Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Некоторое время Эд не сводил с него глаз, уверенный, что и он в сговоре с остальными… Но нет, шарманщик единственный в этом зале понимал, каково сейчас Эду, и сочувствовал.

Эд с благодарностью пожал его костлявые пальцы. При этом ручка шарманки, которую держал карлик, мелодично звякнула, напомнив, что Эд так и не услышал ее игры.

Он решительно взялся за ручку и провернул на пол-оборота. Из недр шарманки посыпался хриплый стук. И все.

Бесчисленные взгляды сверлили спину. Вмиг Эд отчетливо осознал: если он немедленно не заставит эту престарелую суку сыграть, за его спиной грянет хохот. И тогда придется драться. Долго и отчаянно! Пока невыносимо не заболят выбитые костяшки на руках! Пока не подкосятся колени!…

И он рванул ручку изо всех сил.

Шарманка затряслась в предсмертной судороге, захрипела, выплевывая вековую пыль…

А потом из темных щелей дохнуло жаром, как из печки. Эд отпрянул и зажмурился, не желая сдаваться - крепче сжимая пальцы на горячем металле. Чувствуя, как в этом жаре выгорает весь сегодняшний хмель до конца. Понимая, что коснулся чего-то запредельного…

И тогда в темноте сквозь галдеж клуба прорезалась музыка.

Почти неразличимая вначале, она набирала силу с каждым поворотом ручки, бередила душу, подхватывала тонкие нити бытия, сплетая заново единственно верную картину… Подталкивая ступить за черту.

Было страшно узнать ее. И невозможно - не узнать.

Прямо в терпкое вино мелодии все тот же голос вливал слова:

Если можешь, беги, рассекая круги,

Только чувствуй себя обреченной…

Стоит солнцу взойти - вот и я,

Стану вмиг фиолетово-черным…

Эд остановил ручку.

Музыка смолкла через два-три такта - так брошенная ребенком заведенная игрушка еще пытается завершить свой последний оборот.

В воцарившейся нереальной тишине затрепетал нежными рыжеватыми отблесками женский смех. Ее смех.

- Ну вот… И я вся промокла…

Железная ручка, невыносимо горячая, почти раскаленная, оставалась в его руке. Он держался за нее - последнюю опору и никак не мог себя заставить ее отпустить.

А сердце срывалось!

Он видел краем глаза зеленое сукно столов, за которыми играли, и медный отблеск очков какого-то хмыря, сидящего у портьеры…

И видел блеск ее бокала, в котором черной кровью свернулся горячий шоколад. Видел ее саму! Опять.

Плавный очерк ноги в высоком ботинке и особый наклон головы. Ее чудесные светлые волосы, не потерявшие блеск даже под дождем. И порывистые руки, жившие своей собственной жизнью: теребившие ножку бокала, вгрызавшиеся в салфетку, гладившие воротник рубашки…

Наконец Эд сумел разлепить пальцы. Медленно и очень осторожно стал пробираться к своему месту, не поднимая глаз. Сел, вцепившись в край стола - почти его ломая. На автомате попытался выпить и едва не расплескал все содержимое стакана - руки жутко тряслись. Кое-как удалось закурить и тогда, прикрытый полупрозрачной занавесью дыма, он решился взглянуть на нее прямо.

Очень коротко. Боясь обжечься. Боясь опять ошибиться и понять, что впереди еще одна беспросветная ночь…

Но узнавание ударило наотмашь!

На сером холсте мира она была солнцем.

И он глубже надвинул очки, словно она тоже могла узнать за черными стеклами его глаза. Необычайно яркие и совершенно безумные от счастья!…

А в это время она приканчивала свой шоколад, облизывая ложку эротично до неприличия, и беззаботно болтала с барменом (отчего тот весь пенился и исходил слюной, заглядывая в вырез ее легкой блузы, тем самым вызывая у Эда приступы затаенного, едва контролируемого бешенства), покачивала ногой в ботинке в такт какой-то пошленькой мелодии, а длинные шнурки двигались в противовес, безмолвно возражая… Крошечная сумочка (что в такой может уместиться?) совершила грациозный пируэт, когда ее хозяйка доставала деньги.

И только в этот момент Эд понял с запозданием - она сейчас уйдет.

Ужас неопределенности завладел им. Он понятия не имел, что делать дальше!

