Никифор не был в состоянии избавить империю от беды, которую сам навлек на нее, но его престол и его жена достались, после его смерти, Иоанну Цимисхию, маленькая фигура которого обладала мужеством и дарованиями героя. Первая победа, одержанная генералами Цимисхия над русскими, отняла у этих последних их иноземных союзников, из которых двадцать тысяч или были истреблены мечом, или вовлеклись в восстание, или покинули свои знамена. Фракия была спасена, но варвары еще были в числе семидесяти тысяч, и легионы, отозванные из только что завоеванных ими в Сирии стран, приготовились выступить, с наступлением весны, в поход под знаменем воинственного монарха, объявившего себя другом Болгарии и мстителем за причиненные ей обиды. Проходы Гемских гор были оставлены незащищенными, они были немедленно заняты, римский авангард состоял из бессмертных (высокомерное название, заимствованное от персов); император шел во главе главных сил, состоявших из десяти тысяч пятисот пехотинцев, а его остальные войска следовали за ним медленно и осторожно вместе с багажом и военными машинами. Первым подвигом Цимисхия было взятие Маркианополя, или Перисфлабы в два дня: трубы подали сигнал, войска ворвались на городские стены по лестницам, восемь тысяч пятьсот русских пали под ударами меча, а сыновья болгарского царя были освобождены из позорного тюремного заключения и номинально облечены царской властью. После этих неоднократных неудач Святослав отступил к укрепленной позиции Дристре на берега Дуная, а вслед за ним шел неприятель, то ускорявший, то замедлявший преследование. Византийские галеры поднялись вверх по реке, легионы возвели вокруг неприятеля окопы, и русский князь, укрывшийся за укреплениями своего лагеря и за городскими стенами, был со всех сторон окружен, там он выдерживал приступы и стал терпеть недостаток в съестных припасах. Русские совершили немало подвигов, свидетельствовавших об их мужестве, они не раз делали отчаянные вылазки, и лишь после шестидесятипятидневной осады Святослав покорился своей горькой судьбе. Снисходительные условия его капитуляции свидетельствуют о благоразумии победителя, который уважал своего врага за непреклонное мужество и опасался доводить его до отчаяния. Русский великий князь дал торжественную клятву, что отказывается от всяких враждебных замыслов, для его возвращения был открыт свободный пропуск, свобода торговли и судоходства была восстановлена, каждый из его солдат получил по мере зернового хлеба, а выдача двадцати двух тысяч мер доказывает, как были велики потери варваров и сколько их оставалось налицо. После утомительного похода они снова достигли устьев Борисфена, но их съестные припасы истощились, время года было для них неблагоприятно, они провели зиму на льду, и прежде чем они успели двинуться далее, Святослав был застигнут врасплох и разбит соседними племенами, с которыми греки поддерживали постоянные и выгодные сношения. Не таково было возвращение Цимисхия, он был принят в своей столице так, как принимали спасителей древнего Рима Камилла или Мария. Но заслугу победы благочестивый император приписал Матери Божьей, и изображение Девы Марии, державшей на руках божественного младенца, было поставлено на триумфальной колеснице, украшенной военной добычей и внешними отличиями болгарского царского достоинства. Цимисхий совершил свой публичный въезд верхом, с диадемой на голове и с лавровым венком в руках, и Константинополь был удивлен тем, что ему приходилось рукоплескать воинским доблестям своего государя.
Константинопольский патриарх Фотий, честолюбие которого равнялось его любознательности, поздравлял и самого себя, и греческую церковь с обращением русских в христианскую веру. Он убедил этих свирепых и кровожадных варваров признать Иисуса за Бога, христианских миссионеров за наставников, а римлян - за друзей и братьев. Его торжество было непродолжительно и преждевременно. Среди превратностей фортуны, которым подвергались русские вожди во время своих хищнических предприятий, быть может, некоторые из них дозволили окропить себя водами крещения, а один греческий епископ мог, под именем митрополита, совершать в киевской церкви таинства для собрания верующих, состоявшего из рабов и туземцев. Но семена Евангелия были посеяны на непроизводительной почве, вероотступников было много, а число новообращенных было невелико, и введение в России христианства следует отнести ко времени крещения Ольги. Женщина, которая, быть может, была самого низкого происхождения, но умела отмстить за смерть своего супруга Игоря и захватить в свои руки его скипетр, несомненно, была одарена тем мужеством, которое внушает варварам страх и заставляет их повиноваться. В минуту внешнего и внутреннего спокойствия она отплыла из Киева в Константинополь, а император Константин Порфирородный подробно описал церемониал, с которым она была принята в его столице и в его дворце. И правила этикета, и титулы, и приветствия, и устройство банкета, и подарки - все было тщательно приноровлено к удовлетворению тщеславия иностранки без нарушения должного уважения к величию императора. При совершении таинства крещения ей было дано высокочтимое имя императрицы Елены, а до него или вслед за ним состоялось обращение в христианство дяди великой княгини Ольги и составлявших ее свиту двух переводчиков, шестнадцати придворных дам высшего ранга, восемнадцати дам низшего ранга, двадцати двух служителей или должностных лиц и сорока четырех русских купцов. По возвращении в Киев и в Новгород она непоколебимо держалась своей новой религии; но ее подданные - из упорства или из равнодушия - сохраняли привязанность к богам своих предков. Ее сын Святослав боялся раздражить своих боевых товарищей и сделаться предметом их насмешек, а ее внук Владимир с юношеским рвением умножал и украшал памятники старинного культа. Чтоб умилостивлять жестоких северных богов, им приносились человеческие жертвы; при выборе