— Малыш, ты что? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал мягче.

— Мысль одна пришла, — ответил он. — Простая-простая. Странно, что я раньше об этом не задумывался. Просто строил. Замок ради замка. И только теперь, когда все закончено, только теперь я понял, во что все это может превратиться…

— Закончено? — Я не поверил своим ушам. — Ты сказал — закончено?

Он скорбно кивнул, будто речь шла о конце света.

— И ты нашел то… недостающее?

— Да, — ответил он печально. — Нашел. Это вы.

Я онемел.

— Вы, — повторил он. — Ваши мысли. Ваши желания. Даже ваше настроение.

Я попросил объяснить. Тогда Перегрин усталым голосом предложил мне спуститься одному в подземелье главной башни и, остановившись в самом центре его, подождать некоторое время.

— Вы все почувствуете сами и все поймете.

— Постой, — медленно сказал я. — Желания… Значит ли это, что замок будет выполнять мои приказы?

Перегрин тяжело вздохнул:

— Сказать «будет выполнять ваши приказы» — значит ничего не сказать. Он без вас просто мертв. Вы его душа. Вы…

Очень выразительно он произнес это последнее «вы». Было ясно: ничего хорошего в том, что я душа замка, он, Перегрин, не видит.

— Раз уж так получилось, мне нужно предупредить вас кое о чем. Это очень важно. Вы слушаете?

— Да-да, — отозвался я, думая о том, что южную границу лучше сразу проложить по долине Гары. Болота на севере, разумеется, мои. Где-то за ними — побережье. Море. Это потом пригодится. Хорошо, если с запада меня поддержит лорд Гарг. Немедленно послать к нему надежного человека…

И начал выстраиваться довольно остроумный план. Перегрин мешал мне — заглядывал в глаза и что-то втолковывал.

— … Использовать замок как оружие, — услышал я. — Это все равно что использовать топор вместо вилки…

Я послушно кивнул. Конечно, с лордом Гаргом придется делиться. Но для него не жалко, отдам Западную окраину с этим… городом, как его… Изсоур. И Равнины будут наши. Это для начала.

— Вы слушали? Вы выполните мою просьбу? — спросил Перегрин. — Нет, кажется, впустую я все это говорил…

— Малыш, — ответил я проникновенно, — любая твоя просьба будет мною выполнена. Если ты действительно закончил замок и если он и вправду таков, как ты говоришь, моей благодарности не будет конца. И щедрости, разумеется, тоже.

Перегрина прямо-таки подбросило.

— Я не о щедрости вашей! Я о вашей… — Он осекся. — Вы же убиваете людей, которые ничего вам не сделали!

— Кто это мне ничего не сделал? — удивился я.

— Верзила, — с горечью сказал Перегрин. — И эти люди, сейчас, только что. Они всего лишь передали письмо!

Нашел почтовых голубков. Усмехнувшись, я вкратце рассказал ему, кто такие королевские посланники и в чем заключается их служба. Перегрин замолчал. Задумался.

— Кстати, — прибавил я, — не хотел тебя огорчать, но, видимо, придется. Король Йорум знает о тебе и желает тебя заполучить. В столице давно не видели живых колдунов и не наблюдали казней на площади.

Он переменился в лице.

— И что мне теперь делать? — произнес он тихо.

Я ответил, что в обиду его не дам, что бояться ему нечего, пока я жив, и так далее. Похоже, это ему тоже не понравилось: он покачал головой и совсем сник.

Тогда я вспомнил про трофейный меч и, вынув его из ножен, принялся рассматривать. Это был изящный флангерский клинок, легкий, узкий, аккуратно отполированный. На рукояти виднелась надпись, сделанная по-антарски тонкими, острыми буквами.

— «Отвага и гордость», — прочитал я, приглядевшись.

Перегрин замер, подавшись вперед.

— Нравится? — Я положил меч на стол.

— Очень, — прошептал он, притрагиваясь к витой рукояти. — Никогда не думал, что оружие может быть таким красивым.

Слово «красиво» было у него высшей похвалой. Блестя глазами, он склонился над клинком так низко, что зеркальная поверхность помутнела от дыхания.

«Мальчишка», — подумал я и сказал небрежно:

— Можешь взять его себе. Дарю.

— Правда? — Он просиял, но тут же спохватился: — А… а вы как же?

Подавив запоздало шевельнувшееся сожаление, я сказал, что для меня этот меч слишком легкий, а вот Перегрину он подойдет как нельзя лучше.

— Я, честно говоря, не знаю, как с ним обращаться, — смущенно сказал он. — Но все равно спасибо. Роскошный подарок.

