Этот год он собирался провести в казарме, экономя каждый цент. Как только она получит аттестат, тут же приедет к нему, и они заживут вместе. Он обещал ей это в тот день, когда покинул Балтимор.

Один год. Не так уж и долго. Любой может выдержать что угодно в течение года.

Но не Джуди.

Наконец он проехал через последний светофор, который был отключен, чтобы полицейские могли отрезать поток машин с поперечной улицы. Через несколько минут повернул с центральной автострады и покатил домой по бульвару Медоу, а затем и по Роуз-стрит. Он проехал мимо своего дома. К коттеджу Дорис.

Тед не собирался останавливаться и даже не надеялся увидеть ее. Он просто посмотрит. Подсыпет еще немного соли в душевные раны, открывшиеся при неожиданной встрече с ней.

Дом казался притихшим, подъездная дорожка пуста. На соседнем участке несколько пацанов и темноволосая девочка собрались на лужайке, сидя на велосипедах и громко болтая. Когда Тед развернулся в конце улицы и снова проехал мимо интересующего его объекта, девочка, вовсю нажимая на педали, мчалась по дорожке. В конце ее у ограждающего бордюра она резко дернула руль и послала свой велосипед вверх. Приземлившись по другую сторону препятствия, она развернулась юзом на заднем колесе, одарив мальчишек победной улыбкой.

Жуткая сорвиголова, с усмешкой подумал он. В детстве он не был знаком с девочками-сорванцами. Конечно, в его квартале мамаши не спускали глаз с дочек. Это был единственный способ удержать их в узде, и то не всех.

Например, его безнадзорную сестренку Джуди.

Миновав детей, он снова взглянул на коттедж Дорис. Его пальцы судорожно сжали руль, как только он заметил ее. За те несколько минут, что он доехал до конца улицы и обратно, она пришла домой, взяла почту и сейчас уже подходила к крыльцу.

Зная, что это глупо, Тед плюнул на все и остановился на другой стороне улицы. Он не выключил двигатель, не окликнул ее, не сделал ничего, чтобы привлечь внимание женщины, а лишь смотрел, как она поднимается по ступенькам, поворачивает ключ в замке и открывает дверь из металлический сетки. Только смотрел.

И этого было достаточно.

Что-то заставило ее оглянуться, и она застыла на месте. Через мгновение, распахнув дверь и положив куда-то почту и сумочку, хозяйка вернулась на лестницу.

Дальше по улице завопили детишки, и в зеркало заднего вида он увидел, как темноволосая девочка снова взлетела в воздух. Когда он перевел взгляд на дом, Дорис уже приближалась к нему.

На ней было летнее штапельное платье — легкое, ласкающее взгляд и льстящее ее фигуре. Собранные на затылке волосы удерживала широкая белая заколка. В ту давнюю ночь она тоже была в летнем платье, красном, точно того же оттенка, что и рубашка на нем, а прическу украшали изящные черепаховые гребни. Он легко извлек их, и волосы рассыпались по его рукам.

Вот чертовка! И как она умудряется выглядеть такой привлекательной и свежей после рабочего дня. Будто нарочно напоминает ему о той летней ночи, вызывая у него желание провести с ней еще одну ночь.

Но он же не имеет на нее никаких прав. Как не имел их и раньше.

Он опустил стекло и выключил двигатель, когда она подошла к почтовому ящику. Оперевшись одной рукой на столбик, поправила прядь волос и негромко произнесла:

— Хэй, Тед.

— Привет, Дорис, — небрежно бросил он.

Она посмотрела туда, где резвились детишки, потом перевела взгляд на его форму.

— С работы?

— Да, вот прозевал поворот.

Уголок ее рта приподнялся, глаза растерянно забегали. Она как всегда неспокойна, когда он рядом. Интересно, подумал он, как думал и раньше, что ее успокоит? Может, ему следует заговорить с ней, быть более приветливым, улыбчивым? Может, он должен больше походить на Грега?

Но он привык быть только самим собой, а такие не очень-то привлекательны. В обычных человеческих отношениях и в дружбе он был суховат и сдержан, исключая разве что Джуди. А родных просто избегал вот уже более пятнадцати лет, и они вполне могли считать его покойником. Что же касается отношений с женщинами… Единственной, от кого он хотел постоянства, была Дорис. Вот эта самая женщина, которой в тягость стоять здесь и разговаривать с ним. Эта прелестная Дорис, не желающая даже взглянуть на него.

