— Приходить завтра еще раз? — осведомился Лева на прощание.

— Теперь ты сам, сам, — ответил Гена, — а я позову, если еще раз зубы заболят.

— Спасибо за науку, Гвидон. Выручил ты меня. Запомню.

— Запоминать надо плохое, чтобы отомстить, а доброе не стоит, — великодушно возразил Гена. — Ну, желаю всяческих рекордов.

По воскресеньям Анфиса Петровна поднималась рано, чтобы успеть до завтрака сходить на рынок. А на время между завтраком и обедом давно предусмотрена генеральная уборка в доме. Воскресный день тянется дольше любого другого, и если рано встать, можно сделать многое из того, что целую неделю откладывалось на более свободный час.

Едва старуха собрала в кошелку пустые баночки, судки, мешочки, как услышала, что и Николай поднялся.

— Тебе еще поспать можно, — сказала она, когда внук вышел умываться.

— Мне к девяти надо уйти, так я пока на огороде поработаю. Если еще есть что делать, говори.

Николай давно пользовался правом отлучаться из дому без разрешения бабушки.

— Не по пустому делу идешь? — только и спросила она.

— По очень важному делу. Так что говори, какая для меня работа есть?

— Картошку на завтрак свари, масло в кладовке найдешь. Сам поешь, молоко тем временем вскипяти, да гляди, чтобы не ушло. Казанок с картошкой подушкой укрой и выходи мне навстречу, сама всех покупок не донесу. А Леночку не буди, сама ее подниму.

Кивком головы Николай подтвердил, что все понял и все выполнит. А в условленный срок он уже подходил к зеленому павильону. На площадке у входа в павильон мастер разговаривал с мужчиной средних лет в войлочной шляпе. Между ними стоял мотоцикл без коляски.

— Сигнал не действует, — говорил мужчина.

— Только сигнал? — кивком головы приветствуя Николая, переспросил мастер. — Тогда обождите, это исправить недолго.

— Нет-нет, — возразил человек, — дел у меня в городе много, раньше вечера все равно не управлюсь, прошу не торопиться. Завтра зайду.

Он ушел. Пригласив Николая подойти ближе, мастер нагнулся над мотоциклом.

— Вот сигнальный аппарат… вот аккумулятор. Ток идет через кнопку на руле. Нажмешь, и…

Клаксон издал сиплый, дребезжащий звук.

— Разрегулировался, — одним словом определил мастер. Он отвинтил гайку опоры, отсоединил проводки и снял аппарат. Николай видел, как мастер коснулся отверткой одного из винтиков на задней крышке и повернул его едва ли больше, чем на половину оборота. Когда он тут же приложил проводки к клеммам сигнала, раздался громкий, густой, ясный звук. От неожиданности Николай вздрогнул, а проходивший мимо мужчина шарахнулся в сторону. Николай невольно рассмеялся. Мужчина обернулся и погрозил ему пальцем.

Мастер продолжал осмотр мотоцикла. Несколькими движениями руки разогнал заднее колесо и резко затормозил его, пошатал на оси влево-вправо, потискал шины, завел мотор, прислушиваясь к его холостому ходу. Заглушив мотор, он протянул Николаю сигнал:

— Приладь!

Николай взял сигнал в руки. Глядя на крышку, под которой был скрыт механизм, он спросил:

— Можно заглянуть внутрь?

— Ничего мудреного, — отверг мастер его просьбу, — магнит с обмоткой и пластинка — вибратор. Телефонный аппарат разбирал?

— Радионаушники разбирал.

— Вот-вот, разница невелика… Ну, делай!

Николай присел на корточки возле мотоцикла. Он волновался, и руки у него дрожали. Но ушко сигнала свободно оделось на предназначенный для него болтик на раме, а проводки от аккумулятора почти касались клемм, точно сами просились на свое место. Когда Николай все скрепил и нажал кнопку на руле, сигнал заревел в полный голос.

— Ну, ладно, — удовлетворенно произнес мастер, — не барсуком растешь. А велосипед у тебя есть?

