Николай остолбенело выслушал слова бабушки и не знал, что возразить. Лева смотрел на мать глазами, в которых не было ни капли признательности за оказанную ему «услугу». Но и в лице Инны Васильевны не было никакой радости. Наоборот, то, что она услышала, заставило ее опечалиться. И лишь одна Леночка с живым любопытством слушала все, что тут говорилось.

— А что, — поспешила она вставить свое слово, — теперь Лева будет только моим товарищем?.. Ты сделаешь к моей старой кукле новую голову? — тотчас же обратилась она к Леве, как бы желая подчеркнуть незыблемость своих прав на него. С Левы она перевела взгляд на бабушку, на Инну Васильевну. По насупленному лицу Левиной мамы, по холодному, грозному, ничего не видящему взгляду бабушки, по напряженному молчанию, царившему в комнате, несмотря на ее героическую попытку разбить это молчание, девочка догадалась, что здесь происходит что-то очень грустное и тягостное. Нахмурив лобик, она пыталась уловить смысл происходящего. Подбежав к Леве, она обняла его за шею, прижалась щечкой к его груди:

— Я Леву никому не отдам, он останется у нас, я его буду воспитывать, чтобы он лучше учился…

Тяжелая горячая капля шлепнулась на ее щеку.

Инна Васильевна собралась, наконец, с мыслями.

— Вы меня вовсе не так поняли… Что вы, что вы! — с жаром заговорила она. — У вас чудные дети. Леночка превосходный ребенок, и Николай очень хороший мальчик. У меня не только нет оснований жаловаться на них, но я даже очень рада тому, что мы соседи… Николай учится гораздо лучше Левы и мог бы во многом помочь ему, и я, собственно говоря, ради того и пришла, чтобы совместно подумать, как нам быть. Уж вы меня простите за неосторожное выражение, я того не думала сказать, что получилось… Право же!

Анфиса Петровна медленно опустилась на стул, и взгляд ее потеплел.

— Я слушаю вас, — подтвердила она свое прощение соседке.

— Вот! — с облегчением воскликнула Инна Васильевна. — Очень хорошо!.. Мне кажется, что дружбе мальчиков чего-то не хватает… Мы, вероятно, мало следим за ними… — Она сказала «мы», чтобы не обидеть Анфису Петровну, ибо полагала, что сама-то она достаточно внимания уделяет Леве. — Часто мы не замечаем, что руки у них немытые, рубашки грязные, в тетрадях кляксы… Не проверяем, как они приготовили уроки…

Инна Васильевна думала, что добросовестно открыла Анфисе Петровне глаза на недостатки ее внука, и ждала, что та выразит свое согласие. Но вместо этого Анфиса Петровна сказала:

— Обязанностей много на нем… Спасибо, что не отказывается, одна бы не справилась.

По мнению Инны Васильевны, лучше бы Анфиса Петровна не говорила этого при внуке, и она поторопилась продолжить:

— Но еще больше он лишнего делает — вечно что-нибудь сколачивает, строгает, пилит, чинит… Вряд ли это так уж необходимо.

— В отца пошел, — многозначительно, с каким-то упорством отозвалась Анфиса Петровна, словно то, на что соседка посягала, было ее сокровенным достоянием. — Все свои характерности от отца получил.

Николай старался не пропустить ни слова. Беспокойство, вызванное словами Инны Васильевны, понемногу проходило. С чувством тревожной радости он теперь услышал, что чем-то еще похож на отца, кроме внешних черт. На стене, на видном месте, висел портрет отца, и заходившие изредка соседи, если в комнате сидел Николай, иногда пытались сравнивать, что в мальчике от отца, а что не от него. Николаю такие разговоры всегда бывали неприятны, и не раз он просил бабушку убрать портрет в другое место. «Тут пускай висит», — отвечала она с таким же тяжелым упрямством, с каким теперь отклонила претензию Инны Васильевны.

— От отца и молоток, и рубанок, и пилка достались ему, — добавила Анфиса Петровна и задумалась.

Так вот откуда все инструменты у Николая! Он помнил их рядом с собою с первых дней своего сознательного существования. Они составляли для него такую же неотъемлемую часть мира, как деревья перед домом, как смена дня и ночи, как облака, и ветер, и вечное течение Двины. А он ни разу не задумывался, откуда все эти вещи пришли к нему.