Но тут она именно это и сделала. Не зыркнула, а действительно посмотрела и, открыто встретив его взгляд, чуть улыбнувшись, по-доброму спросила:

— Ну, каково тебе вновь в Уэст-Пирсе?

— Я бы предпочел оказаться в любом другом месте земного шара.

Прямота Теда не погасила ее улыбку. Увидев его в машине, остановившейся у ее дома, Дорис поначалу ощутила уже знакомую дрожь, но сейчас смогла справиться с нею, особенно после того, как Кэтрин и ее компания бросили велики и скрылись в соседнем доме. Почему бы теперь не поговорить, не привлекая любопытных детских взглядов.

— Уэст-Пирс не такое уж плохое место, — спокойно проговорила она, прекрасно понимая, что не город его беспокоит, а воспоминания о давнем пребывании в нем. — Когда-то он был твоим домом.

— Нет, он был всего лишь одним из многих местожительств.

Она присела на бордюрный камень поближе к нему, пригладив на коленях подол платья. Это положение почти на одном уровне с его лицом было, вроде бы, удобнее. Да и уместнее, поскольку не давало повода для быстротечного разговора. Теперь ей было легче оценить его привлекательность, от которой у нее даже прерывалось дыхание, когда она увидела его в первый раз, в пятый, десятый… Она всегда считала его обворожительным, загадочным, притягивающим к себе. И не знала, что делать с этим влечением. Такой серьезный, сильный, гипнотизирующий… А она была слишком юной. Совсем зеленой.

— Где еще ты побывал за это время? — спросила она, стараясь держать свои чувства в узде.

— В Ки-Пойнте, в Сиэтле. — В его взгляде появилась этакая отдаленность. — На Филиппинах, в Японии, на Кубе.

— Да уж, попутешествовал мальчик из Балтимора. — Не получились у нее ни поддевки, ни усмешки.

— А ты где побывала?

— Только здесь. — Она вздохнула еле слышно, грустно, даже с тоской. — Я никуда отсюда не уезжала, Тед.

Ее снова одолевали вопросы, которые хотелось задать еще в субботу. Все эти "почему". Почему ты не позвонил? Почему не приехал? Почему избегаешь меня? Если бы он приехал и застал ее в положении, то мог бы обо всем догадаться. Если бы был рядом, когда родилась Кэт, то сразу бы все понял. Посчитал бы месяцы и сообразил, что она была уже беременна, когда выходила замуж, что ее ребенок был зачат за месяц до свадьбы. И знал бы, черт его побери, чье это чадо.

Он обязательно признал бы свое отцовство и, быть может, не оставил и ее. И будь он рядом, можно было опереться на него и сказать всем правду. Она бы выдержала всеобщее осуждение и гнев, пережила бы и свой стыд. Эх, если бы он был рядом и помог ей!..

Тогда не пришлось бы лгать на протяжении десяти лет.

Господи, ну как справиться со всем этим?

Можно бы начать с того, что сказать Теду о дочери. Не что у них есть дочь, а у нее. Потом познакомить их. Ему будет достаточно одного взгляда на девочку, чтобы узнать в ее милых чертах…

Она вздрогнула. О Небо, как же ей не по себе.

— Когда приходит твой… жилец?

Вот, Дорис, сказала она себе, вот тебе благоприятная возможность. Всего-то и произнести: "У меня нет жильца, Тед, я живу с дочерью". Но что-то мешало ей признаться, и она едва выдавила из себя:

— Скоро придет.

— Он тоже морской пехотинец? А где служит?

Она долго таращилась на его машину — серую, запыленную, но относительно новую. Почему он решил, что она делит кров с мужчиной? Почему так плохо думает о ней?

Потому ли, что она переспала с ним, собираясь замуж за Грега? Или потому, что объяснила свою податливость чистым любопытством? Для этого, дескать, сгодился бы любой мужчина. Просто он попался под руку.

До сих пор помнит она недоуменное выражение на его лице, когда он одевался и уходил…