— А кто поедет выбирать место? Дом? — спросил Левушка.

— Ты и поедешь! Узнаешь насчет работы обоим. Дом приглядишь, приценишься, поторгуешься, — предложила Лялька.

— Я не умею. Лучше ты. Одно боязно — тебя отпускать из дома. Время теперь тревожное.

— А ты не бойся! У меня на базаре каждый день война. Но живу. И ничего, — рассмеялась баба.

Через неделю сделали выбор. Поговорили с отдыхающими в Одессе. Те не стали скрывать ничего. Обо всех плюсах и минусах своего города рассказали:

— Жилья теперь много продается повсюду. Но ведь и оно разное, и цена. Снабжение — хорошее. Недостатка ни в чем нет. Были б деньги. Заработать их везде трудно. Но ведь живем, хоть и не без проблем. Нынче все на жизнь сетуют, это болезнь общая. Да толку от того? Слезами пожар не потушить и дело с места не сдвинуть. Захочешь жрать — рукава засучишь. А трудяге — сам Господь подает…

Понравились эти люди Левушке. А тут и у Ляльки в санатории — двое военных из этого города оказались. Рассказали о нем подробно. И хотя весь свет исколесили, оба решили, выйдя на пенсию, остаться там:

— Знаете, он на душу не давит. Мы возвращаемся туда после долгих учений, командировок и чувствуем себя дома. Такое ощущение, что здесь всю жизнь прожили. Хотя всего три года прошло.

— А чего ж сюда приехали? Иль там у себя отдохнуть негде? — перебила Лялька.

— Там места отдыха лучше ваших! А и мы не отдыхаем — долечиваемся после Чечни. Врачи предписали морские ванны. Они нам давно поперек горла стоят. Но с медиками не поспоришь. Подчинились. Еще две недели промучаемся и домой. Трудно тут у вас! Даже нам — военным, невмоготу. Крикливо, суетливо, грубо, грязно и воровито! Все за деньги! Для души ничего не осталось. Дышать нечем!

Лялька после услышанного не раздумывала. И через неделю уехала искать для семьи пристанище, спасенье, новую долю.

Левка с перепугу пить бросил. Ведь мог все потерять. Хорошо, что мать подсказала. И жена согласилась. Но как-то сложится у них на новом месте? Все ли разузнает жена? А может, ей не понравится там? Тогда придется искать другой город…

Человек себя заставлял заниматься делом. Он уже точно знал, сколько возьмет за свою квартиру. А тут бывалые мужики подвернулись:

— Купи автобус, Лев! По дешевке отдадим! В нем и семью, и багаж увезешь. От места и до порога. Да и там на нем колымить станешь. Перевозками сухопутными займешься. Всегда на кусок хлеба заработаешь. А у нас кооператив развалился. Все имущество с молотка продаем. Он хоть и не новый, наш «пазик», зато после капиталки, на ходу. Ты с ним горя знать не будешь. Если поездом семью вывозить и багаж, ей-богу, еще больше потратишь, — уговаривали Леву, но тот ждал жену.

Лялька приехала через две недели и с порога объявила, смеясь:

— Едем!..

А через десяток дней, оседлав рыжий автобус, семья покинула Одессу.

Лялька перед, отъездом побывала на могиле отца. Левушка последний раз навестил море. Сыновья простились со сверстниками во дворе. Мать, навестив кладбище, попрощалась со всеми родственниками. В школу не пошла. Там выросло другое поколение, какое она перестала понимать.

Левке понравилось новое место. Он долго осматривал дом. В своем — собственном, не жил никогда. Первые дни спал до обеда. Наслаждался тишиной улицы, громкоголосым пением петухов. Тут редко проезжали машины, потому детский смех звенел громко почти в каждом дворе.

Уже в первую осень собрали с огорода столько картошки, что ее хватило на всю зиму. Капусту и лук, чеснок и морковь, свеклу ели до самой весны. А уж яблок и груш было столько, что даже в лучшее времена не имели таких запасов.

Левка и теперь решил не оплошать. Уже выбрал место для теплицы, где вздумал выращивать свои помидоры и огурцы.