Николай выпрямился, поднял голову, смело глянул на Инну Васильевну — теперь он готов спорить с нею, он знает, что правда на его стороне.

— Пусть мальчики дружат и всегда готовят вместе уроки, — говорила между тем Инна Васильевна. — Ради этого я могла бы предоставить им полностью нашу маленькую комнату.

— Эта комната будет совсем ихняя? — спросила Леночка, все время внимательно прислушивавшаяся к разговору старших. — А мне можно будет делать там уроки?

Бабушка сосредоточенно о чем-то думала. Николай молчал, с независимым видом глядя перед собой. Лишь у Левы был очень счастливый вид, но и он, казалось, не расслышал вопроса Леночки. И она надулась.

— Если б не эта пагубная страсть к разным ржавым железкам, — продолжала Инна Васильевна, — все было бы хорошо. Николаю это, как видно, не так вредит, как Леве… Вот и сейчас они натаскали в сарай вагон разного железного хлама и убивают там все время… Ну, что там интересного? — воскликнула она, обращаясь к сыну. — Я не успеваю стирать твоих рубашек!.. На руки свои погляди! У землекопа они и то чище… Кроме того, на днях нам привезут дров на зиму, и я вообще прошу очистить для них место. Завтра же уберите все оттуда, иначе я должна буду сама все вышвырнуть.

— Это верно, Коля, — поддержала ее тут Анфиса Петровна, — освободи сарай, пора приводить его в порядок… Да и хватит тебе баклуши бить…

Инна Васильевна поднялась. Встал и Лева.

— Кстати, — сказала Инна Васильевна, — Николай не сможет сегодня переночевать у нас? У меня на час ночи назначен телефонный разговор с мужем, а Лева боится оставаться один…

Лева поспешил всем своим видом показать, что он действительно боится, в то время как ему всего-навсего хотелось остаться наедине с Николаем в своей собственной комнате.

— Не иди, Коля! — крикнула Леночка с таким отчаянием в голосе, словно им предстояла долгая разлука.

— Почему же не идти? — сказала тут бабушка, которая никогда ничего не навязывала внуку, но теперь хотела показать соседке, что нисколько на нее не обижается. — Иди, раз нужно.

— Иду, — с готовностью сказал Николай.

— Ты рад, что мы будем вместе заниматься? Рад?.. — допытывался Лева, когда мальчики остались вдвоем в отведенной им Инной Васильевной комнате. Не ожидая ответа, он схватил товарища за руки и закружил по комнате. Николай вначале вяло сопротивлялся, а потом поддался настроению Левы.

— Хорошо иметь собственную комнату, не правда? — тараторил Лева. — Делай что хочешь, никто тебе не запретит… Полная самостоятельность!..

Приход Инны Васильевны прервал их торжество в самом разгаре.

— Вы тут боролись? — спросила она, подозрительно разглядывая раскрасневшиеся лица ребят.

— Учились немного танцевать, — ответил Лева.

— Хорошо!.. Присядьте и слушайте внимательно! Она развернула в руках листок бумаги и громким голосом, внятно прочитала:

«Режим дня учеников Полоцкой средней школы Николая Самохина и Левы Ракитина.

Первое — вставать в семь утра, заправлять постели.

Второе — утренняя физкультура 15 минут во дворе или в комнате, по погоде.

Третье — умывание, завтрак. В школу отправляться в восемь.

Четвертое — занятия в школе. Примечание: на большой перемене съесть по бутерброду.

Пятое — из школы возвращаться домой не мешкая. К обеду не опаздывать.

Шестое — после обеда два часа свободного времени, затем готовить уроки. Примечание: если до ужина остается еще свободное время, то повторять историю и физику.

Седьмое — с семи до девяти читать книги, журналы, слушать радио; затем ужин, короткая прогулка. В десять вечера — спать. Примечание: перед едой обязательно мыть руки, зубы чистить после ужина, один раз в неделю ходить в баню, в этот же день стричь ногти».

Ребята молча выслушали это сочинение. Николай коротко сказал «хорошо», и Инна Васильевна протянула ему листок:

— Наколи на стенку над письменным столом.