— Скамьи, — сказал Казанова, подтаскивая две скамьи и ставя их одну на другую. — Прикрой зазубрины моим плащом и лезь. Я тебя поддержу.

Стараясь по возможности удержать Марко на весу, пока он пролезал в узкое отверстие, Казанова помог ему спуститься на пол по другую сторону, так что Марко лишь слегка поцарапался и в нескольких местах порвал одежду. А теперь предстояла задача потруднее: надо было ему самому, куда более крупному мужчине, пролезть в это отверстие, притом без всякой помощи. Подтащив третью скамейку, Казанова создал — правда, весьма неустойчивое — сооружение нужной высоты; Марко сначала схватил его за руки, потом за плечи и, в какой-то мере поддерживая на весу, помог пролезть. Тем не менее дело не обошлось без больших прорех и царапин, причинявших Казанове невероятную боль и сильно кровоточивших. След кровавых капель тянулся по мраморным ступеням за ним, когда они с Марко спускались и теперь стояли перед последним препятствием, отделявшим их от свободы.

После того как Казанова обследовал в темноте, насколько мог, дверь и обнаружил, что она сбита из бревен, а не из фанеры, окована железом, обита гвоздями с большими шляпками и заперта на внушительный замок, мужество и оптимизм, поддерживавшие его до сих пор, мигом исчезли. Он бережно опустил на пол, как бы прощаясь с ним, железный прут, который так хорошо ему послужил, и со спокойствием отчаяния сел на последнюю ступеньку.

— Мои труды окончены, — сказал он. — Остальное предоставим богу и судьбе.

— Почему?! — воскликнул в тревоге Марко, пригнувшись к нему и пытаясь прочесть в темноте выражение его лица. — Ты что, выдохся и больше не можешь?

— Нет. Но все равно как если бы выдохся. Нужна пушка или петарда, чтобы пробить эту дверь.

— Только это тебя волнует?

— А разве этого недостаточно?

Вместо ответа Марко заставил его встать и подвел к правой притолоке большой двери. Покопавшись там, он нашел ключ шести дюймов длиной и вложил его Казанове в руки.

— Что это?

— Мой единственный настоящий вклад в чудо, каким является наш побег, — скромно сказал Марко. — Все остальное сделал ты. Поэтому тебе и открывать последнюю дверь, ибо благодаря твоей смелости и уму мы преодолели все другие препятствия. Я часто видел этот ключ. Им открывается боковая дверца, которая прямо перед тобой. Давай сюда твою руку — я ее направлю.

Они так дрожали от волнения, вызванного этой последней удачей, что никак не могли вставить ключ в замок, но наконец бородка ключа вошла, ключ повернулся, и тяжелая маленькая дверь, не больше пяти футов высотой, медленно открылась внутрь, а с прохладной площади в лицо им ударил дивный ночной воздух.

— Ах, — шепотом произнес Казанова, шагнув за порог. — Иди же, Марко! Иди сюда, и давай вдохнем воздух свободы. Мы свободны, свободны…

— Неужели вы можете так бесцеремонно покинуть нас?! — иронически произнес чей-то тихий голос у самого его уха.

Казанова резко повернулся и оказался лицом к лицу с Красным инквизитором, а тот чуть ли не дружеским жестом уже положил руку на плечо узника. В отчаянии, ярости и ненависти Казанова размахнулся, чтобы расквасить лицо этому человеку, и в ту же минуту услышал стук башмаков и почувствовал, как его схватили за руки и заломили их назад. В его разгоряченном мозгу пронеслась мысль, что все это время за ними следили, посмеиваясь, и заманили в западню, — тело его обмякло, и он рухнул, бесчувственной тяжестью плоти и костей повиснув на руках стражи.

Казанова стенал и метался, пытаясь высвободиться из тенет страшного кошмара. Ему казалось, что он умер на этой земле, но дух его выжил или переселился в другую сферу существования, сумев удержать и тело — тело на редкость чувствительное к боли, тогда как дух в состоянии был терзаться такою мукой, какую еще не знали на земле. В этом новом и страшном существовании он сначала был погружен во тьму, грязь и безнадежность Дантова Мальболджа, а потом ценою вековых усилий, бездны энергии и страданий сумел пройти один за другим все круги ада, пока не достиг преддверия, своего рода ничейной земли между адом и тем, что можно считать его противоположностью. Но тут, к несчастью, тело его, подобно безжизненному телу Патрокла[83] — только тело Казановы в противоположность ему продолжало чувствовать и остро воспринимать боль, — стало предметом отчаянной борьбы между дьяволами и архангелами в их бесконечной схватке. Пульсирующая боль пронизывала его голову и грудь, терзала его измученные мышцы, в то время как черти острыми огненными когтями скребли и рвали его ноги.

