Кроме того, я ждала, когда вечеринка неизбежно перейдет к своей следующей стадии. Той, на которой хмель ударяет уже не в голову, а неизвестно куда, беседы и тосты становятся все более вольными, голоса — громкими, а смешки присутствующих дам — не в меру пронзительными. Людям, находящихся в таком состоянии, намного проще заморочить головы.
Мое терпение было вознаграждено с лихвой и даже раньше, чем я ожидала — всего-то спустя два колокола и три внушительных размеров амфоры, в которых плескался шемский «Золотой корень». Разговоры плавно перешли к поистине неиссякающему роднику дворцовых сплетен, дамы, стреляя глазками по сторонам, начали манерно жаловаться на то, что в зале слишком жарко и им настоятельно необходимо прогуляться в сад, а я украдкой задержала одного из слуг, уносивших грязную посуду и вполголоса велела передать на кухню и в мои покои, чтобы там приготовились — графиня Эрде сейчас придет. Служка понятливо кивнул и убежал, а я встала и постучала ножом по серебряному бокалу, привлекая общее внимание.
Затем я произнесла речь. Коротенькую, откровенно льстивую и, как мне показалось, довольно забавную. Во всяком случае, гости изволили смеяться. Речь была посвящена королю и его верным соратникам, а также трудному искусству винопития и надвигающейся войне. Главное для хорошей оратора — уметь совместить несовместимое. После вполне заслуженных аплодисментов я поинтересовалась, не угодно ли благородным месьорам слегка развлечься. Дружный, хотя и нестройный хор заверил меня, что, разумеется, угодно. Тогда я заявила, что удаляюсь на которое время и прошу всех остальных набраться терпения. Развлечение, мол, сейчас последует.
Разумеется, они были донельзя заинтригованы. Не сомневаюсь, что, как только я выскочу за дверь, посыплются предположения, что же такое задумала госпожа Эрде.
Маленький отряд моих невольных соучастников уже собрался и пребывал в полной боевой готовности. Они, как я и рассчитывала, приняли всю затею за причуду избалованной аристократки и с удовольствием помогали в ее осуществлении. Я стремительно переоделась, несколькими взмахами кисточки с черной тушью удлинила глаза, затем подхватила тускло-золотой кубок, над которым поднимался ароматный парок. Кубок был тяжеленный и ощутимо горячий. Еще бы — его содержимое только что сняли с огня.
С дымящейся чашей в руках я вернулась в зал. Передо мной проскользнула девчонка-прислужница, которую я сегодня днем обучила нехитрому искусству игры на тростниковой флейте. Вернее, не столько научила, сколько внушила ей основные приемы извлечения звука. Мне не требовалось особого умения, только уверенность, что девочка не собьется в самом нужном месте.
Пока все шло удачно. Служанка присела на ступеньках стенной ниши, поерзала, осторожно дунула в тростинку и по комнате поплыла чуть заунывная, простенькая, но завораживающая мелодия. Гости короля постепенно замолчали, оглядываясь и разыскивая источник странного звука.
К тому времени почти все факелы в небольшой комнате прогорели, остались только свечи на столе и приглушенное мерцание пламени в камине. Именно то, что требовалось мне для эффектного появления.
Ну, я и появилась. Если у кого из присутствующих оставались сомнения в достоинствах моей фигуры, то теперь от подобных колебаний не должно было остаться и камня на камне. Туранский шифон — штука весьма прозрачная, даже если свернуть ее в несколько слоев. Вдобавок, это одеяние, которое я наскоро соорудила перед началом вечеринки, было самым что ни на есть облегающим…
Добившись общего внимания, я закружила по залу, звеня многочисленными браслетами и высоко подняв над собой чашу. Не уронить бы раньше времени, тяжелая ведь…
Обычно на званых обедах блюда разносятся в зависимости от старшинства или степени титулованности присутствующих. Я поступила наоборот — наделила содержимым своего кубка сначала дам, косившихся на меня со смесью удивления и зависти, а затем направилась вокруг стола. До меня долетал недоуменный шепот и даже еле слышный восхищенный свист, но я соблюдала правила игры — смотреть прямо перед собой и сохранять серьезный вид. Если уж изображаешь храмовую танцовщицу, то будь любезна ни на что не отвлекаться.
