– И когда он уже настреляется? – недовольно проворчал Владимир Николаевич Винников, покосившись в ту сторону, откуда доносилась пальба.

Его карабин дулом вниз висел на плече и выглядел так же ненужно и неуместно, как если бы это была клюшка для гольфа или увешанный блестящей мишурой картонный трезубец ряженого Нептуна. Необмятый камуфляжный костюм, охотничья жилетка со множеством карманов и кожаный пояс с подсумками сидели на заместителе генерального прокурора, как на пугале, придавая ему нелепый, клоунский вид. Шагавший рядом депутат Беглов был одет точно так же, но выглядел, напротив, так, словно родился в этом мужественном наряде воина и добытчика. Он был вооружен дорогой двустволкой, которую, как заправский охотник, нес переломленной на сгибе локтя. Из патронников, поблескивая, торчали латунные донышки гильз. Патроны были заряжены разрывными пулями. К охоте Илья Григорьевич Беглов относился весьма прохладно, но знал, что ненароком выскочивший из чащи прямо перед носом подранок вряд ли станет интересоваться его личным отношением к убийству ради забавы, и был готов, как нынче принято выражаться, дать адекватный ответ на вызовы современности. На Винникова с его нарезным карабином в этом плане рассчитывать не приходилось, и, ведя светскую беседу, Илья Григорьевич не забывал внимательно посматривать по сторонам.

– Что ты хочешь – военная косточка, – ответил он на риторический вопрос собеседника. – Они же как дети: хлебом не корми, а дай во что-нибудь пальнуть – так, чтоб клочья полетели.

– Ну и стрелял бы по мишеням, – не сдавался Винников.

– Чудак ты, ей-богу, – усмехнулся Беглов. – По мишеням стрелять – это все равно что на трах по телевизору смотреть. Распалился, раззадорился, а под рукой никого… Вернее, это как спать с резиновой бабой – вроде все сделал, а удовольствие не то.

– Вот не знал, что ты у нас ходок по резиновым Зинам, – хмыкнул Владимир Николаевич. – Ты только в каком-нибудь интервью этого не ляпни, срама потом не оберешься.

– Вот же крючкотвор! – беззлобно выругался Беглов. – Как есть гнида прокурорская. Гляди-ка, из одного неосторожного слова на ровном месте целое дело сшил!

– Не я один это умею, – вопреки обыкновению даже не подумав оскорбиться, ответил Винников. – Потому и говорю: следи за своим языком.

– Ну, положим, мой язык – не самая серьезная из наших проблем, – заметил Беглов. – Что за фокус снова выкинул наш старый приятель?

– Странно, что ты не сказал «кореш», – заметил Владимир Николаевич.

– Фильтрую базар, следуя твоему мудрому совету, – усмехнулся депутат. – Так что это за номера? Я все подготовил: подогрел кого надо, заслал в изолятор маляву, вертухай пацанам уже, наверное, и заточку передал… да ему уже местечко в морге освободили и могилку на заднем дворе отрыли, а хоронить-то и некого! Его что, в другой СИЗО перевели?

Винников отрицательно покачал головой. На его бледной невыразительной физиономии, вечно сохранявшей кислое, недовольное выражение, появилась кривая, невеселая улыбка.

– Еще смешнее, – сказал он. – Не в другой изолятор, а в больницу.

– Что ты гонишь! – не поверил депутат. – Думаешь, мне бы не сообщили?

– Ты не понял, – терпеливо произнес заместитель прокурора. – Не в тюремную больничку. В клинику. В специализированную современную клинику при научно-исследовательском институте, занимающемся проблемами мозга.

– Какого еще мозга?! – раздраженно воскликнул Беглов, явно отказываясь верить то ли собеседнику, то ли собственным ушам.

– Головного, Илюша, – сочувственно пояснил Винников. – Какого же еще? Видишь ли, дело едва не уладилось само, без твоего… то есть без нашего вмешательства. При задержании у него изъяли пузырек с таблетками. Что за таблетки, разбираться, естественно, не стали, а он ничего по этому поводу не сказал. Зато, как я понимаю, на другие темы распространялся весьма охотно – ну, ты же помнишь, как он умеет, когда захочет.

– Помню, – кивнув, подтвердил Беглов. – Мертвого до белого каления может довести.