Он громко застонал, и его раскалывающаяся от боли голова слегка повернулась, когда кто-то из дьяволов или ангелов пролил что-то на его лицо и в нос ему ударил мерзкий острый запах.

— Он приходит в себя, — спокойно произнес лекарь, — ты кончил бинтовать ему ноги?

— Да, — ответил более молодой мужчина, продолжая делать свое дело.

— Хорошо. Теперь накрой его и вытри с лица ароматический уксус — я случайно пролил его. Пойди скажи мессеру гранде, что он будет жить, но ему надо дать отдых и хорошее питание, а потом сразу возвращайся. А как молодой Вальери?

— О, тот в порядке — зачинщиком-то ведь был этот, — сказал молодой человек, вставая, — он только волнуется по поводу своего друга.

— Возвращайся как можно скорее: ты мне понадобишься.

Казанова открыл глаза, невидящим взглядом обвел комнату и снова их закрыл. Лекарь склонился над ним, и когда Казанова снова открыл глаза, во взгляде его, уставившемся на лекаря, были удивление и страх. Опаленные жаром губы попытались произнести что-то, и его невысказанное желание было тотчас понято: Казанове приподняли голову, и он жадно выпил прохладной воды с лимоном и жасмином. Удовлетворенно вздохнув, он упал назад на подушку и закрыл глаза. Но вместе с сознанием к нему тотчас вернулась память, пронзив его кинжалами страха, подозрения и неуверенности.

— Кто вы? — спросил он, схватив мужчину за руку и пронзительно глядя на него, словно пытаясь прорвать пелену обмана.

— Лекарь, — последовал спокойный ответ.

— А я где?.. Где?

Казанова оглядел комнату, пытаясь припомнить ее. Но эта комната с высокими сводами, со стрельчатыми окнами в мелком переплете и гобеленами на стенах была ему совершенно незнакома. Словно сквозь туман он подметил, что она богато обставлена старинной мебелью и что он лежит на кровати со столбами и балдахином.

— Разве я сумел бежать? — размышляя вслух, произнес он. — Конечно же, нет. Этот зверь… Доктор! Скажите, где я?

— Сначала пообещайте, что вы будете вести себя спокойно и принимать лекарство, которое вам дадут…

— Конечно, обещаю… только скажите же мне, скажите!

— Во Дворце дожей.

Казанова издал страшный звук — нечто между стоном и криком ужаса, какой издает человек, видя, что его покалечило в бою. Он закрыл лицо руками и снова упал на подушку. Но почти тотчас сел и, отчаянно вцепившись в руку лекаря, взмолился:

— Доктор, я этого не вынесу! Говорю вам — не вынесу. Я лишусь рассудка, а это мне тоже невыносимо. Быть жалким узником, здоровым или безумным, без надежды отсюда выбраться… Ох, нет, нет. Доктор, вы же человек, а не бездушное орудие этой подлой безликой власти. Дайте мне что-нибудь, что убило бы меня…

Лекарь отрицательно покачал головой.

— Вы же знаете, все лекари дают клятву…

— Но это же будет во спасение жизни, а не ради ее изъятия! — горячо взмолился Казанова. — Неужели вы не понимаете, ведь насколько лучше умереть и…

Тем временем лекарь достал из своей сумки пузырек и накапал в рюмочку с душистой водой двадцать капель какого-то снадобья, которое, попадая в воду, тут же образовывало молочные ручейки. Кладя конец мольбам Казановы, он поднес рюмку к его губам и сказал только:

— Выпейте.

— Это яд?

— Выпейте.

Наполовину убежденный, что лекарь дает ему яд, Казанова охотно выпил и, уступив его уговорам, лег и закрыл глаза. Круговорот мыслей и чувств, терзавших его, стал постепенно замедляться, танец дервишей в мозгу утратил свой бешеный темп, и блаженное чувство мягко обволакивающего покоя и умиротворения проникло в него, заглушая даже боль в израненных острыми зазубринами досок бедрах и ногах, пока она не стала чем-то далеким, а потом и вовсе исчезла.