Постепенно я обошла всех расположившихся за столом гостей, кроме собственно устроителя вечеринки, то есть Конана. Мне оставалось пройти какую-то пару шагов, я уже видела приветственно поднятый мне навстречу блестящий серебряный кубок с резьбой по краям, когда произошло непредвиденное остальными гостями событие.
Я споткнулась, зацепившись за почти невидимую складку ковра. Споткнулась, потеряла равновесие и начала падать. Наверное, это длилось не более пяти-шести ударов сердца, но мне показалось, что время остановилось и повисло тягучей смолистой каплей. Все движения замедлились, словно происходили в толще морской воды.
Вот я делаю крошечный шажок влево, к столу, безуспешно стараясь удержаться на ногах. Чаша, в которой осталась еще едва ли не половина напитка, опасно наклоняется. Лаурис, гвардейский центурион, возле кресла которого я споткнулась, поворачивается, делая тщетную попытку подхватить меня. Он промахивается, кубок неудержимо выскальзывает у меня из рук. Конан, уже отлично понимая, что сейчас произойдет, вскакивает, опрокидывая тяжелое дубовое сидение, успевает поймать меня за плечо, но поздно. Чаша все-таки переворачивается, темно-красная дымящаяся жидкость широким потоком выплескивается — частью заливая стол и ковер, частью на меня и короля. Ему, надо отметить, достается гораздо больше.
Полнейшая тишина. Дробь падающих со стола капель. Какая-то из женщин пронзительно взвизгивает. Мы стоим — эдакая застывшая живая скульптура. Я слышу невнятный звук — это Конан шипит сквозь зубы. Честно говоря, мне очень хочется завопить как следует — правую ногу ниже колена точно прижигают каленым железом. А ведь на меня попало лишь несколько капель, сейчас расплывающихся бесформенными пятнами по тонкой ткани платья. Еще меня грызет жуткое подозрение — что, если я ошиблась? Никогда себе не прощу…
— Ты в порядке? — приглушенно спрашивает Конан. Краем глаза я вижу, как Эви судорожно выбирается из-за стола, намереваясь то ли поднять крик, то ли выцарапать мне глаза.
— Почти, — деревянным голосом говорю я и добавляю: — Извини…
Вот оно, самое худшее в мире — когда твои неопределенные, но безусловно мрачные подозрения сбываются. Этому существу, принявшему облик Конана, не больно. Оно знает, как должно себя вести и что изобразить в подобном случае, но оно не ощущает боли. Можно, конечно, собрать всю имеющуюся выдержку, можно вытерпеть и не такое, однако невозможно настолько научиться владеть собой. Это выше скромных человеческих возможностей.
— Да ерунда, — говорит существо голосом Конана. — Жаль, что мне ничего не досталось…
Я пытаюсь что-то сказать в ответ, но тут время начинает идти со своей обычной скоростью и в зале воцаряется суматоха. К счастью, мне удается метнуться в сторону, а еще через миг, вырвавшись из общей толчеи (удивительно, как это семь человек умудрились устроить такое столпотворение?), на меня налетает Просперо. Сказать, что Леопард был разозлен — значит, сильно приукрасить действительное положение дел.
— Что ты натворила? — накинулся на меня герцог. — С ума сошла?
— Рада бы, да не получается, — язвительно сказала я. — Тебе требовались доказательства — получай. Но не сейчас, а завтра рано утром. Перед отъездом под любым предлогом наведайся к королю. Потом можешь зайти ко мне и рассказать, что интересного увидел. А сейчас извини, мне надо разыскать лекаря или хотя бы кувшин с холодной водой.
Кажется, Просперо слегка ошалел от подобной наглости. Я сорвала вечеринку в его честь да еще утверждала, о появлении непреложных доказательств того, что в королевском замке находится самозванец. Пользуясь замешательством светлейшего герцога, я незамеченной выскользнула из залы, где стало уже чересчур людно и шумно, и ушла к себе.
Наверное, мне бы полагалось задуматься над тем, что я узнала и всесторонне рассмотреть полученные крупицы знания. Но у меня не хватило сил. В голове царила кромешная пустота и все, на что я была сейчас способна — это выполнять незамысловатые действия: сменить одежду, промыть следы, оставшиеся от капель горячего вина, подбросить дров в камин и свернуться в кресле. Как ни странно, заснула я мгновенно — боль в обожженной ноге не мешала. И вскочила, как мне показалось, почти сразу же — от тихого, но настойчивого стука. Добежала до двери, распахнула створки, даже позабыв спросить, кто там, и впустила раннего гостя.
