Я так бесконечно счастлива, что он меня любит, и молюсь, чтобы так было всегда. Я не хочу чувствовать себя виноватой, если он однажды разлюбит меня.

4. III. Я опять смертельно несчастна, потому что не могу написать ему, и вместо этого приходится доверять свое нытье дневнику.

В субботу (2 марта 1935 года. — Б. С.) он приехал. В субботу вечером был мюнхенский городской бал. Фрау Шварц подарила мне билет в ложу, и мне пришлось идти, тем более что я уже дала согласие.

До 12 часов я провела у него несколько чудесных часов, а потом с его разрешения еще два часа была на балу.

В воскресенье он обещал мне, что мы увидимся. Но, несмотря на то что я звонила в «Остерию» (их любимый ресторан «Остерия Бавария». — Б. С.) и передала через Берлина (директора заводов «Даймлер-Бенц». — Б. С.), что жду известий, он взял и уехал в Фельдафинг и даже отказался от приглашения к Хоффману на кофе и ужин. Все ведь можно рассматривать с двух сторон. Может быть, он хотел побыть наедине с доктором Г. (Геббельсом. — Б. С.), который тоже был здесь, но хотя бы сообщил мне. Я сидела у Хоффмана как на иголках и думала каждую секунду, что он вот-вот войдет.

Потом мы поехали к поезду, потому что он вдруг срочно решил уехать, и увидели только огни уходящего последнего вагона. Хоффман опять слишком поздно выехал из дома, и мы даже не смогли попрощаться. Может быть, я опять все вижу в черном свете, но он не приходит уже 14 дней, и я очень несчастлива и не могу успокоиться.

Я, право, не знаю, почему он вдруг рассердился на меня. Может быть, из-за бала, но он же сам разрешил.

Я понапрасну ломаю себе голову, почему он уехал так рано, не попрощавшись.

Хоффманы дали мне билет на «Венецианскую ночь» на сегодняшний вечер, но я не пойду. Мне слишком грустно.

11.III.35. Я хочу только одного: тяжело заболеть и по меньшей мере 8 дней ничего не слышать о нем. Почему со мной ничего не случается, почему я должна все это терпеть? Лучше бы я его никогда не видела. Я в отчаянии. Сейчас куплю себе снова снотворное, буду находиться в полутрансе и не думать так много об этом. Почему меня дьявол не заберет? У него наверняка лучше, чем здесь.

3 часа я ждала у «Карлтона» и увидела, как он покупает цветы Ондре (Анне Ондре, жене бывшего чемпиона Германии по боксу в тяжелом весе Макса Шмелинга. — Б. С.) и приглашает ее на ужин (сумасшедшее воображение, записано 26.III).

Я нужна ему только для определенных целей. По-другому, наверное, и быть не может (глупость).

Когда он утверждает, что любит меня, то говорит правду, но только в данный момент. Это точно так же, как и с его обещаниями, которые он никогда не выполняет.

Почему он мучит меня и не покончит сразу со всем?

16. III. Он снова уехал в Берлин. Почему я сразу же схожу с ума, когда вижу его реже, чем мне хотелось бы? Вообще-то понятно, что у него сейчас меньше интереса ко мне, потому что он так занят политикой.

Сегодня я еду с Гретль (сестрой. — Б. С.) на Цугшпитце и думаю, что мое сумасшествие уляжется.

До сих пор все улаживалось хорошо, так будет и на этот раз. Нужно только уметь спокойно ждать.

1 апреля 35. Вчера он пригласил меня на ужин в «Четыре времени года». Я сидела с ним рядом 3 часа и не могла даже словечком с ним перемолвиться. На прощание он протянул мне, как это уже было однажды, конверт с деньгами. Как было бы здорово, если бы он написал еще пару теплых слов, я бы так была рада. Но он о таких вещах не думает.

Почему он не приходит к Хоффманам на обед? Может быть, он нашел бы тогда пару минут и для меня. Я не хочу только, чтобы он приезжал, пока не закончат его квартиру.

29 апреля. Мне плохо. Даже очень. В любом отношении. Я все время пою «Все будет опять хорошо», как Луис, но это мало помогает. Квартира готова, но мне нельзя к нему. Похоже, что любовь в данный момент вычеркнута из его программы. Теперь, когда он снова в Берлине, я понемногу опять оттаиваю. Но на прошлой неделе были дни, когда я каждую ночь выплакивала свою порцию слез. Давненько я не проводила Пасху одна дома.