На мгновение его пронзило острое желание не делать ничего - отпустить ее в теплую темень ночи. Пусть она просто уйдет! Может быть, тогда все завершится правильно? И он один сможет пережить боль, предназначенную для двоих?… А она, вернувшись домой, ляжет в постель и знать не будет о том, какую тьму оставила за спиной, и спокойно уснет, не тронутая холодными водами их общей судьбы?…

Сочувствие к этому ребенку было таким сильным, что Эд скорчился возле стола, сгорая изнутри… А когда смог открыть глаза, девушка уже поднималась по лестнице.

Едва сделав первый, еще неосознанный, шаг в ее сторону, он понял, что не сможет удержать себя на месте (ни за что на свете!) - ведь искушения слаще просто не существует…

И стал быстро продвигаться к выходу, не отрывая взгляда от проема, где только что скрылся высокий шнурованный ботинок на каблучке. Проносясь мимо стойки, Эд бросил бармену купюру. Наверное, слишком крупную, потому что лицо мужчины вытянулось… но Эд уже забыл о нем - поставил ногу на первую ступень.

Он пытался сдерживаться - тормозил себя руками по шершавой штукатурке стен… но все равно преодолевал по несколько ступенек разом!

Вдруг на последней из них его потянуло оглянуться.

Отсюда зал был виден как на ладони - те посетители клуба, кто удивленно наблюдал его погоню, и те, кто безразлично пил. И все столы. Кроме одного - того самого углового дальнего столика, за которым Эд провел весь вечер. Блестели только его металлические ножки. А рядом - чьи-то начищенные до блеска ботинки и кончик темной полированной трости.

Эд торопливо наклонился. Еще ниже. Но разглядеть лица сидевшего на его месте не получалось.

А ведь в это время она была там, в темноте. Одна.

Махнув рукой на все, Эд звериным прыжком преодолел площадку перед спуском и в последний миг уловил, как фигурка девушки заворачивает за угол здания.

Он сорвался с места, как спринтер, но долго бежать не пришлось - прямо за поворотом начиналась пустынная улица спящих витрин с рядом старых лип вдоль дороги. И с его драгоценной добычей, неспешно шагавшей под шорох листвы…

Почти минуту Эд глубоко дышал, избавляясь от барабанной дроби в груди и наслаждаясь приятным и неожиданным теплом осенней ночи. А после поправил съехавшую от спешки куртку и ступил в глубокую тень деревьев… Наверное, поколения назад школьники высаживали их только для того, чтобы вот сейчас, обернувшись подтянуть сползающую сумочку, она не увидела даже его силуэта.

Путь за ней был отмечен звездами - отражениями фонарей с другой стороны улицы в огромных лужах, пролитых дождем. Эд тонул в их зеркалах с улыбкой и продолжал свое преследование - беззвучное, неотвратимое, священное…

Очень быстро мысли (сомнения, сожаления) исчезли. И страх исчез. Осталась лишь уверенность, что его молчаливое соседство с ней этой ночью - вещь предопределенная, а все его трепыхания не имеют смысла.

Небо, подарившее земле передышку, вновь наливалось свинцом. Бездонный купол затягивало грязной мокрой тряпкой, и вдалеке уже слышалось ворчание грома. Молнии фейерверком пересекали горизонт, выхватывая из темноты линию ее плеч и осыпая искрами волосы. А она в ответ испуганно ежилась и прибавляла шаг…

Вдруг Эд отметил, что походка девушки обрела ту расслабленность, которая появляется на пороге дома.

Этот район был ему незнаком. Необычайно высокая поросль новостроек окружала приземистые линялые крыши, как сорняки колодец, заброшенный нерадивыми хозяевами. И не приходилось сомневаться, что район предназначен под снос в ближайшем будущем.

Нырнув в едва заметную улочку, Эд сразу понял, что теперь будет сложнее: узкое пространство, хоть и наполненное шевелящимся мраком буйной растительности, не подпускало ближе к ней - заставляло соблюдать осторожность…

Заросли становились все гуще, а очертания тонкой фигурки отдалялись все больше. И, звеня от азарта, Эд прибавлял шаг, рискуя вылететь из-за очередного куста прямо ей в спину. Но стоило ему выглянуть, проверяя свои опасения, как она оказывалась еще дальше, а искореженные старые ветки осыпали его холодными каплями, хватали за плечи, не давали пройти…

22
{"b":"177558","o":1}