Ни один из великих европейских монархов не принял личного участия в первом Крестовом походе. Император Генрих IV не был расположен подчиняться требованиям папы; король французский Филипп Первый был занят своими забавами; английский король Вильгельм Рыжий был занят недавним завоеванием; короли испанские были заняты внутренней борьбой с маврами, а северные монархи - шотландский, датский, шведский и польский еще не принимали участия ни в увлечениях, ни в интересах южан. Религиозное усердие было более сильно среди второстепенных владетелей, занимавших выдающееся место в феодальной системе. По своему рангу и личным свойствам они могут быть без натяжки разделены на четыре разряда, но во избежание излишних повторений я замечу относительно их всех, что мужество и привычка владеть оружием были общими свойствами всех христианских искателей приключений.
I. И по военным дарованиям, и по уму первое местобесспорнопринадлежит Готфриду Бульонскому, и счастливы были бы крестоносцы, если бы они не подчинялись никаким другим вождям, кроме этого безупречного героя, который был достойным представителем своего предка по женской линии, Карла Великого. Его отец происходит их благородного рода графов Бульонских; его мать владела по наследству Брабантом или Нижней Лотарингией, и по милости императора к нему перешел этот герцогский титул, который неосновательно относили к его Бульонскому поместью, находившемуся в Арденнских горах. На службе у Генриха Четвертого он носил великое знамя империи, и он пронзил своим копьем грудь мятежного короля Рудольфа; Готфрид первым взобрался на стены Рима, а его болезнь, данный им обет и, быть может, также раскаяние в том, что он сражался против папы, укрепили в нем прежнюю решимость посетить гроб Господень не в качестве пилигрима, а в качестве освободителя. Его мужество умерялось благоразумием и сдержанностью; его благочестие хотя и было слепо, но было искренно, и среди шума лагерной жизни он отличался действительными или воображаемыми добродетелями монарха. Он стоял выше личных распрей между вождями, приберегая свою ненависть для врагов Христа, и хотя его предприятие доставило ему обладание целым королевством, даже его соперники признавали чистоту и бескорыстие его религиозного рвения. Готфрида Бульонского сопровождали его двое братьев - старший, Евстафий, которому досталось в наследство графство Булонское, и младший, Балдуин, личные достоинства которого не были вполне чисты от нареканий. Имя герцога Лотарингского было, однако, славно по обеим сторонам Рейна; по своему рождению и воспитанию он одинаково хорошо владел и французским языком и немецким, и когда бароны французские, германские и лотарингские собрали своих вассалов, под его знаменем выступили в походе восемьдесят тысяч пехотинцев и около десяти тысяч всадников.
II. На парламентском заседании, происходившем в присутствии короля почти через два месяца после закрытия Клермонского собора, Гюг граф де-Вермандуа был самым знатным из принцев, поступивших в число крестоносцев. Но название великого относительно не столько к его личным достоинствам или владениям (хотя ни те, ни другие не были ничтожны), сколько к доставшемуся ему по рождению высокому положению брата французского короля. Герцог Норманнский Роберт был старший сын Вильгельма Завоевателя; после смерти своего отца он лишился английской королевской короны частью по своему собственному нерадению, частью вследствие предприимчивости своего брата Вильгельма Рыжего. Ветреность и слабохарактерность отнимали всякую цену у личных достоинств, которыми был одарен Роберт; его веселый нрав вовлекал его в вихрь наслаждений; его чрезмерная щедрость разоряла и монарха и народ; его неразборчивое милосердие увеличивало число преступлений, так что те свойства, которые могли быть ценны в частном человеке, сделались важными недостатками в монархе. На время своего отсутствия он заложил Нормандию английскому узурпатору за ничтожную сумму в десять тысяч марок; но его поступление в число крестоносцев и его поведение во время войны доказали, что в его характере произошла перемена, и возвратили ему общее уважение. Другой Роберт был граф Фландрии, давшей в том столетии королев для Франции, Англии и Дании; он был прозван мечом и копьем христиан; но совершая подвиги простого солдата, он иногда позабывал об обязанностях генерала. Стефан, граф Шартра, Блуа и Труа, был одним из самых богатых принцев того времени, а число принадлежащих ему замков сравнивали с числом дней в году. Его ум был обогащен изучением литературы, и красноречивый Стефан был избран на совете вождей в председатели. Эти четверо вождей были главными начальниками французских, норманнских и британских пилигримов; но число баронов, владевших тремя или четырьмя городами, превосходило, по словам одного современника, число вождей в Троянской войне.
