Он любил раздевать их, обнажая сокровенное. Любил выражение покорности, неизменно появлявшееся на их лицах - у кого-то раньше, у кого-то позже… Но боже, как же это все было одинаково!

Он никогда не запоминал их имена («да, детка… нет, детка… пока, детка»). И предпочитал не встречаться ни с кем дважды. Исключение составляли только две «ночные бабочки», достаточно искусные, чтобы интереса к ним хватило на дольше, и достаточно опытные, чтобы интерес этот ничем личным Эду не грозил…

Иногда под настроение он запускал работу и подолгу не проверял свой электронный ящик. А потом недели напролет торчал перед экраном, забывая выбросить окурки из переполненной пепельницы и даже просто поесть. Тогда на него наваливалась бессонница - горький саван, покрывавший дни и ночи одинаковым сероватым налетом и не позволявший вздохнуть как следует. И Эд сам не мог понять, что же было сначала - работа или бессонница?…

А порой целыми неделями, удивляя себя, он вел размеренную жизнь сытого бюргера - без опозданий приходил на важные (для его собеседников) встречи, по выходным играл в «Шарman'щике». И поражался: зачем его странной жизни вздумалось ползти по одной и той же накатанной колее так долго?…

Этот год запомнился Эду чередой месяцев, похожих, как братья в одинаковой одежде, разве что…

В декабре он купил старенький диван в чудом уцелевшей от перемен комиссионке неподалеку. Диван был на последнем издыхании - немилосердно колол пружинами посетительниц квартиры и выдавал весьма немузыкальное сопровождение любой активности, на нем происходившей. Эд купил его исключительно потому, что обивка была совершенно такой же, как та, на которой он помнил себя года в три и рядом - маму, читающую ему что-то усталым голосом… Это было, конечно, глупо. И когда к Новому году «старичок» окончательно развалился, Эду пришлось в самый канун праздника собственноручно тащить его останки на ближайшую свалку…

В январе он проснулся. В незнакомом доме. С дикого похмелья. Какая-то женщина рядом все еще спала лицом к стене, и он побрел на кухню выпить кофе… Как вдруг входная дверь распахнулась, и в дом ворвался интеллигентный мужчина не первой молодости в черепаховых очках. Молча уставился на Эда. Безо всякого удивления. А затем понесся в спальню, и крики завизжали пилой… Он вернулся, рыдая в голос, и такая была в его глазах невыразимая боль, что Эд испытал иррациональное желание дать себя ударить, чтобы хоть как-то облегчить участь несчастного. Но мужчина отвел тяжелый взгляд, криво усмехнулся и вышел во двор. Хлопнула калитка, и взревел мотор. Эд пробыл в доме ровно столько, сколько потребовалось, чтобы одеться…

В феврале похолодало до жути. Между крутыми отрогами снежных сугробов остались лишь тоненькие тропки. Эд неудачно ступил на обледеневший тротуар, поскользнулся и так вот глупо сломал левую руку. Зато потом не работал две недели и каждый вечер играл в «Шарman'щике», где его гипс в качестве опоры для кия произвел настоящий фурор…

В марте входная дверь начала тоненько и жалобно скрипеть. С каждым днем ее скрип набирал силу и высоту, наполнялся обертонами и нюансами - пел, завывал, разговаривал… Наконец Эду это надоело - он смазал петли. И сразу пожалел! С тишиной пришло ощущение, что его перестал приветствовать давний друг…

В апреле соседи вызвали милицию. Его очередная знакомая любила покричать. Причем как-то уж совсем жалобно - точно режут ее, а не… После о-о-очень настойчивого долгого звонка голый и взмыленный Эд открыл дверь. Доблестные сотрудники милиции насторожились и захотели войти. Эд был против. Сотрудники настаивали. В итоге тщедушная брюнетка так обложила всех матом, что менты ретировались почти в смущении. Дамочка, надо отметить, кричать все равно не перестала…