Велосипед был, разумеется, куда более доступной вещью, чем мотоцикл. Во всех магазинах, даже в таких, где, судя по вывескам, полагалось продавать одеколоны, или белье, или конскую сбрую, с некоторых пор на витринах появились велосипеды… Одним словом, после того как Старый мастер задал свой вопрос, Николай вдруг ощутил, что не иметь велосипеда — это почти позор. Сквозь зубы он процедил:

— Не-ет…

— Ничего, не огорчайся, — сказал мастер, неожиданно обняв мальчика за плечи, — совсем не обязательно иметь собственные колеса. Вот и я обхожусь. — Он приподнял свою деревянную ногу, словно любуясь ею, и со стуком опустил ее на асфальт, будто хотел показать, как удобно ею притопывать. Но при этом Николай увидел в его глазах такое выражение, что теперь ему самому захотелось обнять мастера, сказать: «Совсем не обязательно… не огорчайтесь!..»

Но странное выражение в глазах мастера уже исчезло. Он сказал:

— Так что иди пешком, раз такое дело… Сегодня мне некогда.

— Но вы же сами звали, — не удержался Николай.

— Помню. Извиняюсь. Потому что барсук этот приплелся, все планы взорвал. Он «только сигнал» неисправный привез, а оказалось: тормозная колодка требует замены, ведущий конус поизносился, тросы подогнаны неточно, в заднем колесе люфт большой, передняя втулка давно не смазывалась, возможно, в ней и шариков не хватает.

— Но он же не просил вас, — воскликнул Николай, изумленный тем, с какой быстротой мастер обнаружил все недостатки машины.

— Не просил… Не понимает… не думает. А наше дело — спасать барсуков.

Николай не мог больше оставаться в неведении относительно значения этого слова.

— Барсук — это животное… — начал он.

— И человек, — подхватил мастер. — Дрянь-человек… Неряха, соня, размазня! Ну, сообрази, — указал мастер на мотоцикл, — сядет такой на свою машину и на первом же спуске — под откос или на повороте ногу сломает, а то и шею свернет… Не продавать бы белоручкам!.. Вон их из магазинов, в шею!

Николаю было непонятно, почему при такой нелюбви к «барсукам» мастер все же беспокоится о них, но спросить он не посмел.

— Так что иди домой, — повторил мастер твердо, хоть и ласково.

— Иду, — дрогнувшим голосом отозвался Николай, — только мне как раз интересно, как вы плохую машину исправите.

Мастер улыбнулся — ответ пришелся ему по душе.

— Отлично, если так. А свободен ты до вечера?

— Хоть до утра!..

— Едем тогда со мной.

— Едем.

Николай не стал спрашивать, куда и зачем. Вдвоем они закатили мотоцикл под навес во дворе. Мастер достал большой парусиновый мешок, туго свернул его и дал нести Николаю. Затем он, — что по мнению Николая было уже совершенно излишним, — глянул на себя в карманное зеркальце, вспушил бороду так, чтобы она закрывала широкий шрам на щеке.

— Ехать поездом, далековато, — предупредил он.

— Все равно!.. Я еще никуда почти не ездил.

— Бабушка не будет беспокоиться?

— Она знает, дядя мастер.

— Зуев я, — перебил Николая мастер, — Федор Иванович. Хоть так зови, хоть так. А ты чей?

— Самохин. Отца и матери нет, бабушка в больнице работает.

— Анфиса Петровна?.. Нянечка?

— Вы ее знаете? — обрадовался мальчик.

— И отца твоего знал. Он… — Зуев запнулся. Лицо его, и без того темное, будто подернулось черной пеленой.

— Тоже партизан был, — подсказал Николай.

— Славным человеком был, — вторил мастер, — большие дела делал… Так береги бабушку, слово ее уважай… Поклон передай от меня.

— Спасибо.

Чего-то мастер не договорил, и Николай уловил это.

— Вы с отцом моим воевали?.. Как он погиб?.. Где похоронен?

— В последний раз его раненого видел, а что потом — не знаю… Нет, не спрашивай больше, — пресек он дальнейшие расспросы Николая. — А Лена кем же тебе приходится? — перевел он разговор на другое.

— Сестра она мне.

— Как сестра?.. Лет ей шесть — семь, а отца и матери уж десять лет нет?

— Все равно сестра, — упрямо возразил Николай, — бабушка-то у нас общая?.. Мне — родная, Лене — приемная, а кроме бабушки, ни у меня, ни у Лены нет никого.