– Вот именно. Короче, один из оперативников по дороге не утерпел и дал ему по башке. Легонько, без фанатизма, просто чтобы привести в чувство, напомнить, где и в каком качестве он находится. А он возьми да и затей ласты клеить – прямо там, в машине.

– Закосил? – с живым интересом человека, не раз проделывавшего подобные трюки, спросил народный избранник.

– Да то-то, что нет! Если бы те, кто его брал, пришли к такому выводу, мы сейчас не слонялись бы по лесу с этими дурацкими ружьями, а пили коньяк на его могилке. Но его скрутило по-настоящему – так, что даже фээсбэшников проняло. Потом ему повезло еще раз: врачам «скорой» удалось ненадолго привести его в сознание, и он сумел назвать им диагноз: неоперабельная опухоль мозга. Сейчас этот диагноз проверяют и уточняют, но, судя по всему, он полностью соответствует действительности. Если так, жить ему осталось недолго, от силы пару месяцев. Поэтому его срочно отвезли в лучшую клинику, и там профессора и академики с него буквально пылинки сдувают – что самое смешное, за казенный счет, потому что наш генеральный все еще надеется получить от него какие-то ценные показания. Его собственное дело до суда уже не довести, это ежу понятно, но старик рассчитывает, что перед смертью Француз сдаст ему пару-тройку своих бывших партнеров и конкурентов.

– И он их сдаст, – с уверенностью предрек Беглов. – Я даже догадываюсь, кого именно. Теперь понятно, почему он не побоялся вернуться. Терять-то все равно нечего!

– Да, – согласился Винников. – Более того, я подозреваю, что именно за этим он и приехал – свести перед смертью счеты, раздать долги. Утопить нас и подохнуть с довольной ухмылкой на роже. Шуточка как раз в его духе. И срок нам размотают, поверь, на всю катушку. Никакие адвокаты не помогут, впору самим в Аргентину драпать.

– Это факт, – вздохнув, подтвердил Беглов. – Настоящий подарок для твоего шефа! Громкий коррупционный процесс в духе времени, на скамье подсудимых – генерал-полковник из самого Генерального штаба, заместитель генерального прокурора и депутат Государственной думы. Да журналюги Французу в складчину памятник поставят – выше Останкинской башни, чтоб с любого конца Москвы видно было! Только хрен он угадал, этот умник. Я ему пасть землей забью раньше, чем он успеет ее разинуть. Ты можешь узнать точно, где он лежит и как его охраняют?

Вместо ответа Винников вынул из нагрудного кармана своей пятнистой охотничьей жилетки сложенный вчетверо листочек бумаги и, зажав между средним и указательным пальцами, протянул его Беглову. Депутат развернул бумажку и усмехнулся: осторожный и предусмотрительный, как все прокурорские, друг Володя не написал адрес от руки, а набрал на компьютере и распечатал.

– Охрана обычная, – сказал Владимир Николаевич, – четыре постовых милиционера… то есть я хотел сказать полицейских.

– Еще бы констеблями назвали, – проворчал Беглов, убирая записку в карман. – Как были ментами позорными, так ими и остались. Можно подумать, если «Оку» назвать «порше», она от этого быстрее поедет.

«Чья бы корова мычала», – хотел сказать Владимир Николаевич, но предпочел воздержаться от комментариев: Беглов не любил, когда ему напоминали о прошлом, а сейчас от этого остепенившегося быка слишком многое зависело, чтобы попусту его злить.

– Многовато – четыре, – озабоченно сказал Илья Григорьевич. Он имел практический склад ума и явно уже прикидывал, как ценой наименьших потерь и риска решить непростую задачу. – Насчет обычной охраны ты, Вован, загнул.

– Сделаю, что смогу, – без видимого энтузиазма пообещал Винников. – Нажму на кого следует… Да, думается, и жать-то особенно не придется. Это они просто в себя прийти не могут: поймали крупную рыбину, а она чуть коньки не отбросила на глазах у пораженной публики. Побега или покушения они не опасаются, журналисты не в курсе… Короче, день-другой, пыль уляжется, начальство успокоится, осознает, что старуху с косой даже всем личным составом московского ОМОНа не отпугнешь, и количество охранников сократят до двух. А может, и до одного.