На третий день после того Фока совершил свой торжественный въезд в столицу на колеснице, запряженной четырьмя белыми конями, среди радостных приветствий безрассудного населения; мятеж войск был награжден щедрыми подарками, и новый монарх после посещения своего дворца любовался со своего трона играми ипподрома. По случаю спора двух партий о старшинстве его ригор обнаружил его пристрастное расположение к зеленым. “Не забывайте, что Маврикий еще жив”,— раздалось с противоположной стороны, и этот неосторожный возглас синих послужил предостережением для тирана и стимулом для его жестокости. В Халкедон были отправлены исполнители смертной казни; они силой вытащили императора из святилища, в котором он укрылся, и пять сыновей Маврикия были умерщвлены один вслед за другим на глазах их несчастного отца. При каждом ударе убийц, проникавшем до глубины его сердца, он находил достаточно сил, чтобы повторять благочестивые восклицания: “Ты правосуден, о Боже, и твои приговоры справедливы”. И такова была в последние минуты его жизни непреклонная любовь к правде и справедливости, что он разоблачил перед солдатами обман кормилицы, из преданности заменившей царского ребенка своим собственным. Эта трагическая сцена закончилась смертью самого императора на двадцатом году его царствования и на шестьдесят третьем году его жизни. Трупы отца и его пяти сыновей были брошены в море; их головы, выставленные напоказ в Константинополе, вызывали оскорбления или сострадание толпы, и только при появлении признаков гниения Фока дозволил частным образом предать земле их смертные останки. В этой могиле общественное мнение похоронило ошибки и заблуждения Маврикия. В памяти осталась лишь его плачевная участь, и по прошествии двадцати лет рассказ о ней Феофилакта вызывал слезы слушателей.
Такие слезы, должно быть, проливались втайне, так как эти выражения соболезнования были бы преступны в царствование Фоки, который был без сопротивления признан императором и восточными, и западными провинциями. Изображения императора и его супруги Леонтии были выставлены в Латеране на поклонение римского духовенства и Сената и потом сложены во дворце Цезарей вместе с изображениями Константина и Феодосия. И в качестве подданного, и в качестве христианина Григорий обязан был признать установленную правительственную власть; но радостные поздравления, которыми он приветствовал возвышение убийцы, запятнали характер этого святого неизгладимым позором. Преемник апостолов мог бы с приличной твердостью объяснить Фоке преступность его действий и необходимость покаяния; вместо этого он праздновал освобождение народа и гибель притеснителя, радовался тому, что за свое благочестие и человеколюбие Фока возведен по воле провидения на императорский престол, воссылал молитвы о том, чтобы небо ниспослало ему достаточно силы для преодоления всех его врагов, и высказывал надежду или, быть может, предсказание, что после продолжительного и славного царствования он променяет свое временное царство на вечное. Я уже описал весь ход переворота, которым, по мнению Григория, все были так довольны и на небесах, и на земле; но Фока так же гнусно пользовался своей властью, как гнусно приобрел ее. Один беспристрастный историк описал наружность этого чудовища — его маленький рост и безобразную фигуру, его щетинистые брови, сросшиеся вместе, его рыжие волосы, безволосый подбородок и широкий уродливый рубец на щеке. Не имея никакого понятия ни о литературе, ни о законах, ни даже о военном искусстве, он пользовался своим высоким положением для того, чтобы удовлетворять свою склонность к сладострастию и пьянству, и его грубые наслаждения были или оскорблением для его подданных, или позором для него самого. Отказавшись от профессии солдата, он не принял на себя обязанностей монарха, и царствование Фоки ознаменовалось для Европы позорным миром, для Азии опустошительной войной. Его свирепый нрав воспламенялся от гнева, ожесточался от страха и раздражался от сопротивления или упреков. Бегство Феодосия в Персию было приостановлено, или вследствие быстроты преследования, или вследствие того, что он был введен в заблуждение ложным известием; он был обезглавлен в Никее и в последние часы своей жизни нашел облегчение в утешениях, доставляемых религией, и в сознании своей невинности. Однако его призрак нарушал покой узурпатора; на Востоке ходил слух, что сын Маврикия еще жив; народ ожидал появления мстителя, а вдова и дочери покойного императора охотно признали бы самого низкого самозванца за своего сына и брата. При избиении членов императорского семейства Фока из сострадания или, вернее, из осторожности пощадил этих несчастных женщин, которые содержались приличным образом в одном частном доме. Но императрица Константина, еще не позабывшая о судьбе, которая постигла ее отца, ее мужа и ее сыновей, мечтала о свободе и мщении. Воспользовавшись ночной тишиной, она бежала в святилище св.Софии; но ее слезы и золото ее сообщника Германа не могли вызвать восстания. Ее смерть должна была удовлетворить и мстительность императора, и даже требования правосудия; но патриарх испросил ее помилование, дав клятву, что ручается за нее; местом ее заключения назначили один монастырь, а вдова Маврикия воспользовалась этой снисходительностью убийцы ее мужа и употребила ее во зло.