III. На юге Франции главное начальство над крестоносцами приняли на себя папский легат, епископ Пюийский Адемар и граф Сен-Жиля и Тулузы Раймунд, присовокуплявший к этим титулам еще более блестящие титулы герцога Нарбоннского и маркиза Прованского. Первый из них был почтенный прелат, одаренный всеми добродетелями и для этой жизни и для будущей, а второй был старый воин, сражавшийся с сарацинами в Испании и посвятивший свои преклонные лета не только на освобождение гроба Господнего, но и на постоянную его охрану. Его опытность и богатство доставляли ему большое влияние в лагере христиан, которые часто нуждались в его помощи и которым он действительно нередко помогал. Но ему было легче вызвать похвалы от неверных, чем сохранить любовь своих подданных и единоверцев. Его высокие личные достоинства затемнялись его высокомерным, завистливым и упорным характером, и хотя он употребил большое наследственное достояние на дело Божье, его благочестие было, по общему мнению, не без примеси корыстолюбия и честолюбия. Между провинциалами (провансцами), под именем которых разумели уроженцев Оверни и Лангедока, находившихся в вассальной зависимости от королевства Бургундского или Арелатского, преобладали не столько воинственные, сколько меркантильные наклонности. Раймунд собрал на соприкасавшейся с его владениями испанской границе отряд отважных авантюристов; в то время как он проходил через Ломбардию, под его знамя стекались толпы итальянцев и его военные силы дошли в совокупности до ста тысяч воинов конных и пеших. Если Раймунд прежде всех поступил в ряды крестоносцев, но выступил в походе после всех, то для этой мешкотности могли служить оправданием обширность его приготовлений и намерение навсегда расстаться с родиной.
IV. Имя Боэмунда, сына Роберта Гвискара, уже было ранее прославлено двойной победой, одержанной им над греческим императором; но завещание его отца принудило его довольствоваться княжеством Тарентским и воспоминаниями о его восточных трофеях, пока он не был пробужден из усыпления слухами о предприятии крестоносцев и проходами французских пилигримов. В характере этого норманнского вождя мы находим самую хладнокровную политическую расчетливость и честолюбие с легкой примесью религиозного фанатизма. Его поведение оправдывает догадку, что он втайне руководил действиями папы, а потом притворился, будто с удивлением узнал о его замыслах и стал ревностно ему содействовать; при осаде Амальфи его пример и его воззвание воспламенили усердие союзной армии; он разорвал свою одежду для того, чтобы из нее сделали себе кресты многочисленные новобранцы, и приготовился к выступлению в Константинополь и в Азию во главе десяти тысяч всадников и двадцати тысяч пехотинцев. Некоторые из принцев норманнской расы шли вслед за старым ветераном, а его двоюродный брат Танкред был скорее участником в его предприятии, нежели его подчиненным. В безупречном характере Танкреда мы находим все добродетели рыцаря и настоящий рыцарский дух, внушивший благородные чувства и сознание долга гораздо более, чем низкопробная философия или еще более низкопробное благочестие того времени.
В промежутке времени между царствованием Карла Великого и Крестовыми походами среди испанцев, норманнов и французов произошел внутренний переворот, мало-помалу распространившийся и на остальную Европу. Служба в пехоте была предоставлена плебеям; главную силу армии составляла конница и почетное название miles, солдат, сделалось исключительным достоянием джентльменов, которые, сражались сидя на коне и пользовались званием рыцарей. Герцоги и графы, присвоившие себе права верховной власти, разделили свои провинции между своими верными баронами; бароны со своей стороны раздали находившиеся в их владении ленные поместья или бенефиции своим вассалам, а эти военные ленники, стоявшие на равной ноге и друг с другом и со своим верховным владельцем, образовали благородное, или рыцарское, сословие, которое не допускало, чтобы крестьянин или простой буржуа мог принадлежать к одному с ними разряду существ. Знатность их происхождения охранялась тем, что брачные узы заключались у них только между равными по рождению; их сыновья могли достигать почестей рыцарского звания только в том случае, если могли указать на четыре поколения предков без страха и упрека; но храбрый плебей иногда мог достигать мечом богатства и знатности и мог сделаться родоначальником новой благородной расы. Каждый из рыцарей мог, по своему усмотрению, возводить других в одинаковое с ним звание, и воинственные европейские монархи гордились таким личным отличием более, чем блеском короны. Обряд возведения в рыцарское звание, оставивший после себя следы в произведениях Тацита и в лесах Германии, был первоначально несложен и отличался светским характером. После некоторого предварительного