — повелителем многих миллионов пастухов и солдат, сознававших могущество своих соединенных сил и с нетерпением желавших устремиться в более теплые и более богатые южные страны. Его предки были данниками китайских императоров, и сам Темучин был унижен почетным титулом, свидетельствовавшим о его рабской зависимости. Пекинский двор был удивлен прибытием послов от своего прежнего вассала, который потребовал тоном могущественного царя такой же дани и такой же покорности, какие прежде требовались от него самого, и который делал вид, будто считает Сына неба за самого ничтожного из людей. Высокомерный ответ прикрыл тайные опасения китайцев, а эти опасения скоро оправдались наступлением бесчисленных эскадронов, проникавших со всех сторон через слабую преграду, которую представляла Великая китайская стена. Девяносто городов были взяты монголами приступом или голодом; только десять городов спаслись, а Чингис, знавший, как сильна сыновняя привязанность китайцев, прикрывал свой авангард их пленными родственниками; это был низкий способ употреблять во зло добродетели своих врагов — такой способ, который мало помалу становился недействительным. Для Чингисова нашествия послужило подпорой восстание ста тысяч охранявших границу киданей; однако он внял мирным предложениям и ценою его отступления были: китайская принцесса, три тысячи коней, пятьсот юношей и столько же молодых девушек, и дань из золота и шелковых тканей. Во время своей вторичной экспедиции он принудил китайского императора удалиться за Желтую реку в более южную резиденцию. Осада Пекинабыла продолжительна и трудна; жители были доведены голодом до того, что убивали и пожирали своих сограждан; когда их боевые запасы истощились, они стали стрелять из своих военных машин слитками золота и серебра; но монголы подвели подкоп под середину столицы, и пожар дворца продолжался более тридцати дней. Китай изнемог и от войны с татарами и от внутренних раздоров, и Чингис присоединил к своим владениям пять северных китайских провинций.
На западе владения Чингиса соприкасались с владениями хорезмийского султана Мохаммеда, который царствовал на всем пространстве от Персидского залива до границ Индии и Туркестана и из высокомерного желания подражать Александру Великому позабыл, что его предки были рабами дома сельджуков, нарушившими долг признательности. Чингис желал войти в дружеские и в торговые сношения с самыми могущественными из мусульманских принцев и отверг тайные заискивания багдадского калифа, изъявившего готовность пожертвовать безопасностью церкви и государства в отмщение за нанесенные ему личные обиды. Но один опрометчивый и бесчеловечный акт насилия послужил поводом и оправданием для вторжения татар в южную Азию. Мохаммед приказал задержать в Отраре караван, состоявший из трех послов и ста пятидесяти торговцев, и всех умертвить, а монгольский император прибегнул к помощи Бога и своего меча только после того, как ему было отказано в удовлетворении, и после того как он провел на вершине горы три ночи в молитвах и посте. Наши европейские битвы, сказал один писатель-философ, не более как мелкие стычки в сравнении с многочисленностью тех армий, которые сражались и погибали на азиатских равнинах. Под знаменем Чингиса и его четырех сыновей двинулись, как рассказывают, семьсот тысяч монголов и татар. На обширных равнинах, которые тянутся на север от Сыр-Дарьи или Яксарта, они встретились с четырехсоттысячною армией султана, и в первой битве, прекратившейся лишь с наступлением ночи, лишились жизни сто шестьдесят тысяч хорезмийцев. Мохаммед был удивлен многочисленностью и храбростью своих врагов; он отступил и разместил свои войска по пограничным городам в том расчете, что у непобедимых в открытом поле варваров не достанет терпения правильно вести столько продолжительных и трудных осад. Но предусмотрительный Чингис организовал отряд из китайских инженеров, которые были опытны в механических искусствах, быть может, обладали секретом приготовления пороха и были способны под его руководством нападать на чужие владения с большим мужеством и успехом, чем выказали при защите своего собственного отечества. Персидские историки описывают осаду и взятие Отрара, Ходжента, Бухары, Самарканда, Хорезма, Герата, Мерва, Нишапура, Балха и Кандагара, равно как завоевание богатых и многолюдных стран — Мавераннахра, Харезма и Хорасана. Мы уже ранее ссылались на примере Чингиса и монголов с целью объяснить, как были опустошительны нашествия Аттилы и гуннов, а здесь я ограничусь замечанием, что между Каспийским морем и Индом завоеватели опустошили на пространстве нескольких сот миль страны, покрытые человеческими жилищами и возделанные человеческим трудом, и что пяти столетий было недостаточно для того, чтоб загладить следы опустошений, совершенных в течение четырех лет. Монгольский император поощрял или допускал неистовства, которым предавались его войска; увлекаясь грабежом и убийствами, они не заботились о будущей участи завоеванных стран, а их природная свирепость усиливалась при мысли, что предпринятая ими война была справедлива и была вызвана желанием мщения. Падение и смерть султана Мохаммеда, испустившего дух в одиночестве на пустынном острове Каспийского моря и не возбудившего ни в ком сожалений, были недостаточным искуплением за бедствия, которых он был виновником. Если бы Хорезмийская империя могла быть спасена геройством одного человека, то ее должен бы был спасти сын Мохаммеда Джелаладдин, который был так предприимчив и отважен, что неоднократно останавливал монголов на их победном поприще. Отступая к берегам Инда, он не мог устоять против бесчисленных неприятельских сонмищ; с отчаяния пришпорив своего коня, он устремился в волны, переплыл самую широкую и самую быструю из азиатских рек и вызвал выражения удивления и похвалы со стороны самого Чингиса. Именно после этой победы монгольский завоеватель неохотно преклонился перед ропотом своих усталых и разбогатевших солдат, желавших насладиться жизнью на своей родине. Обремененный собранною в Азии добычей, Чингис медленно повел назад свои войска, обнаружил некоторое сострадание к бедственному положению побежденных и заявил о своем намерении вновь выстроить те города, которые были снесены бурей его нашествия. После того как он перешел через Аму-Дарью и Сыр-Дарью, к нему присоединились те два генерала, которых он отрядил с тридцатью тысячами всадников для завоевания западных персидских провинций. Они одолели сопротивление тех народов, которые пытались остановить их наступление, проникли за Дербентские ворота, переправились через Волгу, перешли степь и совершили обход Каспийского моря, который никогда не был кем-либо предпринят и который никогда не был еще раз совершен. Отступление Чингиса ознаменовалось завоеванием непокорных или независимых царств, и он умер в глубокой старости и в полном блеске своей славы, при последнем издыхании преподавая своим сыновьям наставления, как довершить завоевание Китайской империи.
