Если давать определение европейским аристократам в экономических терминах, то они прежде всего были землевладельцами. Это отнюдь не означает, что доход им приносило исключительно сельское хозяйство; даже в 1800 г. нескольким английским дворянам солидную прибыль давала городская собственность. В тот же период кое-кто из крупных русских аристократов немалой долей своего состояния был обязан заводской собственности. Леса играли важную роль в России и Германии, а шахты — во всех трех странах. В 1800 г. русское и немецкое дворянство все еще владело крепостными крестьянами, и, хотя большую часть дохода, выжимая его из труда крестьян, оно в конечном счете получало из сельского хозяйства, существовали и другие источники. Например, в неплодородных северных районах России крестьянин вполне мог платить оброк, занимаясь одним из сельских ремесел или работая в городе. Кроме того, огромные доходы нередко приносила выгодная должность или покровительство властей предержащих, что особенно характерно для России и Англии.

Тем не менее, в целом верным остается то, что в период с 1815 по 1914 гг., для большинства европейских аристократов крупнейшим источником дохода было, как правило, земледелие. Это вовсе не означало, что аристократы непременно сами занимались сельским хозяйством или управлением своими поместьями. Даже в 1914 г. лишь единицы из них имели специальное образование, чтобы соответствовать данной роли. Проявлять или не проявлять интерес к земледелию было личным делом богатого дворянина, имевшего возможность нанять опытного управляющего и положиться на него. Однако непосредственное участие аристократа в хозяйствовании на своей земле зависело также и от системы, в соответствии с которой в данном регионе или стране земля сдавалась в аренду и обрабатывалась.

В 1800 г. на большей части территории Германии к западу от Эльбы, и в более северных областях российского Нечерноземья (то есть в северной России) землевладелец-дворянин выступал отчасти как рантье, отчасти как судья и отчасти как полицейский. Его роль как земледельца была минимальной, хотя для удовлетворения личных потребностей небольшие земельные угодья могли им сохраняться. В этих регионах доход землевладельца складывался из оброка, десятины и трудовых повинностей, которыми облагались крепостные крестьяне. Характер и бремя этих обязанностей в Германии значительно отличались от района к району, в зависимости от законных прав, какими пользовались данные крестьяне. И в России оброк, или денежная подать, не был единым, а взимался в каждой семье, в каждом поместье различно. Основные различия между крепостными немецких и русских помещиков-рантье в 1800 г. заключались в том, что в Германии обязанности крепостных были определены законом и введены государством, тогда как в России они почти не имели никаких прав, защищавших их от хозяев. Русский помещик мог ради большего дохода заменить взимаемую с крепостных денежную ренту (оброк) на принудительную трудовую повинность (барщина), и зачастую именно так и поступал.

Различия между землевладельцем-рантье Западной Германии (Grundherr) и свободным фермером в восточном бассейне Эльбы (Gutsherr) восходят к позднему средневековью. Прежде на востоке земельные владения по величине были также очень небольшими, однако в результате развития международной торговли зерном и последующего за этим роста городов в Западной Европе производить излишки зерна на равнинах восточной Германии стало весьма выгодно. Ради этой цели крестьян прикрепляли к земле и принуждали нести трудовые повинности, поскольку в данной части Германии, в особенности после эпидемии чумы, рабочих рук на селе стало крайне не хватать. Недостаток трудовых ресурсов в России также послужил основной причиной закрепощения крестьян в шестнадцатом и семнадцатом веках, однако, в допетровскую эпоху крупномасштабных земледельческих хозяйств не существовало. Только в восемнадцатом веке, с развитием рынка и транспортной системы производство больших излишков зерна стало приносить прибыль, и то лишь в том случае, когда поместья находились не слишком далеко от соответствующих средств сообщения.

В восемнадцатом веке даже в восточной Германии, не говоря уже о России, поместные хозяйства представляли собой отнюдь не современные капиталистические предприятия, управляемые предпринимателями дворянского звания. Собственность, в особенности в России, делилась между наследниками весьма беспорядочным образом, и крестьянские земли перемежались с дворянскими. Как в Германии, так и в России крестьяне были не только рабочей силой, но им также принадлежал весь скот и орудия труда, крестьянскими были и методы обработки земли. В обеих странах у мелкопоместного дворянства, большей частью ориентированного на военную службу, недоставало времени посвящать себя повышению культуры земледелия или управлению своими имениями. Многие прусские поместья сдавались в аренду. Крупные землевладельцы в этих двух странах, имеющие в собственности несколько имений, при всем желании непосредственно ими управлять не могли и были вынуждены полагаться на управляющих. В особенности широко это практиковалось русской придворной аристократией, чьи земли были разбросаны по всей обширной территории огромной страны, но случалось это и среди высшей знати в той или иной прусской провинции. Например, в Восточной Пруссии в конце восемнадцатого века принц Леопольд Анхальт-Дассау владел тридцатью девятью поместьями, граф Карл Финк фон Финкенштейн — сорока пятью, граф Карл фон Донхофф — тридцатью тремя, графы Леопольд фон Шлибен и Фридрих фон Дона — двадцатью девятью каждый[101].

Уникальная английская система землевладения находилась между двумя полюсами — дворянами-рантье и дворянами-фермерами. Хотя подавляющее большинство земель принадлежало аристократии и джентри, на деле ни те, ни другие сами сельским хозяйством не занимались. К концу средних веков земля была в основном передана в аренду фермерам-арендаторам, чьи наделы уже тогда были, по меркам крестьян континентальной Европы, весьма велики. Первоначально многие их этих арендаторов пользовались землей на основании различных видов общепринятых лизгольдов, но к 1800 г. в подавляющем большинстве случаев стали преобладать договоры об аренде по соглашению сторон. Условия аренды и рентная плата определялись ежегодно в соответствии с изменением цен на сельхозпродукцию и процветанием сельского хозяйства. Хотя в принципе договор об аренде не обеспечивал арендатору ни защиты лизгольда, ни компенсации за усовершенствования, которые тот произвел бы на арендуемой им ферме, на практике хорошие фермеры, исправно платившие ренту, крайне редко лишались лизгольда. Почти все решения и связанный с аграрным предпринимательством риск ложились на плечи арендатора. Он решал, что выращивать, ему принадлежал и эксплуатационный капитал, он рисковал банкротством, если падали цены на сельхозпродукцию. Хозяин же земли получал небольшую ренту (3–4 процента), сочетая праздность рантье с престижем владения поместьем.

Тем не менее, некоторую роль в ведении сельского хозяйства землевладелец все-таки играл. Он отвечал за инвестирование основного капитала. С началом огораживания, когда вменялось в обязанность обносить изгородью поля, очищать землю, строить дороги и возводить новые здания, все это оказалось дорогостоящим, но в конечном счете весьма прибыльным бременем. Куда менее доходными нередко были огромные инвестиции землевладельцев в дренажные работы в середине девятнадцатого века, часть которых себя совершенно не оправдала, остальные же не могли даже отдаленно сравниться в прибыли с государственными облигациями, не говоря уже о долевом промышленном капитале. Кроме того, что землевладелец нес ответственность за основной капитал, в тяжелые времена он, чтобы удержать хороших арендаторов, был вынужден уменьшать ренту, тем самым разделяя убытки от сельскохозяйственной депрессии. Даже к 1800 г. договоры об аренде некоторых поместий содержали условия, оговаривающие при необходимости смену арендатора, однако подобное было исключением.