Ноги отказывались подчиняться Хасаду Арвади. Он изо всех сил пытался подтянуться по стене, чтобы провести последние мгновения жизни стоя, но без помощи ног подобная задача выглядела безнадежной. Каменный пол был слишком скользким, а силы в руках почти не осталось. Голова упала на пол, изо рта вырывалось хриплое дыхание. Он продолжал лежать на спине, и жизнь покидала его.

Хасад знал, что умрет, и ничто не могло тому помешать. Погруженной в кромешную тьму камере, в течение тысячелетий скрытой от всего мира, предстояло стать его могилой.

Страх перед судьбой давно прошел. На глазах Арвади выступили слезы — но лишь от разочарования. Он был настолько близок к цели своей жизни — увидеть Ноев ковчег, — но эту возможность украли у него три нажатия на спусковой крючок. По пуле в каждом колене лишили способности двигаться. Еще одна, в животе, гарантировала, что больше пяти минут он не протянет. Хотя раны и мучительны, куда больше боли причиняло осознание того, что он так и не добрался до Ковчега, до которого было уже рукой подать.

Хасад не мог вынести чудовищной иронии той ситуации, в которой оказался. Наконец-то он получил доказательство того, что Ковчег существовал. И до сих пор ожидает — в течение шести тысяч лет, — пока его найдут. Арвади обнаружил последний кусочек головоломки, открывшийся ему в древнем тексте, написанном еще до того, как родился Христос.

«Все это время мы ошибались, — думал он, читая. — В течение тысячелетий. Ибо те, кто спрятал Ковчег, хотели этого».

Открытие настолько захватило Арвади, что он не замечал нацеленный ему в ноги пистолет, пока не оказалось слишком поздно. Дальше все происходило очень быстро — треск выстрелов, требовательные крики, его собственные жалкие просьбы о пощаде. Удаляющиеся голоса и угасающий свет — его убийцы ушли прочь, забрав свою добычу. И темнота.

Лежа в ожидании смерти и думая о том, что у него отобрали, Арвади чувствовал, как в нем нарастает ярость. Он не мог позволить им уйти. Кто-нибудь рано или поздно найдет его тело. Нужно написать о том, что здесь произошло и что местонахождение Ноева ковчега — не единственная тайна, которую хранила эта камера.

Вытерев окровавленную ладонь о рукав, Арвади достал из кармана жилета блокнот. Руки столь сильно дрожали, что он дважды его выронил. С невероятным усилием открыл на, как он надеялся, пустой странице. Темнота была столь кромешной, что все приходилось делать на ощупь. Достав из другого кармана ручку, Хасад сбросил большим пальцем колпачок. Тишину в камере нарушил звук покатившейся по полу пластмассы.

Положив блокнот на грудь, Арвади начал писать.

Первая строка далась легко, но от шока быстро начала кружиться голова. Времени оставалось мало. Вторая оказалась на порядок труднее. Ручка становилась все тяжелее, будто наполняясь свинцом. Когда он добрался до следующей строки, то уже не помнил, что до этого написал. Ему удалось нацарапать еще два слова, а затем ручка выпала из пальцев. Он больше не мог пошевелить руками.

По его щекам текли слезы. В последний миг, когда бездна забвения уже смыкалась над ним, в голове у него промелькнули три жуткие мысли.

Он никогда больше не увидит свою любимую дочь.

В руках его убийц — реликвия, обладающая невообразимой силой.

А сам он уйдет в могилу, так и не взглянув на величайшее археологическое открытие в истории.

Дилара Кеннер, весь багаж которой составлял основательно поношенный брезентовый рюкзак, пробиралась через международный зал аэропорта Лос-Анджелеса. Шла вторая половина дня четверга, и обширный терминал был полон народа. Ее самолет из Перу приземлился в половине второго, но ей потребовалось сорок пять минут, чтобы пройти паспортный контроль и таможню. Ожидание казалось вдесятеро дольше. Ей не терпелось встретиться с Сэмом Уотсоном, который уговорил ее вернуться в Штаты два дня назад.