испытания кандидата опоясывали мечом, надевали на него шпоры и слегка прикасались к его плечу или к щеке в знак того, что это было последнее из оскорблений, которое он мог оставлять безнаказанным. Но суеверие проникло во все сферы общественной и частной жизни; во время священных войн оно придало святость воинской профессии, и рыцарское сословие было поставлено по своим правам и привилегиям наравне с священным сословием духовенства. Омовение и белое одеяние нового рыцаря были неприличным подражением тому возрождению, которое совершается путем крещения. Священнослужители благословляли положенный им на алтарь меч; его формальному вступлению в новое звание предшествовали пост и бдение, и его возводили в звание рыцаря во имя Бога, св. Георгия и св. Михаила Архангела. Он клялся, что будет исполнять обязанности своей профессии, а воспитание, пример и общественное мнение были поруками за ненарушимость его клятвы. В качестве лица, посвятившего себя на служение Богу и дамам (я краснею от сопоставления таких несовместных понятий), он обязывался говорить правду, отстаивать справедливость, защищать несчастных, руководствоваться правилами вежливости (с этой добродетелью древние были мало знакомы), преследовать неверующих, не увлекаться приманками приятной и спокойной жизни и поддерживать во всяких затруднительных обстоятельствах честь своего звания. Когда это направление было доведено до крайности, необразованные рыцари стали пренебрегать теми искусствами или промыслами, которые процветают при мирной жизни, стали считать себя единственными судьями и мстителями нанесенных им обид и стали из высокомерия не признавать ни законов гражданского общества, ни требований военной дисциплины. Тем не менее сильно чувствовалось и много раз было подмечено благотворное влияние этого учреждения на варваров, так как оно смягчало их нравы, внушая им понятия о честности, справедливости и человеколюбия. Национальные предрассудки стали сглаживаться, а братство по религии и по оружию распространило во всем христианском мире однообразие влечений и благородное соревнование. Воинов всех наций постоянно соединяли то внешние предприятия и благочестивые странствования, то домашние военные упражнения, а беспристрастный судья должен отдать предпочтение турнирам готов перед олимпийскими играми классической древности. В замене непристойных зрелищ, развращавших нравы греков и заставлявших девушек и матрон удаляться от ристалища, пышную обстановку арены довершало присутствие целомудренных и знатных красавиц, из рук которых победитель получал награду за свою ловкость и мужество. Искусство и физическая сила, которые требовались для рукопашных схваток и для кулачных боев, имеют отдаленную и сомнительную связь с достоинствами солдат, а турниры, в том виде, как они были впервые введены во Франции и потом с жадностью усвоены на Востоке и на Западе, были верным изображением настоящих военных действий. И рукопашные бои, и стычки целыми массами, и оборона проходов или замков исполнялись так же, как на войне, а успех зависел в обоих случаях от уменья владеть конем и копьем. Исключительным оружием рыцаря было копье; он сражался на высоком и тяжелом коне, на которого садился лишь при приближении опасности; до того времени этого коня обыкновенно вел служитель, а рыцарь ехал верхом на более покойном седле и на более спокойной лошади. Считаю излишним описывать его шлем и меч, его латы и щит, но могу заметить, что в эпоху Крестовых походов его доспехи были менее тяжелы, чем в более позднюю пору и что вместо массивных лат его грудь была защищена панцирем или кольчугой. Держа свои длинные копья наперевес, рыцари сильно пришпоривали своих коней и устремлялись на врага; а легкая кавалерия тюрок и арабов редко могла устоять против их стремительного нападения. Каждого рыцаря сопровождал его верный копьеносец, обыкновенно выбиравшийся между юношами, равными с ним по происхождению и готовившимися к такой же профессии; вслед за ним шли его стрелки из лука или оруженосцы, а полная прислуга одной lance (копья) или одного рыцаря состояла из четырех, пяти и шести солдат. Феодальная служба не обязывала участвовать в экспедициях, которые предпринимались против соседних государств или для освобождения Святой Земли; рыцари и их свита поступали на службу добровольно из усердия или преданности или под влиянием наград и обещаний, и многолюдность каждого эскадрона зависела от могущества, богатства и репутации независимых вождей. Эти вожди отличались один от другого особым знаменем, особым платьем с гербом и особым паролем, и самые древние из европейских родов должны искать своей знатности. В этом кратком очерке рыцарства мне пришлось опередить историю Крестовых походов, которые были и одним их последствий и одною из причин этого достопамятного учреждения.