Он осторожно взял меч и повернул его, рассматривая. По клинку скользнула тусклая, холодная вспышка.

— В семнадцать лет не владеть оружием — позор для потомка знатного рода, — сказал я сурово. — Я сам займусь твоим обучением.

Перегрин, пробовавший лезвие пальцем, удивленно воззрился на меня и тут же порезался.

— А с чего вы взяли, что я знатного рода? — невнятно промолвил он, слизывая кровь.

Я растерялся. Никогда не возникало у меня по этому поводу вопросов и сомнений. Не успел я ответить, как в дверях появился Фиделин.

— Там, это… загвоздка, — молвил он виновато. — Анча у Хача отнять не могут. Не дает хоронить, и все. Дерется. Ты бы, сынок, сходил, уговорил его. Тебя-то уж он послушает.

Улыбка Перегрина померкла. Он поднялся, кусая губы, точно от боли, и молча вышел.

— Бумагу, чернила, — приказал я Фиделину. — И Флума ко мне, живо!

Я давно не писал писем, и короткое послание отняло у меня уйму времени. Флум, шустрый веснушчатый парнишка, почтительно ждал.

— Поедешь на запад до Медвежьих Камней, — сказал я ему, запечатывая письмо. — Там спросишь дорогу на Изсоур…

Я подробно объяснил, как найти постоялый двор «Полтора орла» и что сказать хозяину, чтобы тот дал проводника. Флум коротко кивал.

— Придется идти напрямик, сквозь лес. Если повезет, дня через четыре прибудешь в Этген, замок лорда Гарга. Письмо передашь лорду в собственные руки. Получишь ответ — и немедленно назад.

— Все это тайна, да? — спросил он, блеснув быстрыми темными глазами.

— Возьмешь у Фиделина десять золотых, — сказал я.

— Де… Десять? — оторопел Флум.

— Вернешься благополучно — получишь еще столько же. Посланникам на глаза не попадаться, вина в трактирах не пить, с попутчиками не разговаривать. Пошел.

Счастливый Флум унесся, а я стал дожидаться темноты. Долго ходил взад-вперед по переходу, соединявшему главную башню с остальными помещениями, останавливался у потайной двери, сделанной в виде щита с моим гербом, рассматривал змей, искусно вырезанных на золоченом дереве. Терпение мое быстро иссякло. Я тронул выпуклый змеиный глаз, и дверь отошла в сторону, открывая узкую лестницу внутри башенной стены.

Все было так же, как полгода назад: скудный свет факела, неудобные ступеньки и гулкое, холодное пространство внизу. Но на сей раз со мной не было Перегрина, и это отнюдь не прибавляло смелости. Я остановился в центре подземелья, прислушиваясь к безмолвию. Мелькнула у меня насмешливая мысль, что все мечты в конце концов сбываются. Вот вам и комната без окон, где меня уж точно никто не найдет. И тут же, совсем некстати, вспомнил про колодец с бездонной темнотой, прямо у меня под ногами.

Мне стало зябко. Поежившись, я подумал, что Перегрин, должно быть, совсем выбился из сил и отчаялся, раз ему пришла в голову мысль, будто я не что иное, как недостающая часть его удивительного творения. Впрочем, я не собирался судить его строго — слишком хорошо мне было известно, что такое отчаяние и чего от отчаяния можно напридумывать.

И вдруг знакомый холодный отсвет пробежал по стенам и погас. Вновь наступила темнота, но теперь она была другой. Что-то в ней изменилось. Словно я был теперь не один. Словно огромный невидимый зверь, проснувшись, остановил на мне взгляд. Я решил, что будет лучше, если я что-нибудь скажу, и довольно храбро крикнул:

— Эй, ты! Пора бы научиться узнавать хозяина!

Ответом мне была новая тусклая вспышка, и после нее — едва уловимое сумеречное свечение. Я догадывался, что будет дальше, потому что видел уже все это однажды. Но такое ошеломляюще неправдоподобное, волшебное сияние разгоралось вокруг, что я невольно замер. В ярком перламутровом свете пламя факела стало почти невидимым, лишь горячий воздух дрожал на его месте. Я чувствовал, что светится не только подземелье, но и весь замок. И внезапно я увидел его полностью — он стал прозрачным, словно мираж: сияющие башни, лестницы, переходы, столбы света, стены света. Сквозь свет я видел людей в комнатах, ночное небо над головой и озаренные, быстро несущиеся облака. Я рассмеялся и раскинул руки, ощущая почти забытые свободу и силу. Мир снова был мой, весь без остатка — люди, облака над равниной и сама равнина, ночная темнота, ближние и дальние земли. И не было больше в этом мире для меня ни тайн, ни страхов.