Ее уличили или только заподозрили в новом заговоре; тогда Фока счел себя свободным от данного обещания, и гнев закипел в нем с новой яростью. Женщину, которая имела право на общее уважение и сострадание и которая была дочерью, женой и матерью императоров, пытали, как низкую преступницу, для того чтобы вынудить от нее сознание ее замыслов и указание ее сообщников, и затем императрица Константина была обезглавлена в Халкедоне вместе со своими тремя невинными дочерьми на том самом месте, которое было окрашено кровью ее мужа и пяти сыновей. После этого было бы излишне перечислять имена и страдания менее знатных жертв. Их осуждению редко предшествовали формальности судопроизводства, а их казнь сопровождалась разными утонченными жестокостями: у них выкалывали глаза, вырывали языки, отрезали руки и ноги; одни из них умирали под плетью, других сжигали живьем, третьих пронзали стрелами, а простая и скорая смерть считалась милостью, которая была редким исключением. Ипподром, этот священный приют римских забав и римской свободы, был осквернен видом отрубленных голов и членов тела и грудой обезображенных трупов, а старые товарищи Фоки ясно видели, что ни его милостивое расположение, ни их собственные заслуги не могут защитить их от ярости тирана, который был достойным соперником тиранов первого столетия империи — Калигулы и Домициана. У Фоки не было других детей, кроме дочери, вышедшей замуж за патриция Криспа, а царственные бюсты новобрачных были по неосторожности выставлены в цирке рядом с бюстом императора. Как отец Фока должен был желать, чтобы его потомство унаследовало плоды его преступлений; но как монарх он был оскорблен этим преждевременным и приятным для народа соучастием в почестях, оказываемых верховной власти; трибуны зеленой партии, свалившие всю вину на желавших прислужиться скульпторов, были осуждены на немедленную смертную казнь; их помиловали по просьбе народа; но Крисп имел полное основание опасаться, что недоверчивый узурпатор не позабудет и не простит его недобровольного соперничества. Фока оттолкнул от себя партию зеленых своей неблагодарностью и тем, что отнял у нее все привилегии; во всех провинциях империи созрела готовность к восстанию, а африканский экзарх Ираклий уже два года упорно отказывался от уплаты податей и от повиновения центуриону, позорившему константинопольский престол. Тайные посланцы, отправленные к независимому экзарху Криспом и Сенатом, убеждали его спасти государство и взять в свои руки верховную власть; но его честолюбие охладело от старости, и он предоставил это опасное предприятие своему сыну Ираклию и сыну своего друга и помощника Григория, Никите. Два отважных юноши собрали все военные силы, какими располагала Африка; они условились, что один из них отправится с флотом из Карфагена в Константинополь, а другой поведет армию через Египет и Азию, и что императорская корона будет наградой тому, кто скорее достигнет цели. Слух об их замыслах дошел до Фоки; жена и мать молодого Ираклия были задержаны в качестве заложниц за его преданность; но коварный Крисп убедил императора, что нет основания опасаться таких несбыточных замыслов; оборонительные меры или вовсе не принимались, или откладывались до другого времени, и тиран беспечно дремал до той минуты, когда африканский флот стал на якоре у берегов Геллеспонта.