Сэм был старым другом ее отца и стал для нее кем-то вроде дядюшки. Дилару удивил его звонок. Они поддерживали связь в течение нескольких лет с тех пор, как пропал без вести ее отец, но за последние полгода она разговаривала с Сэмом лишь однажды. Когда он позвонил на ее мобильный телефон в Перу, она была в Андах, руководила раскопками руин времен инков. Голос Сэма звучал взволнованно, даже испуганно, но он не желал вдаваться в подробности, несмотря на все старания Дилары. Сэм настаивал на личной встрече, и как можно быстрее. Его настойчивые просьбы, наконец, убедили передать руководство раскопками одному из подчиненных и вернуться до завершения работ.

Сэм также попросил Дилару еще об одном, что ее несколько озадачило. Ей пришлось пообещать ему, что она никому не скажет о звонке.

Уотсон настолько спешил увидеться, что попросил о встрече в аэропорту в ресторанном дворике терминала на втором этаже. Дилара встала на эскалатор следом за тучным туристом со следами солнечных ожогов, в гавайской рубашке и с чемоданом на колесиках. Он оглянулся и медленно окинул ее взглядом с ног до головы.

На Диларе были все те же шорты и футболка, что и на раскопках, и ей стало несколько не по себе от чужого внимания. Черные, доходившие до плеч волосы, оливковый загар и атлетически сложенная длинноногая фигура уже не раз становились поводом для похотливых взглядов не умевших сдерживать себя мужчин, вроде этого урода.

Она взглянула на загорелого мужика, словно говоря: «Ты что, издеваешься?», затем сказала вслух: «Прошу прощения» и протолкнулась мимо него. Добравшись до верха эскалатора, обвела взглядом просторный ресторанный дворик, пока не заметила Сэма, сидящего за маленьким столиком возле ограждения.

В последний раз, когда она его видела, Сэму был семьдесят один год. Сейчас, год спустя, он выглядел скорее на восемьдесят два. Белоснежные пряди волос все еще украшали голову, но морщины на лице, казалось, стали намного глубже, а лицо выглядело настолько бледным, будто он не спал много дней.

Увидев Дилару, Уотсон встал, помахал ей и улыбнулся, отчего словно помолодел лет на десять. Она улыбнулась в ответ и направилась к нему. Сэм крепко ее обнял.

— Ты даже не знаешь, насколько я рад тебя видеть, — сказал он, отодвигая ее от себя. — Ты до сих пор самая прекрасная женщина из всех, кого я знал. За исключением разве что твоей матери.

Дилара нащупала медальон с фотографией, который всегда носил с собой ее отец. При воспоминании о родителях улыбка на мгновение исчезла с лица, и она отвела взгляд, но тут же снова посмотрела на Сэма.

— Видели бы вы меня измазанной в глине и по колено в грязи. Возможно, подумали бы иначе.

— Пыльный бриллиант — все равно бриллиант. Как дела в мире археологии?

— Дел, как всегда, хватает, — сказала Дилара. — После лечу в Мексику. Кое-какие интересные направления распространения болезней во времена, предшествовавшие европейской колонизации.

— Звучит захватывающе. Ацтеки?

Дилара не ответила. Ее специальностью была биоархеология — изучение биологических остатков древних цивилизаций. Сэм, как биохимик, слегка интересовался этой областью, но сейчас он спрашивал не поэтому. Просто тянул время.

Наклонившись, она взяла его за руку и ободряюще ее сжала.

— Ну, давайте же, Сэм. О чем вы хотели поговорить? Вы ведь просили меня вернуться раньше не для того, чтобы побеседовать об археологии, правда?

Сэм нервно взглянул на окружавших людей, словно проверяя, не обращает ли кто-нибудь на них чересчур пристального внимания.

Кеннер проследила за его взглядом. Семья японцев улыбалась и смеялась, жуя гамбургеры. Сидевшая в одиночестве справа женщина в деловом костюме что-то печатала на ноутбуке, время от времени отправляя в рот кусочки салата. Несмотря на начало октября и давно закончившиеся каникулы, за столиком позади нее сидела группа подростков в одинаковых футболках, набирая эсэмэски на мобильных телефонах.