Я экономлю изо всех сил. Всем уже действую на нервы, потому что продаю все подряд, начиная от костюма, фотоаппарата и кончая билетом в театр.

Ничего, все будет опять хорошо. Долги ведь не такие уж большие.

10.V.35. Как мне мило и бестактно сообщила фрау Хоффман, у него есть для меня замена. Ее зовут Валькирия (имеется в виду Юнити Валькирия Митфорд, дочь лорда Ридеслейда, 3 сентября 1939 года, после объявления Англией войны Германии, пытавшаяся покончить с собой, но неудачно. — Б. С.), и выглядит она соответственно имени, включая и ноги (Гитлер любил пышнотелых и длинноногих блондинок, «истинных ариек», тогда как Ева была среднего телосложения. — Б. С.). Ему ведь нравятся такие размеры. Если это верно, то он ее скоро доведет до похудания, если только она не обладает способностью толстеть от огорчения, как Чарли (подруга Евы Шарлотта. — Б. С.). У нее неприятности вызывают аппетит. Но если это наблюдение фрау Хоффман верно, то я считаю низостью с его стороны ничего не сказать мне об этом.

В конце концов, он уже достаточно меня знает, чтобы понять, что я никогда не встану у него на пути, если его сердце займет другая. Ему ведь все равно, что будет со мной.

Я подожду еще до 3 июня — это будет как раз четверть года с момента нашей последней встречи (имеется в виду интимное свидание 2 марта. В присутствии посторонних они встречались и позднее, например 1 апреля. — Б. С.) — и попрошу его объясниться. И пусть только кто-нибудь скажет мне, что я проявляю нескромность.

Погода такая замечательная, а я, возлюбленная величайшего человека Германии и мира, сижу и смотрю на солнце сквозь окошко.

Почему он так мало обращает внимания на меня и всегда заставляет пресмыкаться перед посторонними людьми?

Но человек располагает... и т. д. Как постелешь...

В конце концов, это моя вина, но мы всегда любим сваливать всё на других. Этот пост (имеется в виду более чем двухмесячное воздержание от сексуальных отношений с Гитлером. — Б. С.) когда-нибудь закончится, и тогда все покажется еще слаще. Жалко только, что сейчас как раз весна.

28.V.35. Я только что отослала ему решающее для себя письмо. Сочтет ли он его важным? Что ж, посмотрим.

Если я сегодня вечером до 10 часов не получу ответа, я просто приму 25 таблеток и тихо усну.

Что же это за такая сумасшедшая любовь, в которой он мне так часто клянется, если он за 3 месяца не сказал мне ни одного доброго слова?

Ну хорошо, гол за у него все время была забита политическими проблемами, но разве сейчас не стало легче? А как было в прошлом году? Тогда Рем и Италия доставляли ему тоже много забот, но он все же находил время для меня.

Мне, конечно, трудно судить, может быть, нынешняя ситуация несравненно тяжелее для него, и все же пара теплых слов у Хоффманов или еще где-нибудь не слишком отвлекли бы его.

Я боюсь, что за этим кроется что-то другое.

Я не виновата в этом, совершенно определенно нет.

Может быть, здесь другая женщина? Конечно, это не Валькирия, это уж слишком невероятно, но ведь есть еще много других.

Какие могут быть еще причины? Других я не нахожу.

28.V. Боже, я боюсь, что он сегодня не даст ответа. Если бы кто-нибудь мог мне помочь. Все так ужасно и беспросветно.

Может быть, мое письмо пришло к нему в неподходящую минуту. Может быть, мне вообще не стоило писать. Как бы то ни было, неизвестность хуже, чем внезапный конец.

Господи, сделай так, чтобы я еще сегодня могла поговорить с ним. Завтра будет уже поздно.

Я решила принять 35 штук. На этот раз будет уже действительно надежно.

Хотя бы он позвонил, по крайней мере».

На этом записи в дневнике обрываются. Сестра Евы Ильза, поздно вечером 28 мая навестившая ее, чтобы отдать взятое у нее бальное платье, нашла сестру без сознания и вызвала врача, который спас возлюбленной Гитлера жизнь. Это была уже вторая попытка самоубийства Евы. Первый раз она попробовала покончить с собой 1 ноября 1932 года, выстрелив себе в шею из револьвера, но лишь легко ранила себя. Гитлер тогда был очень взволнован и заявил Хоффману, что Ева сделала это из любви к нему, и теперь его долг — всячески заботиться о ней.