этих жертв туземцев предпочитали иноземцам, христиан идолопоклонникам, а того отца, который осмеливался защищать своего сына от ножа жрецов, фанатическая толпа подвергала одной участи с сыном. Однако наставления и пример благочестивой Ольги произвели хотя и малозаметное, но глубокое впечатление на умы монарха и его народа; греческие миссионеры не переставали проповедовать, вступать в диспуты и крестить, а русские послы и торговцы сравнивали грубое поклонение идолам с изящными суевериями Константинополя. Они с удивлением смотрели на Софийский собор, на блестящие изображения святых и мучеников, на богатства алтаря, на многочисленных священников и на их великолепные облачения, на пышность и стройность церковных церемоний; их поражали переходы от благочестивого молчания к благозвучному пению, и их нетрудно было уверить, что хор из ангелов ежедневно спускался с неба, чтоб принимать участие в молитвах христиан. Но Владимир согласился или поспешил перейти в христианство из желания вступить в брак с римской принцессой. Обряд крещения и обряд бракосочетания были одновременно совершены в Херсоне христианским первосвященником; Владимир возвратил этот город брату своей супруги императору Василию, но медные ворота Херсона, как рассказывают, были перенесены в Новгород и поставлены перед церковью, в память его победы и его перехода в новую религию. Громовержца Перуна, которому он так долго поклонялся, тащили, по его деспотическому приказанию, по улицам Киева, а двенадцать сильных варваров били дубинами уродливое изображение этого бога и затем с негодованием бросили его в воды Борисфена. Владимир издал указ, что с теми, кто будет отказываться от обряда крещения, будет поступлено как с врагами Бога и их государя, и реки немедленно покрылись тысячами послушных русских, признавших истину и превосходство учения, принятого великим князем и его боярами. При следующем поколении остатки язычества были окончательно вырваны с корнем; но так как двое братьев Владимира умерли некрещеными, то их кости были вынуты из могилы и очищены несогласным с церковными уставами посмертным крещением.
В девятом, десятом и одиннадцатом столетиях христианской эры владычество Евангелия и церкви распространилось по Болгарии, Венгрии, Богемии, Саксонии, Дании, Норвегии, Швеции, Польше и России. Триумфы апостольского рвения возобновились в этом железном веке христианства, и как северные, так и восточные страны Европы подчинились религии, которая была отлична от поклонения их прежним идолам не столько на практике, сколько по теории. И в Германии, и в Греции монахи из похвального честолюбия посещали палатки и хижины варваров; уделом первых миссионеров были бедность, лишения и опасности; их мужество было предприимчиво и терпеливо; их мотивы были чисты и похвальны; наградой служили для них в ту пору свидетельство их совести и уважение признательного народа; но обильная жатва, которая была плодом их усилий, перешла по наследству в пользование гордым и богатым прелатам позднейшего времени. Первые обращения в христианство были добровольные; святая жизнь и красноречие были единственными орудиями миссионеров; но они боролись с вымыслами язычников при помощи чудес и видений, а правителей они располагали в свою пользу тем, что удовлетворяли их тщеславие и заботились об их интересах. Национальные вожди, которым расточались титулы королей и святых, полагали, что долг и благочестие налагают на них обязанность обращать их подданных и соседей в католическую веру; берега Балтийского моря от Голштейна до Финского залива были завоеваны под знаменем креста, и владычество язычников закончилось состоявшимся в четырнадцатом столетии обращением в христианство Литвы. Впрочем, справедливость и беспристрастие заставляют сознаться, что обращение северных стран в христианство доставило немало мирских выгод и прежним, и новым христианам. Врожденная в людях склонность к войне не могла быть излечена евангельскими принципами милосердия и миролюбия, и честолюбие христианских государей возобновляло во все века бедствия, к которым ведет борьба этого рода. Но допущение варваров в лоно гражданского и церковного общества избавило Европу от хищнических морских и сухопутных нашествий норманнов, венгров и русских, научившихся щадить своих единоверцев и возделывать свою земельную собственность. Благодаря влиянию духовенства стали вводиться законы и порядок, и внутрь варварских стран земного шара проникли зачатки искусств и знаний. Щедрое благочестие русских государей привлекало к ним на службу самых искусных греков для украшения городов и для образования подданных; купол Софийского собора и украшавшая этот собор живопись были предметом грубого подражания для тех, кто строил церкви киевские и новгородские; произведения отцов церкви были переведены на славонский язык и триста знатных юношей поступили - добровольно или по принуждению - в основанное Ярославом училище. Россия, по-видимому, должна бы была быстро продвигаться вперед на пути к просвещению, так как находилась в близких сношениях с константинопольской церковью и с константинопольским правительством, относившимися в ту пору с основательным презрением к невежеству латинов. Но византийская нация была раболепна, изолирована и близка к упадку; после того как Киев утратил свое прежнее значение, плавание по Борисфену было остановлено в пренебрежении; великие князья Владимирские и Московские жили вдалеке от моря и от христианского мира, и разделившаяся на части монархия подпала под позорное и варварское татарское иго. А те славонские и скандинавские народы, которые были обращены в христианство латинскими миссионерами, хотя и должны были выносить духовную юрисдикцию и светские притязания пап, но были связаны языком и религией и один с другими и с Римом; они впитали в себя вольный и благородный дух европейской республики и стали мало-помалу пользоваться светом знаний, начинавшим озарять Запад.
