Я с удовольствием приведу здесь подлинные слова и мнения историка Фальканда, писавшего во время и на самом месте этих событий с чувствами патриота и с прозорливостью государственного человека. “Констанция, родившаяся в Сицилии, выросшая с самой колыбели в удовольствиях и в достатке, и воспитанная в искусствах и нравах этого счастливого острова, уже давно покинула нас для того, чтобы обогатить варваров нашими сокровищами, а теперь возвращается к нам со своими варварскими союзниками для того, чтобы попирать ногами все, что есть прекрасного на ее почтенной родине. Я предвижу, с какой свирепостью появятся здесь сонмища варваров, какой страх овладеет нашими богатыми городами и селениями, расцветшими во время продолжительного мира, как они будут опустошены убийствами и грабежом и опозорены невоздержанностью и распутством врагов. Я предвижу избиение или порабощение наших граждан и изнасилование наших девушек и женщин. Что должны делать сицилийцы в этой крайности? (спрашивает он, обращаясь к одному из своих друзей). Путем единодушного избрания мужественного и опытного короля еще можно спасти Сицилию и Калабрию, а на легкомыслие апулийцев, всегда жаждущих какого-нибудь нового переворота, я не возлагаю никакого доверия и никаких надежд. Если мы лишимся Калабрии, то наши высокие башни, наше многочисленное юношество и морские военные силы Мессины все-таки будут в состоянии предохранить нас от вторжения чужеземцев. Но если свирепые германцы будут действовать заодно с мессинскими пиратами, если они опустошат огнем ту плодородную страну, которую так часто опустошает своим огнем гора Этна, то какие же средства обороны останутся у внутренней части острова, у тех прекрасных городов, которых никогда не должно бы было осквернять вторжение варвара. Катания была снова разрушена землетрясением; древняя доблесть Сиракуз исчезла в бедности и в одиночестве; но Палермо еще увенчан диадемой, и внутри его тройных стен живет немало предприимчивых христиан и сарацинов. Если бы эти две нации могли соединиться ради их общей безопасности под властью одного короля, они могли бы устремиться на варваров с неотразимой силой. Но если сарацины, выведенные из терпения неоднократными обидами, отвернутся от нас и восстанут, если они займут нагорные замки и морское прибрежье, христианам будет угрожать двойное нападение: они будут поставлены между молотом и наковальней и будут обречены на безнадежное и неизбежное рабство”. Мы не должны позабывать, что в настоящем случае лицо духовного звания ставит свое отечество выше своей религии, и что мусульмане, которых оно старается привлечь к совокупной обороне, еще были многочисленны и могущественны в сицилийском государстве.