В мае в город приехала его любимая группа. Эд безумно переживал о билете, и зря: вожделенное место у сцены досталось ему без малейших усилий. Концерт начался с опозданием на час. Но бывало и позже. Ерунда! Главное у ребят - драйв, атмосфера и фантастический звук - оставалось на месте. Причем - из года в год! Наэлектризованный, Эд был готов отстегнуть огромную сумму их менеджеру, лишь бы подобраться поближе. Он уже видел, как будет пить с ними всю ночь в лучшем номере местного отеля, потом вызовет девочек… А утром они расстанутся лучшими друзьями! Как же иначе?… Но ему грубо велели убираться к дьяволу со своим пойлом и проститутками, и, недоумевая, он ушел ни с чем…

В июне, как водится, пришла жара и превратила всех вокруг в оплывающие воском свечи. «Почти вампир», - усмехался Эд про себя, выползая из кровати в 20:00. И брался за работу. В «Шарman'щик» он не наведывался…

В июле стало легче: пошли дожди - бешеные летние грозы, от которых в ушах закладывало и регулярно отключался свет. В такую погоду Эду нравилось курить на балконе в разверзшуюся темень неба, вызывая суеверный ужас соседей. Разряд ударял неподалеку, ослепляя и поднимая каждый волосок дыбом, и Эд кожей чувствовал близость высших сил…

А в августе вернулась бессонница.

Вначале он упрямо ложился в постель, надеясь, что время и усталость возьмут свое, но после череды утомительных часов ворочания и злости на себя все равно приходилось подниматься и искать какое-нибудь занятие до утра. Стены давили, как панцирь… Эд пытался использовать в качестве снотворного секс. Но быстро просыпался, с раздражением обнаруживая чужое тело, сопящее под боком. Тогда он прекращал строить иллюзию отдыха и брался за работу, но и она не ладилась - сознание напоминало лампу, занавешенную плотной тканью: вроде и свет есть, а толку мало…

И вот однажды, напряженно поджидая ночь, Эд решил взять ситуацию в свои руки - гулять до самого утра! Ведь центр, деловые кварталы, остановки и достопримечательности он уже изучил, но все как-то не случалось по-настоящему интимной прогулки: чтобы только плеер в ушах, чтобы забыть о времени и очнуться утром - в одиночестве, в незнакомом районе, с отяжелевшими ногами и легким сердцем…

Была пятница. Влажные после недавнего дождя тротуары, сладкая свежесть в воздухе и мягкое тепло солнца, давно растворившегося за горизонтом - все это на время увлекло Эда, заставило забыть причину, выволокшую его шататься по улицам.

А там - кошки, бегущие по пешеходным переходам с гордым видом цивилизованных существ; девушки в коротких юбках, невидимых босоножках и с летними улыбками; парни, полные надежд на успех и на то, что лето не закончится никогда (как и сама жизнь). Эд следовал за ними издалека, чтоб не встревожить, но уловить и разделить эту детскую - такую скоротечную! - радость…

На проспекте Мира он остановился сменить батарейки. И вновь зашагал по небольшой аллейке между высотками в такт музыке - свободно и легко. В ногу с городом.

Внезапно плеер закашлялся и замолчал.

В звенящей тишине Эд услышал далекий, приглушенный наушниками смех. И тут же лихорадочно завертелся, оглядываясь в поисках его драгоценного источника!…

В отдалении - в самом конце аллеи, между фигурами парней и вызывающе раздетых девушек мелькнули длинные золотистые с рыжеватым отливом волосы. Ее волосы.

Не раздумывая, он рванул с места.

Дома, деревья, люди (и даже тротуар под ними!) колыхались, отплясывая фокстрот.

Плеер очнулся и продолжил как ни в чем не бывало: «…Будто я - египтянин, и со мною и солнце, и зной…»

Эд задыхался.

Он не мог даже крикнуть и попросить подождать его. Или потребовать помощи. Или придумать хоть какой-нибудь предлог, чтобы судьба сделала шаг назад, и он опять увидел ее…

До компании оставалось метров тридцать, и Эд уже сделал последний отчаянный рывок, как вдруг почувствовал что-то неправильное в мышцах левой ноги, и все его тело, совершив странный паттерн, совершенно не совпавший с общим звучанием вечера, опрокинулось на тротуар. Будто ребенок, он здорово проехал по асфальту. Под носом стало мокро, Эд рефлекторно вытерся и увидел на руке кровь.

К черту кровь! И туда же - зверскую боль в ноге!

Он цеплялся взглядом за компанию, которая на его глазах завернула за угол - так недостижимо близко!…