«Вот только с соседями у меня не клеится. Это уж точно, — думает Лева и морщится, глянув за окно. Там снова дождь льет, как из лейки. А ведь хотел завтра с огородом разделаться, докопать его. А уж Лялька с матерью и детьми — в один день с посадкой управятся. Но где там? Погода все планы спутала. Соседям родня помогает. Да и друг другу. Нам никто. И не помогут теперь. Селиванов быстро растреплет про наколки. У него вода в жопе не задержится. О каждом охраннике, какого убил на Колыме, расскажет по-своему. Ему поверят. Он в городе — свой. Тут родился. А мы еще долго приезжими будем. Вот и докажи, что не убийца я, а рыбак! И приехал сюда не с Колымы, а из Одессы! Надо ж как меня угораздило рубашку снять? У себя никто на это внимания не обращал, все знали. А здесь? Вон новую калитку хмырь прорезал! Чтоб мое мурло не видеть. Будто мне он нужен! Вот козел пузатый! Сто лет тебя не знал бы! Как все хорошо складывалось! И поднесло ж тебя, гада!» — выходит покурить на крыльцо.

До рассвета уже недолго ждать. Еще с час, и новое утро проглянет в окна горожан.

«Как тихо здесь. До сих пор не могу привыкнуть. Кажется, затаи дыхание и услышишь голос моря в Одессе. Как старались мои излечить меня от него. Но нет, оно в сердце осталось», — вздохнул человек и открыл дверь во двор.

Дождь уже перестал цокать по крыше. И заливистый соловей, взлетев на макушку березы, позвал подружку — звонко, озорно.

«Ишь ты, щеголь! Такой маленький, а уже мужик! И тебе без любви не прожить. Лиши той березки — оборвется песня, — вздыхает тихо и вслушивается в предрассветные сумерки. — Показалось? Нет! Точно кто-то кричит и зовет на помощь», — выходит со двора и слышит голос, сдавленный, будто из-под земли:

— Помогите!

Лева огляделся. Вокруг никого. Ни человека, ни тени.

— Кто кричал? Отзовись! — гаркнул мужик во весь голос и снова услышал глухой, словно из-под земли идущий крик о помощи и пошел на него, глядя под ноги. — Где ты? Черт или человек?

— Здесь я! В люке! — услышал скрипучее и подошел к канализационному люку, зажег спичку, там внизу, в кромешной тьме и вони копошился человек. Кто он — лица не увидел.

— Погоди минуту, я сейчас! — заторопился во двор, взял лестницу, веревку и поспешил обратно, уже прихватив и фонарь.

Осторожно, чтобы не задеть голову человека, опустил лестницу. Подвел к кричавшему:

— Вылезай, мать твою! Как угораздило?

— Нога болит! Не могу! — послышалось в ответ бабье.

— Держи веревку, там петля на конце! Слышь? Встань в нее. И ухватись покрепче! Готово? Тяну! — вытащил наверх бабу, всю измазанную, вонючую, в слизи и дерьме. Ее невозможно было узнать.

— Спасибо тебе, сосед! Я ж к Дарье шла, за молоком для невестки. Ей парное нужно. Да вот в люк упала. Кто его открыл и зачем?

— Чистили его вчера сантехники, а закрыть забыли, — узнал мать Мишки Селиванова. — Чего ж вы за молоком пошли? Иль больше некому? — буркнул недовольно, увидев, что старуха не может идти сама.

— Миша еще ночью в Москву поехал. По делам. Мы вдвух остались. Что делать-то теперь? Позови Петровича, пожалуйста! Может, он подсобит добраться до дома. Вот ведь беда, из-за меня, слепухи, невестка без молока осталась. И банка — в канализации. Вовсе без Миши пропадем, — плакала бабка.

— Не хнычь, мать! — подхватил на руки старуху и внес в дом, чертыхая хозяина, поменявшего калитку не ко времени. Там, на траве, сам чуть не упал, а уж каково пришлось бабке. Вскоре и молоко принес от Дарьи — полную банку.

— Спасибо, сосед! Теперь вот родственникам позвоню, чтоб пришли. Куда деваться, коль обе лежачими стали! — сетовала бабка и добавила, извиняясь: — Прости, что мороку доставила. Спасибо, что жить велел…

Левушка ушел от соседей хмурый. Вся одежда измазана в грязи, руки провонялись. А через час на работу, опять не выспавшись.

— Где ты был? — удивилась Лялька, оглядев мужа.

— Бабку из дерьма выволок! Из самого люка.

— Можно подумать, что сам в него влетел. Вон как вывозился! — сморщилась недовольно.

— Ладно, Ляль. Задохнуться она могла. Если не сосед, то кто еще поможет? А и я случайно услыхал. Курил на крыльце.

— Если бы прежней дорогой шла, не попала бы в люк старая. Ее сын виноват, чуть мать не угробил, — ворчала женщина.