Надежды или по меньшей мере желания Фальканда были частью удовлетворены единодушным избранием Танкреда, который был внук первого короля и хотя был незаконного происхождения, но отличался незапятнанными гражданскими и военными доблестями. В течение тех четырех лет, которыми закончились и его жизнь и его царствование, он постоянно удерживал напор германцев на самой отдаленной окраине апулийской границы, а то, что он возвратил неприятелю свою царственную пленницу Констанцию, не нанеся ей никакой обиды и не потребовав никакого выкупа, как кажется, заходило за пределы того великодушия, которое допускалось политикой и благоразумием. После его смерти его жена и его малолетний сын лишились престола без сопротивления, и Генрих продолжал свое победоносное наступление из Капуи в Палермо. Его успех уничтожил политическое равновесие в Италии, и если бы папа и вольные города руководствовались своими явными и существенными интересами, они употребили бы в дело все земные и небесные силы для того, чтобы не допустить опасного присоединения сицилийского королевства к германской империи. Но политическая изворотливость, за которую так часто хвалили или хулили Ватикан, оказалась в этом случае недальновидной и бездейственной, и если правда, что Целестин Третий сшиб ногой императорскую корону с головы павшего перед ним ниц Генриха, то такое проявление бессильного высокомерия могло лишь заглушить в сердце императора чувство признательности и сделать из него врага. Генуэзцы, которые вели выгодную торговлю в Сицилии и завели там свои поселения, вняли обещаниям Генриха, что его признательность будет беспредельна и что он скоро удалится; их флот владычествовал в Мессинском проливе, и они открыли императору вход в Палермский порт, а первым делом его управления было уничтожение привилегий и отобрание, собственности этих неосторожных союзников. Последнее из высказанных Фалькандом ожиданий не сбылось вследствие раздоров, возникших между христианами и магометанами; они вступили между собой в борьбу внутри столицы; несколько тысяч магометан было убито, но оставшиеся в живых их единоверцы укрепились в горах и в течение с лишком тридцати лет нарушали внутреннее спокойствие острова. Политические расчеты побудили Фридриха Второго переселить шестьдесят тысяч сарацинов в Нокеру, что в Апулии. В своей борьбе с римской церковью и император и его сын Манфред пользовались позорной помощью врагов Христа, и эта мусульманская колония сохраняла внутри Италии и свою религию и свои нравы, пока не была с корнем уничтожена в конце тринадцатого столетия усердием и мстительностью принцев из дома Анжу. Все бедствия, которые заранее оплакивал красноречивый Фальканд, были превзойдены жестокосердием и жадностью германского завоевателя, осквернявшего королевские гробницы и разыскивавшего скрытые сокровища и в палермском дворце, и в городе, и во всем королевстве; жемчуг и драгоценные каменья было нетрудно скрыть, но собранное в Сицилии золото и серебро было навьючено на ста шестидесяти лошадях. Юный король, его мать и сестры и знатные люди обоего пола были поодиночке размещены по альпийским крепостям и, по поводу самых легких слухов о восстании пленников, их лишали жизни, или выкалывали им глаза, или делали из них кастратов. Сама Констанция была тронута бедственным положением своего отечества; эта представительница норманнского королевского рода старалась сдерживать своего деспотического супруга и сохранить наследственные владения своего новорожденного сына, который был так знаменит в следующем веке под именем императора Фридриха Второго. Через десять лет после этого переворота французские монархи присоединили герцогство Нормандию к своим владениям; скипетр старинных герцогов Норманнских был передан внучкой Вильгельма Завоевателя дому Плантагенетов, и предприимчивые норманны, стяжавшие столько трофеев во Франции, Англии и Ирландии, в Апулии, в Сицилии и на Востоке, смешались путем побед или путем рабства с побежденными нациями.

ГЛАВА LVII

Тюрки сельджуки. -Их восстание против завоевателя Индостана, Махмуда. -Тогрул покоряет Персию и покровительствует халифам. - Поражение и взятие в плен императора Романа Алп-Арсланом. - Могущество и великолепие Малик-шаха. - Завоевание Малой Азии и Сирии. - Положение и угнетенное состояние Иерусалима. -Благочестивые странствования к гробу Господню. 980-1152 г.г.

С острова Сицилии читатель пусть теперь перенесется за Каспийское море, откуда вышли те тюрки или туркмены, против которых был главным образом предпринят первый Крестовый поход. Империя, основанная ими в шестом столетии в скифских странах, уже давно распалась; но их имя еще пользовалось громкой известностью среди греков и на Востоке, а остатки этой нации, состоявшие из могущественных и независимых племен, были рассеяны по степям от Китая до берегов Окса и Дуная; венгерская колония вошла в состав европейской республики, а азиатские троны были заняты рабами и солдатами тюркского происхождения. В то время как копье норманнов поработило Апулию и Сицилию, толпы этих северных пастухов рассеялись по персидскому царству; их князья из рода Сельджуков основали могущественную и прочную империю на всем пространстве от Самарканда до границ Греции и Египта, и тюрки постоянно владели Малой Азией до той поры, когда их победоносное знамя было водружено на Софийском соборе.